Брелок желаний
Шрифт:
— Отлично, — буркнул я. — Прямо курорт. Медовый месяц в зоне, где Wi-Fi только через шамана, и то если правильно угостишь.
— А ты что хотел? Луна-парк с артефактами в форме плюшевых мишек? — фыркнула Пайка. — Это не отпуск. Это эпопея вселенского масштаба. Так что сейчас Боб расскажет, как мы будем выживать.
Боб кивнул, щёлкнул ещё раз, и на экране появилась схема: горный перевал, деревня, явно пережившая семь землетрясений и одно барбекю, и огромная зона радиомолчания.
— Начнём с маскировки, — заявил он. — В Пакистане мы как три чёрта на детском празднике:
— Эй! Я гуманитарен, когда еда вкусная! — возмутился Боб, обращаясь к коту.
— Твоя еда требует амнистии и суда в Гааге, — не открывая глаз, буркнул Григорий с подоконника. — Но идея рабочая. Нужно: транспорт, деньги, проводник.
— Из всего этого у нас есть только деньги, — пожала плечами Пайка. — Остальное — под вопросом.
— Есть старые связи в Пешаваре, — продолжил Боб. — Сможем арендовать джип. Пешавар — последняя точка, где ещё можно купить чипсы и не словить дрон в лоб. Дальше — дорога, жара, пыль и шанс, что нас не подстрелят на первом блокпосту. Примерно пятьдесят на пятьдесят.
Я почесал шею. Уже начиналось чесаться предчувствие беды.
— А проводник?
— Мансур, — сказал Боб. — Бывший геолог. Ныне — подозрительная борода с человеком внутри. Согласился помочь за деньги или банку нашей сгущёнки. Я за сгущёнку. Так душевнее.
— Ладно, по снаряге, — взяла слово Пайка. — Список стандартный:
1. Тёплая одежда и бронежилеты — утро в горах как февраль в Якутии.
2. Спутниковая связь — без этого мы только друг другу будем пересказывать, кто где чихнул.
3. Фальшивые документы — настоящие нас сдадут быстрее, чем Боб сдастся ради чебурека.
4. Аптечка — потому что Григорий снова, наверняка, сожрёт что-нибудь несъедобное.
— Это была лечебная мазь! — закричал кот. — И никто меня не остановил!
— Ты делал это в три ночи, с криком: «Если умру — хороните в тапках!» — напомнила Пайка.
— Так, народ, — поднял я руки. — А сам артефакт-то точно там?
Григорий нехотя поднялся, потянулся, как йог после сиесты, и сказал:
— Да, координаты верные. Но вот где именно он — не ясно. Может, зарыт, может, охраняется, может, из него уже построили мини-цитадель. Мы идём не как туристы. Мы идём как...
— Как фрилансеры по спасению галактики, — подсказал Боб.
— Только без пенсионного фонда, — вздохнул кот. — И желательно без шума. Один лишний шаг — и нас дроны примут за утку.
— Класс, — протянул я. — То есть план: добраться до Пешавара, найти Мансура, пересечь зону радиомолчания, найти брелок, не умереть и вернуться.
— Всё просто, — кивнула Пайка. — Типичная суббота.
— Возьму свою счастливую кофту, — сказал Боб. — Она спасала мне жизнь дважды: один раз от пули, другой — от разъярённого гуся. Гусь был страшнее.
— Завтра вылетаем, — сказала Пайка. — Через Дубай, потом — в Пешавар. А сейчас — спать. Последняя ночь на нормальных подушках.
— А я не буду спать, — сказал Григорий. — Я буду смотреть «Шилова». Он вдохновляет. Может, пригодится.
— Типа, как
кинуть табуретку в лицо и остаться героем? — усмехнулся я.— Именно, — кивнул кот.
А потом мы все немного замолчали. Только вентилятор гудел, как старый дед, ворчащий на судьбу. Завтра нас ждала жара, пыль и неизвестность. Но сегодня у нас был диван, шутки и сгущёнка. И иногда — это всё, что нужно, чтобы продолжать идти.
«ПЕШАВАРСКАЯ РАЗМИНКА»
( Из записок Матвея, всё ещё живого).
Пешавар не шумел. Не пытался захватить внимание криками, запахами или восточным базаром в лоб. Он просто смотрел.
Как голодный хищник, лениво лежащий в тени: вроде бы мирный, но в каждом его движении — угроза. Как будто город давал нам фору. Последнюю.
— Запоминайте, дети, — прохрипел Боб, вылезая из микроавтобуса с видом опытного экскурсовода по аду, — здесь опасны две вещи: жара и ты сам. Ошибся — и всё. Капут. Или, как тут говорят… капут, иншаллах.
Григорий вытянулся из рюкзака у него за спиной, сонно потянулся, глянул на улицу сквозь узкие глаза и моргнул с укором:
— Это не город. Это сковородка. Только вместо масла — недоверие. А тебя жарят не за преступление, а за документы. Иногда — просто за лицо.
Я выглянул наружу. Воздух дрожал, словно сам мир перегрелся и теперь стоит на грани плавления. Было ощущение, будто нас не пригласили — нас впустили из вежливости. Временной.
— Прекрасно, — пробормотал я. — Мои солнечные ожоги уже начали формировать политические взгляды.
— Первое правило: мы туристы, — сказала Пайка, пряча глаза за тёмными очками. — Глупые, добродушные, фотографируем всё подряд и обязательно теряемся в переулках.
— Второе: Мансур ждёт нас в кафе «Традиции и шашлык». Без лишних вопросов.
— Как будто у них в меню «Гоголь в панировке», — буркнул Григорий, слезая на мостовую. — И всё по старинному рецепту: с кориандром, паранойей и небольшим предательством на гарнир.
Пешавар встречал нас, как старый враг, который почему-то решил пока не стрелять. Но это ощущение — словно кто-то уже знал, кто мы. Знал, зачем. Или, по крайней мере, догадывался. Здесь даже тени умеют шептать.
На рынке жизнь пульсировала в странном ритме — три молитвы вперемешку с восточной музыкой, где в каждом ударе барабана слышались похороны, свадьба и вызов в военкомат. Люди смеялись, торговались, мерили друг друга взглядом. За любым "ассаляму алейкум" слышалось "а ты кто такой?"
Кафе пряталось под брезентовой тенью. Пахло жареным мясом, кориандром, и чем-то, от чего хотелось держать руку на кобуре — даже если ты без оружия.
Мансур сидел в углу. Борода у него была как кустарник в пустыне — жила своей жизнью. Он встал. Кивнул. Сел. Как будто мы пришли попить чаю, а не приносить возможный конец света.
— Привезли? — спросил он тихо. Без акцента. Без лишней эмоции. Словно речь шла не о предмете, а о чём-то, от чего сходит с ума небо.
Боб молча достал банку сгущёнки. Густой, липкой, как тоска по родине.