Бремя колокольчиков

– А я домой, пожалуй, - встал грустный молодой дьякон.

За чайным столиком остались Сергий и Глеб.

– Серёг, ты только подумай!... Откуда он про мои разговоры знает, недовольства?...Я же при нём или на проповедях шифруюсь, впрямую ничего такого не говорю...

– Ну, во-первых, настоятель у нас не дурак, сам знаешь. Тосты за Святейшего и весь этот пафос - одно, а дело - другое. Во-вторых, - Сергий оглянулся и продолжал уже тише, - Аркадий... Ты аккуратнее с ним... Он очень хочет в попы на твоё место... Постукивает он на тебя настоятелю...

Дверь настоятельской половины опять хлопнула. Кто-то вышел на лестницу. Отец Сергий встал и подошёл к окну.

– Иди-ка сюда, Глебушка. Видишь, вон машина с госномером отъезжает? Это - депутат. А вон другой джип с охраной! Кстати, охрана с ментовскими номерами, заметь! Это - Семёныч.

– Тот самый?

– Да, спонсор настоятельский. Но для него это - копейки. Семёныч - конкретный авторитет, чуть не пол-Подмосковья держит, не считая всего остального. Стрелка у них здесь была. Церковь - надёжное место вопросы решать щекотливые... А настоятель наш - на стрёме стоял, поэтому и к нам чай пить пошёл. Понял, как оно?!... А ты всё со своими шмеманами да соборностями, смешной человек...

Исповедь озвер евшего батюшки

Возьми его в свои руки,

Пусть он поймёт,

Весь мир зависит от тебя.

Жизнь не закончится никогда.

Ты должна его любить.

Всадники бури,

Всадники бури.

The Doors , «Riders on the storm».

Отец Глеб уже отслужил раннюю литургию. Окрестил десять человек. Теперь ему надо было бежать на позднюю - исповедовать. Один из батьков их прихода в спальном районе Москвы от этой мерзкой октябрьской погоды заболел напрочь. Другой - задерживался в приписном храме: то ли требы какие, то ли косит, типа, устал.

Голова у отца Глеба раскалывалась ещё с утра. Теперь она превратилась просто в какую-то гранату с выдернутой чекой, которая может вот-вот взорваться.

Густой баритон протодьякона возглашал уже Мирную ектенью - значит, начали чуть раньше. Батюшка с ужасом поглядел на толпу исповедников: «Понаехали, блин, с дач своих, и всем причащаться теперь срочно надо», - пронеслось в его мятежной голове. Но, прочтя положенные по чину молитвы и перечислив некоторые из обычных грехов, батюшка обратился к прихожанам с совершенно другими словами.

– Дорогие братья и сестры! Апостол Павел учит нас относиться друг к другу с предупредительностью. И тем более такая предупредительность необходима на богослужении, при совершении таинств. Оглянитесь и посмотрите, сколько сегодня исповедников. Больше ста человек, а я - один, принимающий исповедь. Через час мне надо будет идти в алтарь, помогать причащать из второй чаши. Сколько же я могу уделить каждому времени? Посчитайте сами. Среди вас наверняка есть люди, которые первый раз на исповеди или очень давно, больше года не исповедовались, или имеют действительно тяжкие грехи. Давайте оставим время для них! И я прошу, кто первый раз на исповеди, больше года не был или у кого случилось что-то особенное, обязательно сказать об этом, когда подойдёте сюда на разрешительную молитву. Но всех остальных, коих большинство, прошу ^{[115] [116]}

обойтись общей исповедью, ничего не называть конкретно, кроме своих имён! Пожалуйста! Кто первый? Подходите!

Подошла начинающая по виду пенсионерка.

– Батюшка, вы знаете, я конфетку вчера съела, так не знаю, постная ли была? И ещё с соседкой мы...

– Подождите, - перебил её отец Глеб, - вы не слышали, что я говорил?

– Да я быстренько! Мне ж надо! Так вот, захожу я к соседке...

Сопротивляться рассказам о соседке, конфетках, искушениях от

просмотра сериалов и тому подобного у батюшки сил не было.

Так прошло минут десять, за которые исповедовались всего три-четыре человека. Боковым зрением отец Глеб видел, что очередь на исповедь за это время увеличилась ещё человек на двадцать.

Вот подошла молодая, знакомая на вид прихожанка. «Ну эта хоть должна понимать!» - подумал батюшка.

– Ваше имя?
– спросил он, стараясь побыстрее укрыть голову

123

исповедницы епитрахилью

– Нет, отче. Подождите. Я должна покаяться!

– Что-то случилось?

– Понимаете, я вчера была у свекрови, и она ТАК на меня посмотрела, когда я её сковородку взяла! А я ведь не хотела её обидеть, но простить этот её взгляд до сих пор не могу...

– Всё?
– почти вскрикнул батюшка.

– Нет, - ничтоже сумняшеся, отвечала исповедница, - я ещё сдобную булочку вчера съела и, когда муж телевизор смотрел...

– Простите, - перешёл на тихий рык батюшка, чувствуя, что граната в его голове уже взрывается, - вы слышали, что я говорил? Вам плевать на людей, которые тут стоят и у кого и впрямь что-то серьёзное?

– Но мне ведь надо... Я же...

Договорить он ей не дал. Как сеть набросил епитрахиль на несчастную и с силой наклонил её голову к аналою. Быстро читая молитву, батюшка, сильно ударяя пальцами, перекрестил голову исповедницы.

– Крест, Евангелие целуйте!

Отпущение грехов явно не принесло радости только что исповедавшейся. Она, поправляя очки, с обидой посмотрела на батюшку.

Когда-то отец Глеб был противником и обличителем общей исповеди, но теперь он громко обратился к толпе:

– Братия и сестры! Правила меняются. Объяснять я больше не буду! Но если кто-то ещё подойдёт сюда и будет рассказывать о бытовых, обычных грехах, вроде того, кто что съел и куда и зачем посмотрел, будет отлучён на сегодня от причастия и получит епитимью! ^[117]

На успех отец Глеб не рассчитывал... но, он пришёл! Прихожане пошли живее и, если и говорили что-то не слишком уж особенное, то быстро, кратко и чётко, не задерживая очередь. Времени, хоть и немного, хватило уделить всем тем, кому и впрямь это было необходимо здесь и сейчас.

К началу причастия батюшка зашёл в алтарь. Настоятель храма как раз запивал после причастия.

– A-а, пришёл? Сколько исповедников-то?

– За сто пятьдесят где-то...

– Точнее считать надо, отче! Где-то - это в деревне, а здесь - столица! Ты что там на исповеди ворон считаешь, а не исповедников?... Ладно. Бери чашу, пойдём причащать.

Вышли причащать. Отец Глеб справа у иконы, с этой стороны специально отворяли обычно закрытую дверь храма и запускали на причастие детей.