Цапля для коршуна

Птица-душа билась среди огненных волн, ее тонкий силуэт подернулся светлой каймой, становясь все прозрачней.

Вдруг тень легла на опаленные жаром крылья, а пламя водворилось на место — в чашу. Перед Леной щитом развернулась серебристая завеса, словно распыленная в воздухе пленка амальгамы. На ней прочертился темный человеческий силуэт, заслонив птицу от медного взгляда Сушеного Брата.

Лена снова начала чувствовать реальность: ледяную воду, в которой сидела, боль в коленях, ломоту в спине. По ту строну пламени слышались торопливые шаги, приглушенный шепоток…

Ее подняли — в онемевшие ноги тут же вонзались тысячи иголочек — и скорее отволокли, чем отвели куда-то вниз, в комнатушку, смахивающую на спортивную раздевалку. Заставили натянуть серое мешковатое платье — прямо на голое тело, обуть грубые, не по размеру, туфли. За это время Лена достаточно пришла в себя и до входной двери доковыляла без посторонней помощи.

За дверью лил дождь. Каменный двор блестел влагой и чернел пятнами грязи, мутная лужа под самым крыльцом шла пузырями, как кожа мурашками. Но хмурый день показался Лене невыразимо прекрасным, а сырой воздух — упоительно свежим. В водяной дымке блестела мокрым лаком знакомая родда, перед ней стоял угрюмый Дион в длинном дождевике с капюшоном.

В одно мгновение он оказался рядом, укутал Лену таким же дождевиком и подхватил на руки. А через две минуты они уже сидели в теплом сухом салоне родды на уютном диване с синей обивкой. У Диона нашелся дифен, способный высушить влажную одежду, и что-то вроде термоса в кожаной оплетке, в котором плескался горячий липовый чай. Лена сходу ополовинила термос, прислонила ноющий затылок к мягкой спинке и подумала, что наверняка ужасно выглядит.

— Это был ты? — прошептала она, удивляясь, как трудно ворочается во рту язык и плохо слушаются губы. — Тень на серебристой пленке.

— Тень на пленке? — Дион, должно быть, решил, что Лена бредит.

— Неважно. Забудь, — она попыталась пригладить волосы. — Почему меня отпустили?

— Я был у короля и говорил с Иэнной. Княжна убедила Лаэрта отдать тебя под мой присмотр. При условии, что он поставит тебе печать. После свадьбы, — Дион обнял Лену за плечи и, морщась, словно от зубной боли, прибавил: — Прости. Я не должен был оставлять тебя одну.

Лена на миг провалилась в темноту и с усилием вернулась обратно. Пробормотала:

— Ладно. Все равно бы они до меня добрались. Сколько прошло времени?

— Почти двое суток.

Всего-то? Она думала — больше. Надо было о многом спросить, но темнота манила, и сопротивляться ее зову не было сил.

— Слушай, я там не спала. Так что сейчас отключусь. Доедем, разбудишь, ладно?

Она уронила голову Диону на плечо и перестала удерживать уплывающее сознание.

Сон навалился бетонной плитой. Лена тонула в огненном море, но было почему-то не горячо, а холодно, очень холодно. Над медными волнами порхала цапля, и Лена знала, что жива, пока та ускользает от щупалец пламени. В черноте над морем явился огненный лик, разинул рот, норовя проглотить цаплю. Рот вырос до размеров вселенной…

Лена проснулась задыхаясь. В своей спальне. То есть в спальне Леннеи, поправилась машинально. За окном серели мягкие сумерки. Лена прикрыла глаза, чувствуя, как успокаивается сердце. Было до жути приятно лежать на шелковистых, пахнущих свежестью простынях, в тонкой рубашке под мягким одеялом. И плевать, кто ее переодевал и кто нес на руках из родды — так аккуратно, что она не проснулась… Хотя нет, не плевать. Но ему знать об этом совершенно не за чем. Лена слабо улыбнулась и снова провалилась в сон. На этот раз — до утра.

Утром были ванна, и Лисси, и лекарь, и завтрак, и приличная одежда, и человеческая прическа. Кто бы мог подумать, что Лена с радостью наденет на себя чулки и нижние юбки! Все это было знаком возвращения к нормальной жизни.

Лицо Леннеи в зеркале выглядело осунувшимся и бледным до прозрачности, в глазах стояло неприятное затравленное выражение. И сколько Лена ни старалась, уверенности в ее взгляде не прибавилось. В душе тоже. Забудь, твердила она себе. Все кошмары — в прошлом. Ты справилась.

Но впереди ждала присяга Лаэрту. А потом… Что потом?

От этого вопроса накатывала ледяная волна и каждая мышца в теле сжималась.

Дион появился к вечеру, оглядел Лену и заметно помрачнел. Должно быть, винил себя за ее жалкий вид. За ужином в синей столовой подробно расспросил, как с ней обращались, и помрачнел еще больше.

— Надзирающие строги с одаренными, но не настолько. Тебя хотели сломать.

Перед экзекуцией в зале с огненной чашей?

Значит, такое не с каждым проделывают.

Подали десерт — взбитые сливки с малиной. Лена повертела в пальцах длинную ложечку.

— Почему у меня чувство, что все было подстроено?

Дион отвел взгляд.

— Даже Свету Истины нужен повод, чтобы отдать под арест главу надзирающих.

Свет Истины — это Лаэрт, сообразила Лена, припомнив: король в Гадарии больше, чем король.

— Тебя использовали как приманку, чтобы взять Веллета с поличным. Честно говоря, я до последнего не верил, что он примкнул к заговору. Веллет всегда и во всем поддерживал короля. Но Лаэртом недовольны не только рэйды. Дав права одаренным, он ограничил власть надзирающих, и часть из них пришла к мысли, что Свет Истины не должен носить корону. Марионетка на троне, за которым стоят рэйды, маги в энтолях и Веллет во главе всех истинных — такой заговорщики видели Гадарию. Но Лаэрт сыграл на честолюбии Франа Коллара, заместителя Веллета. У Надзора теперь новый глава. А эдикт дополнен негласной поправкой, по которой надзирающим вменяется в обязанность поиск, регистрация и подготовка одаренных к присяге.

Пока Дион говорил, у Лены в голове вертелся один вопрос: ты знал?

Леннеей он, может, и не пожертвовал бы. Но отдать в когти Веллета иномирянку, занявшую ее место, — другое дело, верно?

— Айдель пытался оспорить эту поправку, но Лаэрт был зол, как сам льгош, и пригрозил надеть энотли на королевских магов. А тебя отпустил только по просьбе княжны Алиаллы.

— Издержки монархии, — пробормотала Лена.

Дион блеснул глазом, но ничего не сказал.

— Что будет с Веллетом? — зачем-то поинтересовалась она. — Вид у него был, как у тех женщин — просто неживой.

— Его отлучили от истинной силы. Говорят, это неприятно. Возможно, даже более неприятно, чем потерять дар. А женщины… — Дион помолчал, странно взглянув на Лену. — Обычно у истинных рождаются сыновья. Дочери — это отклонение от нормы, уродство, если угодно. Считается, что женщины не способны вместить в себя истинную силу, их просто выжигает изнутри. Не остается ни разума, ни голоса, ни воли. Все, что они могут, это выполнять приказы, подпитанные истинной силой. Из них получаются хорошие надсмотрщицы. В том числе потому, что они нечувствительны к магии.