Будешь моей

– Понятно… – кивнул Олег, развернулся к машине, резко остановился. – Тебя не коснётся? – тряхнул он папкой.

– Не должно, – почесал затылок Митрофан.

Хорошо, что не должно, хорошо…

Помчался в райцентр, выжимая из Рендж Ровера всё, что возможно. Заскочил в копицентр, отсканировал аккуратно бумажку за бумажкой, не сбиваясь с порядка, мало ли…

Отправил себе на электронку. Немного подумал, кинул Игнату, он точно разберётся, что к чему, найдёт применение.

Через пару часов подъехал к дому Кушнарёва. Зашёл в калитку, проигнорировав замерших в испуге мальчишку и девчонку-подростка.

– Тина! – крикнул от порога. – Тина, Маська! Собирай вещи свои и Гели. Документы, трусы, зубную щётку, что там ещё надо... Всё бери, машина большая, поместимся!

Дёрнул за вторую ручку, рефлекторно не посмел нарушить веками установленный порядок.

Одна ручка для своих, вторая – для пришлых.

– Ты чего здесь забыл? – услышал за спиной глухой голос Кушнарёва.

Обернулся, увидел направленное на него дуло двустволки, на этот раз заряженной. Повезёт, если не на медведя, останется что в гроб положить.

– Давай, стреляй, только имей в виду, эти занятные бумажки уже на столе одного ва-а-а-ажного человека из большого-пребольшого кабинета. Мой труп найдут, с почестями похоронят, может к награде представят, посмертно, ага, – Олег чувствовал, как в грудь с силой упирается холодный металл. – А тебя посадят по совокупности лет на двадцать-тридцать, а то и пожизненно. Не понравится важному человеку в большом кабинете, что меня грохнули. Ой, не понравится… Тина! – позвал ещё раз. – Маська, собирайся!

– Ты спятил? – слетела по ступенькам Тина. Голубые глаза по пятаку, волосы под косынкой идиотской взлохмачены, на лбу пот проступил, руки трясутся. – Олег, нет!

– Всё хорошо, – развернулся он спиной к оружию, посмотрел прямо на Тину, понимая, что Кушнарёв может выстрелить. Может! Загнанный в угол зверь способен на что угодно. И скорей всего выстрелит… – Водить умеешь? Помнишь, я учил? – бросил в руки Тины брелок от автомобиля. – Кнопка, педаль… Собирайся, папа больше тебя и Ангелину не держит. Комната снята на моё имя на полгода, потом сама… ты справишься Мась, обязательно справишься.

– Пап, убери, – Тина в упор смотрела на отца. – Не надо, папа. Я останусь, никуда не поеду, правда…

– Антонина! – гаркнул Кушнарёв. – Принеси документы Иустины и Ангелины. Уезжают они… – прохрипел он, сверля взглядом Олега.

– Не бери грех на душу, Лука Тихонович, – прошелестела подошедшая женщина.

По возрасту, внешности, видно, не старая. По уставшему взгляду, натруженным рукам, осанке – древняя старуха, уставшая жить миллион лет назад.

– Держи, Иустина, – сунула она в руки Тины цветной полиэтиленовый пакет. – Здесь всё, и телефон твой, и карточка… убери ружьё, – посмотрела Антонина на Кушнарёва. – Не спасёшься ведь… Убери, говорю!

Странно, но Кушнарёв отставил ружьё в сторону. Посмотрел на Олега устало, обречённо как-то, будто все скорби мира упали на его плечи, давили невыносимой мощью, терзали не только тело, но и душу, разрывали на мелкие кусочки, развеивая по ветру.

– Заберёшь её, дальше что? – проговорил он отрывисто, каркая каждый звук. – От тебя одна беременная, вторую на поводок посадишь? На две семьи жить станешь, детей в блуде рожать и растить?

– От тебя одна беременела, другая на поводке сидела, и ничего, справился. Смотри, какой румяный стоишь! – бросил Олег в раздражении.

– Иди Иустина, забирай Ангелину, не стану неволить, раз это твой выбор, – сказал Кушнарёв, вложив в местоимение «это» столько отрицательной коннотации, что передать словами не получится.

Тина вдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, схватила за руку притихшую Гелю, повела к калитке. Олег пошёл следом, прикрывая собой спешащих.

Молился всем богам сразу, православным и нет, чтобы если не выдержит Кушнарёв, выстрелит, у Маськи хватило бы духу доехать до Кандалов.

Фёдор, Михаил помогут – никаких сомнений.

Это Олега выставили в воспитательных целях и подальше от неприятностей. Девчонок не бросят, какому бы согласию те ни принадлежали, какого бы толка ни были – помогут.

Кто ж Олежке – маминой, папиной сладкой корзинке, – виноват, что он, как котёнок Гав, не может не искать неприятности, ведь они, сука, ждут!

– Быстро в машину! – крикнул он, когда с грохотом захлопнулась калитка за спиной.

Подхватил оцепеневшую Гелю, запихнул на заднее сиденье, подтолкнул Маську под ягодицы, подсаживая на переднее, сам запрыгнул. С проворотом тронулся с места, шумом мотора пугая лесных птах.

Уф!

Звездец! Неужели пронесло?!

– А-а-а-а-а-а-а! – раздался истошный вопль Гели с заднего сидения. – А-а-а-а-а-а!

Олег резко обернулся. Геля вдавилась в дверь спиной, благо распахнуться та не могла. Финик, с другой стороны, вытащил глаза на вопящее нечто, впервые за полтора года собачьей беспечной жизни испугавшись.

– Это бес?!

– Это собака, зовут Финик, – быстро проговорил Олег. – Финик, свои! Сво-и! – повторил он несколько раз от греха подальше.

Пёс – есть пёс, очеловечивать опасно. От инстинктов, рефлексов, породных качеств никуда не деться.

Геля молчала с минуту, разглядывая Финика, который жалобно косился в сторону хозяина и, кажется, молился своим собачьим богам, прося избавить его от… от… чтобы это ни было.

Так-то понятно. Человечий ребёнок. Но зачем так орать-то? Смотреть так зачем? Он, между прочим, приличный пёс. У него паспорт имеется, сертификат о прививках, чего не скажешь об этой… вопящей.

Через минуту Ангелина сложила руку в двуперстие, приложила ко лбу Финика и трижды перекрестила, едва не заставив того пустить лужу.

Да-а-а-а, это не Василий из лётного клуба, к такому жизнь американского булли не готовила.

– Правда, не бес, – резюмировала Геля, глянув на Олега.

* Отсылка к роману «Двенадцать стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова.

Глава 26. Олег

Обычно дорога на машине занимала трое суток с копейками. Олег гнал без остановок, ел на ходу что бог послал, преимущественно кофе, спал по паре часов на крупных АЗС или на окраинах посёлков и двигался дальше.