Церера

Слова Марка звучали как будто о ком-то другом, не о наших родителях. Казалось, это какое-то недоразумение, кошмарный сон, из которого вот-вот удастся вырваться. Сейчас я открою глаза, и окажется, что я сплю за своим рабочим столом на базе, мама возмущенно стучит по косяку, зовя меня обедать, а папа напевает себе под нос старую песенку, разбирая очередной научный журнал.

— Юль, ты слышишь меня? — Марк встревоженно заглянул мне в лицо. — Я понимаю, это тяжело. Просто знай, что ты не одна. Мы справимся.

Я заставила себя посмотреть на брата. В его покрасневших глазах плескалась та же боль, что разрывала сейчас мою душу. Мои странные видения не давали мне покоя, я снова видела свечение. По всему телу брата скользили электрические вспышки беспокойства. И это, как ни странно, немного отрезвило меня.

Я опустилась обратно на подушки. То, чего я так боялась, произошло. То, о чём я старалась не думать, случилось. Что можно изменить? Ничего… От одной этой мысли в душе стало пусто и тоскливо.

В голове пронеслось, вот что если бы родители не поехали сюда работать, а остались бы на Деметре… Там тоже есть чем заняться ксенобиологам. Ещё не все уголки нашего родного мира обследованы, и щедрая Деметра частенько преподносит сюрпризы…

Чем их так манила далёкая Церера? Почему они не остались в метрополии? Тогда ничего бы не случилось. Мне бы не пришлось с двенадцати лет жить в интернате, видя родителей только летом. Я смогла бы больше времени провести с теми, кто был мне так дорог… Я бы..

— Сколько… Сколько времени прошло? — выдавила я, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

— Четыре дня, — ответил Марк. — Ты пролежала в отключке почти 96 часов. Врач сказал, это последствия стресса и действия лекарств. Твой организм как будто решил уйти в спячку, чтобы пережить случившееся.

96 часов… Я провалилась во тьму на четверо суток, а мир продолжал вертеться. Без родителей. Без их знаний, их шуток, их споров по вечерам. В горле встал ком, на глаза навернулись слезы.

— Эй, — Марк неловко приобнял меня за плечи, утыкая носом в шершавую щёку. — Если хочешь плакать — плачь… — его голос прервался, как будто ему сдавило горло.

Я физически ощущала его боль. Только не это, он старший и сильный, я не хочу, чтобы он так страдал. Уж кому нужны были слёзы, так это ему. Я провела рукой по его второй щеке. Его эмоции ощущались под пальцами как холодные стеклянные шарики, вот так, вот так. Я действовала наобум, как мне подсказывала интуиция. Активировать гипофиз, участить сердцебиение, усилить кровоток в мышцах, усилить выработку пролактина.

Марк надрывно вздохнул, пытаясь задавить в себе эмоции, но слёзы уже бежали по его щекам, скатываясь мне на нос.

…И я разрыдалась — горько, взахлеб, цепляясь за форменную куртку брата как за спасательный круг. Из меня будто разом вышли все страхи этих дней, вся боль и непонимание. Мы рыдали вдвоём, как дети, потерявшиеся в лесу, как люди, утратившее самое дорогое, выплёскивая свою боль и напряжение последних дней.

После того как слезы высохли, меня охватило ощущение пустоты. Будто кто-то извлек из меня нечто жизненно важное, оставив в груди зияющую пропасть. Мы оба молчали, понимая, что как только тишина будет нарушена, нам придётся принять новую реальность.

И я решила сделать первый шаг.

— Что теперь? — спросила я, отстраняясь от брата и вытирая мокрые щеки. — Что нам делать?

— Для начала — похороны, — вздохнул Марк. — Ребята с базы подготовили все необходимое. Прощание назначено на завтра.

— Хорошо, — кивнула я, стараясь не думать о том, что мне предстоит в последний раз увидеть лица родителей. — А потом? Нужно выяснить, что произошло. Почему их вездеход потерял управление. Может быть, техническая неисправность? Или…

— Или? — напрягся Марк, по его лицу пробежали всполохи подозрений.

Я оглянулась на врача. Он вышел из нашей палаты, но всё равно находился неподалёку. Я видела, как светится его беспокойство за стеной.

— Пожалуйста, — поежилась я. — Давай поговорим после… не тут…

Брат отстранился, глядя на меня. Его лицо опухло, веки набрякли и покраснели, но из-под ресниц на меня сверкал стальной взгляд космической гончей.

Я попыталась восстановить в памяти события, предшествовавшие аварии, но в голове была какая-то мешанина. Отрывки разговоров, до жути реалистичные галлюцинации, вызванные лекарствами и шоком… Титаны, хор, пение о богине и киклопе… Бред, порожденный затуманенным сознанием. Вот только почему даже сейчас при мысли об этом у меня по спине бегут мурашки?

— Юль, — голос брата вырвал меня из задумчивости. — Давай пока не будем делать поспешных выводов. Сначала похороны, потом оформление всех бумаг. А уже после, на свежую голову, подумаем, что могло случиться. Идет?

— Идет, — вздохнула я, прикрывая веки. Глаза снова начали слипаться — видимо, сказывалось действие успокоительных. — Побудешь со мной? Или тебе надо на службу?

— Побуду, — Марк сжал мою ладонь. — Я подал рапорт для оформления отпуска по семейным обстоятельствам. Спи. Я никуда не уйду.

Я закрыла глаза, проваливаясь в густую, вязкую темноту. Даже на краю сна меня не покидало ощущение, что я упускаю нечто важное. Какую-то деталь, мелькнувшую в бреду между явью и видениями. Что-то, что могло бы прояснить случившееся. Или хотя бы намекнуть, где искать ответы.

Но усталость взяла свое. Мысли путались, и я уснула — тревожно и чутко, то и дело вздрагивая от звуков реальности, врывающихся в мой сон. И всю ночь мне чудился далекий хор, воспевающий подвиги и битвы неведомых титанов.

А когда проснулась посреди ночи, я снова и снова рыдала в больнице, и к утру у меня больше не осталось слёз.

На похороны я собиралась в тягостном молчании. У меня не было ничего тёмного из одежды, впрочем, этого и не требовалось. Мы, учёные, находились на дальнем рубеже, в экспедиции, тут было не до нарядов. Виктор где-то раздобыл широкую чёрную пластиковую ленту, и мы все крепили себе эту ленту на рукав в знак траура.

В назначенный час Марк выкатил меня на гравитационном кресле-каталке из медицинского отсека. Ноги всё ещё держали меня с трудом. Мы с братом почтительно остановились у двух серебристых контейнеров, в которых покоились тела родителей. Смит, дежурный доктор, он же и патологоанатом, проделал большую работу. Родители выглядели спокойными, умиротворёнными, как будто просто спали. Их укрыли пластиком с гербами Университета Деметры, а в перекрещенные руки вложили по свитку со списком их научных работ и достижений.