Булочник и Весна

Я не успел сделать и пяти шагов по участку, а навстречу, как амазонка, как владеющая ветрами ведьма, уже неслась Майя. Она пролетела над заросшими хреном колдобинами и, едва не спихнув меня локтем с дорожки, стукнула калиткой.

Я вышел следом. На обочине деревенской улицы, одной ногой в глине, другой – в траве, стоял Кирилл и с силой отлеплял от себя возлюбленную.

– Не надо, – говорил он. – Подожди, потом…

Я подошёл слегка вразвалочку, как если бы этот футбольный мальчишеский шаг мог мне помочь, и сказал первую свалившуюся на язык грубость:

– Кир, а ты чего прикатил?

Ветер с плевками дождя налетел на моего врага, вздыбил волосы, открыв лоб с вертикальной складкой между бровей. Кирилл хмуро посмотрел на меня и всё-таки оправдался:

– Я с утра звонил. Сказал, что по дороге из Переславля заеду, – и, взглянув на Майю, строго спросил: – Ты не предупредила? Забыла?

Майя, смеясь, кивнула:

– Ой, да! Я, милый, представляешь, уснула! Чувствую – не могу так долго тебя ждать, нет сил! И прямо отрубилась!

Говоря, она задыхалась, как будто её только что выцарапали из плена, отбили, спасли. Я видел потом: куртка, плед – всё валялось на земле. Заслышав приближение избавителя, она сиганула из шезлонга, как из летящего поезда, ей было всё равно.

– Ах! Ну поедем? – щебетала она. – Только вещи надо взять. Милый, с тобой всё в порядке? Ты здоров? Как твоя мама? Дика с собой возил?

Этот лепет – куча соломок и пуха в воробьином гнезде – запорошил мне сознание.

Мне почудилось, что Кирилл забрал Майю не только у меня, но у целого мира, у животных и растений, у случайных встречных, у Господа Бога. Погрузил в отупляющую ванну счастья и лишил души, лишил ума и воли. Понимает ли он сам смысл происшедшего?

Я приблизился и, перерубая её блаженство, сказал:

– Майя, ты вот это всё лепишь при мне. У тебя с мозгами порядок? Или Петя прав на твой счёт?

Она очнулась и повернулась ко мне раскрасневшимся удивлённым лицом. Видимо, моё присутствие осталось для неё в прошлом, по ту сторону сна. Она и помыслить не могла, что я всё ещё здесь!

– А что Петя? – не поняла она. – Главное, ты не забудь, двадцать второго, да? – и улыбнулась – не то чтобы простив, но попросту не распознав за сверканием радости мою грубость. – Накануне созвонимся, ладно? Ты вообще теперь уж звони почаще! Спасибо за всё. У тебя такой чудесный дом! Такой великолепный, чудесный, правда! Ой, а Лизка-то! – вдруг спохватилась она. – Лизку чуть не забыла! – и выплеснула счастливый перелив смеха.

Этот звук лесного ручья, звонкий и бездумный, сжал меня вокруг горла, как цепь.

– А Лиза пока побудет со мной! – сказал я, мельком оглянувшись – сидит ли всё ещё моя дочь с Ильёй на крыльце? – Раз у меня такой великолепный, чудесный дом, надо, чтобы кто-то в нём жил. Каникулы ещё не закончились. А к школе я её привезу.

Задохнувшись остатком смешка, Майя умолкла и с вопросом поглядела на Кирилла.

Лицо моего врага переменилось – облачилось в латы к войне.

– Собирайся, – негромко велел он Майе. – Собирай Лизу. Иди.

Майя только приподняла бровки – выразив, как всегда, незыблемую веру в могущество своего «милого», – и помчалась к дому.

Я смотрел в хмельном кураже на противника: ну что, Кир! С платформы мы с тобой падали, снежками обстреливались. Что ещё придумать весёленького?

– Кофе? Чай? – спросил я, чувствуя, как начинают пульсировать кулаки.

