Человек с крестом

Мария Ильинична с младенцем на руках сама явилась в дом Проханова. Он встретил ее добродушным смешком.

День окончился обычной попойкой, Проханов много пил сам и заставил пить ее. Ребенок исходил в крике. К утру он сорвал голос.

Попойки продолжались изо дня в день. На ребенка было страшно смотреть. Был он хилым, ни на что не реагировал; он даже кричать порой не мог, когда чувствовал голод — просто болезненно морщился.

Мария Ильинична по-прежнему ненавидела Проханова и все-таки делала все, что он ни говорил. По первому его требованию она, испуганно вздрогнув, бросалась исполнять его приказ. Другого обращения она теперь не знала. Прошли те времена, когда он уговаривал или просил ее.

Правда, он все-таки сдержал слово и действительно начал «лечить» ее. Он давал ей «святой» воды, которую Мария Ильинична пила, глотая слезы: ведь она ни во что не верила…

Проханов однажды завел ее в алтарь и показал на одну из бутылочек с надписью: «Раба божья Марья». Таких бутылочек было много, и на всех стояли женские имена.

Мария Ильинична высказала по этому поводу неудовольствие, на что Проханов ответил: нет у нее веры в Христа, потому она и говорит так. А потом он добавил, что любит ее христианской любовью, но не может забывать и других, как не забывал Христос своих ближних.

Мария Ильинична устыдилась тогда своих слов и попросила прощения. Он сунул ей руку, которую она тут же поцеловала. Она вообще часто теперь целовала руку Проханова.

По церковным законам женщине строжайше воспрещено заходить в алтарь. Но Проханов всем пренебрег, ее все-таки допустил. А разве это не приближение к себе?

Мария Ильинична, сама того не подозревая, катилась и катилась вниз. Она много пила, но, странное дело, после рождения сына страшные ее припадки пропали.

— Вот она, святая вода, — с укором говорил ей Проханов. — Веру ты потеряла, а бог-то не забыл тебя… Эх, Марьюшка, Марьюшка, заблудшая ты овца. И от мира отстала, и к богу не прибилась. А место твое здесь. Уразумей это. Только святая вода помогла тебе. Только бог! Только бог укажет тебе путь к истине. Да будет он вечно с нами.

Теперь уж она совсем запуталась, где правда, а где ложь и есть ли вообще истина на свете. Все шаталось в ее сознании, все рушилось, но ничего не воздвигалось на месте этих развалин.

Как раз в это смутное для нее время Мария Ильинична встретилась с тем самым врачом, который лечил её после несчастья, случившегося в парке. Она как-то брела по улице, кутаясь в тонкое пальто. Густой снег, липкий и мокрый, слепил глаза и мгновенно таял.

Она шла осторожно, но все-таки поскользнулась и упала бы, если бы не мужчина, шедший сзади.

— Осторожней, уважаемая. В грязь угодите! — Мужчина заглянул ей в лицо. — Никак, пациентка моя?

Мария Ильинична торопливо отвернулась, и первым ее порывом было уйти, не ответить. Она так и сделала, но доктор мягко удержал ее за локоть.

— Как ваше здоровье?

Мария Ильинична так же молча пожала плечами.

Врач усмехнулся.

— А вы не балуете меня вниманием.

— Ну, что вы, что вы! — испуганно запротестовала она.

— Так как же все-таки со здоровьем? Полагаю, совету моему последовали? Вы теперь мать?

Мария Ильинична смешалась и ответила все тем же кивком головы.

— И как это повлияло на вашу болезнь? — заволновался доктор. — Как вы себя чувствуете? Припадки прекратились? Или еще есть?

Удивленная этими вопросами, Мария Ильинична обернулась к врачу и с недоумением залепетала:

— Как? Разве я… У меня должно пройти все после родов?

— А я о чем толковал вам? А невропатолог что говорил? Вспомнили?.. Конечно, роды — не лекарство, но вашу болезнь, бывает, как рукой снимает. Истерия — это ведь, матушка моя… Впрочем, вы так и не ответили на вопрос. Прошли припадки или до сих пор страдаете?

— Пропала у меня болезнь, — едва шевеля губами, ответила Мария Ильинична. — Надолго ли, не знаю…

Доктор просиял: он был в восторге.

— Но как же так? — с испуганным недоумением заговорила Мария Ильинична. — Батюшка как же? Святая вода… Молитвы….

— Какой батюшка?! При чем тут святая вода и молитвы? Помилуйте! Это в наш-то век? Да вы, никак, религиозной стали?

Врач внимательно оглядел ее. Черный платок, длинная черная юбка, чуть ли не на метр выглядывавшая из-под пальто.

— М-да… Ни за что бы не подумал. — И вдруг вскипел. — Какая святая вода? Природа-матушка! Чудо-организм человеческий… Или уж, если говорить точнее, чудо-организм материнский. Это и есть ваше лекарство. А вы — святая вода… И кто только вбивает в головы такие чудовищные мысли? Только нечестный, корыстолюбивый или, если говорить проще, прощелыга-человек может пойти на такой обман людей. Э, да что вам говорить!

Врач приподнял старенькую шляпу с обвислыми полями и сухо сказал:

— Прощайте. Порадовали меня и тут же огорчили. Или, если говорить точнее, вы жестоко обидели науку вашей святой водой. Жестоко обидели.

Эти слова будто оглушили Марию Ильиничну. Ведь она всем сердцем была с Осаковым. Что же с не сейчас произошло? Неужели совсем опустилась?

Всю ночь не спала Мария Ильинична. Она все пыталась разобраться в случившемся и решить, что ей делать и как поступать дальше.

Но в ту ночь судьба ее решилась вне зависимости от ее воли.

Ребенок часто просыпался и как-то очень уж странно попискивал. Перед самым утром какая-то неясная тревога заставила Марию Ильиничну вскочить и подбежать к коляске, где находился сын. Дрожащей рукой она зажгла свет.

Мальчик, раскинув в стороны ручонки, пускал слабые кровавые пузырьки.

Мария Ильинична в ужасе закричала и заметалась по комнате. В доме она была одна: Проханов еще с вечера уехал по вызову в епархию.

Кое-как одевшись, она укутала ребенка в пеленки и бросилась с ним в больницу. Но в руки врача Мария Ильинична передала уже мертвое дитя. Доктор; тот самый доктор, с которым она разговаривала на улице, смахнул слезу, глядя на едва шевелившиеся белые губы матери.

Целый месяц Мария Ильинична пила. Однажды ее подобрала на улице уборщица прокуратуры Павлина Афанасьевна. Это через ее огород выбиралась когда-то Мария Ильинична от Проханова.

— И зачем я тебя отпустила тогда, глупую? — сокрушалась Павлина Афанасьевна. — Простить себе не могу.

Павлина Афанасьевна добилась, чтобы Марию Ильиничну приняли в психиатрическую больницу. У несчастной женщины был настоящий запой. Но излечить ее окончательно так и не удалось.

Павлина Афанасьевна, измучившись с Марией Ильиничной, которая жила теперь у нее, вынашивала планы разоблачения «распроклятого супостата», который, по ее словам, «позорил само имя богово».

«Имя богово!» Всю жизнь Павлина Афанасьевна механически повторяла слова: «бог», «богово», «божья». Повторяла и как-то не задумывалась над смыслом этих слов. Но история с Марией Ильиничной, к которой она незаметно привязалась, все перевернула в ее душе. Если она, Павлина Афанасьевна, верила в бога всю сбою жизнь, то ведь и «распроклятый супостат» служил тому же богу и тоже всю жизнь.