Будешь моей

Геля первый раз видела человека. Не знала, кто он, откуда, только то, что приезжий – в селе полторы-две тысячи человек, в лицо каждый знает друг друга, приезжего сразу вычислить можно. Но за дешёвые пирожные уже считает его лучшим другом.

Не её вина, а её беда, конечно, но если следующим будет не Олег, который не имел злого умысла, а какой-нибудь извращенец? Места здесь глухие…

Фокий двинулся на Гелю, та рванула прочь от него и Олега в сторону дороги, по которой иногда носились машины, будто в кольцевых гонках участвовали. Свежий асфальт будил нездоровый азарт. Прямо в тот момент на перекрёстке показалась машина, которая неслась в нашу сторону.

– Ангелина! – крикнул Фокий, в несколько шагов догнал её.

Тряхнул так, что, кажется, я услышала, как клацнули её зубы, сразу же ударил каким-то отработанным до автоматизма жестом.

И Геля сжалась ещё до удара, явно ожидая.

Как парализованная, словно под гипнозом или во сне, я смотрела, как с места рванул Олег. Выдернул ревущую Гелю из лап Фокия. И быстро, вопиюще профессионально, парой отработанных приёмов повалил его на землю.

– Поехали отсюда! – вырвал меня из небытия голос Олега.

Он тащил меня за руку в сторону своего автомобиля, второй перехватил Гелю, которая в свою очередь не выпускала из ладошек «Барни», пытаясь на ходу распечатать упаковку.

– Геля, посмотри на меня! – как ненормальная заорала я после того, как Олег толкнул нас в салон и с грохотом захлопнул дверь. – Фокий бьёт тебя? Бьёт?!

– Ну да, – ответила Геля, запихивая пирожное в рот, следом второе, – когда выпрошу, тогда бьёт.

– А папа? – перебила я.

– Что я, дура что ли, у папки выпрашивать, – с полным ртом ответила Геля, глотая звуки.

– Твою мать! – проорал Олег, ударив со всей силы по рулю. От звука клаксона подорвались гуси, лежащие у ближайшего забора, подпрыгнули зеваки. – Мать твою! Этот сукин сын бьёт тебя? Бил? – уставился он на меня, одновременно спрашивая, осуждая меня, себя, всё человечество, взрываясь на миллиард микрочастиц. – Он труп… просто труп!

– Нет! – крикнула я, хватая за руку Олега. – Никто меня не бил, никогда! Клянусь!

Испугалась до одури, не столько за Фокия, его бы я сама разорвала своими руками, а за Олега. Убийство не только не искупаемый грех, это статья Уголовного кодекса, что страшнее, я не знала, разбираться, узнавать не собиралась.

Всё страшно!

Машина резко тронулась с места. Народ расступился, я посмотрела в сторону, где остался лежать Фокий, корчась от боли. На траве рядом с ним багровело пятно крови, по рубашке растекались алые разводы.

– Что ты с ним сделал? – прошептала я, обхватывая ладонью рот.

– Без понятия. Нос сломал точно и ключицу, надеюсь, почки отбил, ходить ему теперь с мочесборником до конца дней, – выплюнул он слова, будто харкнул на дорогу. – Поехали.

– Куда? – до конца не придя в себя, спросила я.

– Куда угодно, подальше от этого дурдома. Поженимся, жить будем, как люди, Геля в школу ходить, мы на работу.

– Какая школа, какая работа? – всплеснула я руками. – У нас даже документов с собой нет. Трусов нет на смену!

– Трусы купим, документы восстановим, делов-то, – подмигнул он, глядя в зеркало заднего вида на жадно жующую Гелю. – Правильно говорю, полностью родная сестра Иустины?

– Правильно, – выдала Геля, запихивая в себя последнее пирожное.

Глава 25. Олег

– Калугин, на выход, – услышал Олег.

Встал, дождался охранника, прошёл за ним длинным коридором, окрашенным масляной краской. Зэк со стажем, а не капитан СОБРа, хотя… какой, в жопу, капитан, после таких выкрутасов со службой можно смело распрощаться.

Уехали они с Тиной недалеко. Она в себя прийти толком не успела, в отличие от Гели – эта сорока трещала без умолку. Расспрашивала, где они будут жить, выделят ли ей отдельную комнату, если нет, так она к папке вернётся, и зачем им документы, если всем известно, что она Кушнарёва.

Так-то Силантьева, как Иустина, но по сути-то Кушнарёва.

Остановили их полицейские, аж на трёх машинах, хоть Олег и попытался скрыться в лучших традициях криминальных боевиков. Доходчиво объяснили, что похищение несовершеннолетней гражданки и причинение вреда здоровья средней тяжести – это если суд не решит иначе, – дела не только не богоугодные, но и звездец, противозаконные.

Для начала отправили в обезьянник с двумя алкашами и одним обоссаным бомжом, потом вкатали пять суток административного ареста.

Быстро и без сожалений, как говорится.

Кушнарёв лично припёрся. Заявил, что сгноит Олега, парой лет исправительных работ не отделается, как бы ни выкручивался, можно подумать, он собирался. Олега в принципе своя судьба не интересовала, единственное, о чём думал – Тина, Маська его… как она, что с ней, неужели выйдет за урода этого, Митрофана?

И имя у него дебильное!

А-а-а-а-а!!! Сука, сука, су-у-ука!

После тёмного помещения солнечный свет ослепил, железные двери угрожающе громыхнули за спиной. Олег оказался на свободе. Жаль, совесть чистую не выдали, ему бы не помешало.

Через дорогу стоял родненький Рендж Ровер, поблёскивая намытыми боками. Облокотившись на капот, дожидался Фёдор, сверля взглядом бестолкового брата.

– Здоров, – буркнул Олег, подойдя.

– Ну, здоров, – Фёдор почесал ладонью лоб, будто решал неразрешимую задачу.

Например, прихлопнуть младшего балбеса, чтобы сам не мучился и людей не изводил, дело благое или всё же греховное? Судя по взгляду – очевидно благое.

– Фокий заявление забрал, претензий не имеет, – проговорил Фёдор, когда тронулись.

Олег за рулём, брат рядом.

– В киднеппинге обвинение сняли, зыбкая база, посыплется, – продолжил Фёдор. – Замяли всё, одним словом.

Олег покосился на старшего брата. «Киднеппинг», «зыбкая база», «посыплется», «замяли» – слова, которые меньше всего ожидаешь услышать от этого массивного человека с бородой-лопатой, в льняной рубахе и широких штанах.

– Отец постарался? – приподнял Олег бровь.

– Отец и Игнат, адвокат прилетал, нарушения в работе полиции нашёл, всем всё популярно объяснил, с Кушнарёвыми поговорил, Фокия в Красноярск переправил на лечение…