Кирилл не ответил. Он был зол, как тысяча чертей, я впервые видел его таким. Мы стояли, упершись друг в друга взглядами. Что это ты, брат, осмелел? Ты, может, у нас тренировался, брал уроки самообороны? Глаза – серые, густо-серые, сплошняком, как будто все затяжные русские дожди стекли в их радужки. Смотрит зло, но лицо доброе. Хорошее, доброе, вымотанное лицо. Устаёшь на работе? Ясное дело, ты у нас теперь человек семейный. Нужны деньжата – крутись.

– Ты про Лизу пошутил, я надеюсь?

– Пошутил? – переспросил я, слегка подняв брови. – Почему пошутил? Нет, не было шутки. Лиза останется. И это я буду решать, а не ты. И даже не её мать, которая, как видишь, чуть не забыла, что у неё вообще есть ребёнок.

Кирилл вздохнул и, плохо сдерживая раздражение, произнёс:

– Такое впечатление, что ты – благополучный подросток. Не видел ни болезней, ни смертей и вообще не понимаешь, что чего в жизни стоит. Тебе предлагают нормально общаться с дочерью, а ты пользуешься человеческим к себе отношением и устраиваешь хрен знает что!

– Да ты, брат, у нас моралист! – удивился я. – Ну давай, выговорись, излей душу! Пройдёмся? – и кивнул в сторону Колиной лавки. – Значит, про что мы? Ты меня пожалел, убедил Майю приехать, а я не благодарю. Обидно?

Кирилл шёл молча. Дойдя до лавочки, сел и вцепился ладонями в доску.

В глухих сиреневых кустах за забором посверкивала искра – Коля курил поблизости, давая мне знать, что в случае чего готов подсобить.

– Ну, давай, толкай свои претензии! – велел я и, сев рядом, тряхнул его плечо.

– Нет у меня претензий, – зло дёрнулся он.

Это что же – всё? Салют окончен?

Сказать по правде, и у меня не было претензий к Кириллу. Откуда им взяться, когда я согласен со всем, что он сказал. Веду себя, как подросток. Бьюсь башкой о пальму в чужом саду и не могу найти мужества принять заслуженное поражение. Тогда как мой соперник всё сделал правильно. Не погнался за деньгами, не отрёкся от призвания, не продал души. Что говорить! Прекрасный, добрый человек – доктор.

– А собаки-то у тебя с кем? – неожиданно сам для себя спросил я.

Кирилл взглянул исподлобья, ища подвоха, но всё-таки ответил.

– Дик в машине, я к маме с ним ездил, – и, обернувшись, глянул на свою зелёную «ниву».

– Так чего ж ты его там моришь! Выпусти! Погулял бы!

Он крепче стиснул ладонью доску лавки – и вдруг разжал пальцы.

– Послушай, Костя! Тебе обязательно нужно меня простить! – сказал он искренне, без капли недавнего мрака. – Иначе никому не будет жизни!

Вот те на!

Мы синхронно поднялись с лавочки.

– Простить? – Я вытащил из пачки сигарету – она чуть не сломалась – и закурил. – Ну и наглый ты! Стырил у меня семью, а теперь ещё отпущение грехов клянчишь? Поговорку про саночки знаешь? Кататься любишь? Вози!

Кирилл приготовился выдохнуть ответную реплику, но я не дал ему говорить.

– Я тебе вот что скажу: двигай отсюда, брательник! Я курю пока, видишь. Специально ради тебя. Чтоб ты за это время успел отсюда раствориться целым и невредимым. Так что не искушай!

Кирилл напрягся было, но, видно, счел неразумным связываться. Только качнул головой и, споткнувшись о корень липы, быстро пошёл к машине. Там, уже с вещами, дожидались окончания беседы Майя и Лиза.

– Кирилл, набери мой номер! – сказала Майя. – И Лизкин. Мы обе, дуры, телефоны посеяли. Лизка, слушай, где запоёт!