Человек с крестом

…В камере смертника был полумрак. Проханов с трудом рассмотрел бледного, заросшего густой щетиной заключенного, который с изумлением смотрел на человека в рясе и с крестом в руках.

Узник назвался Никифоровым. История его оказалась весьма драматичной.

Никифоров на фронте был тяжело ранен и попал в плен. Немцы узнали, что он по образованию инженер и служил в Частях PC — реактивные снаряды, — Это оружие, получившее ласковое название «катюша», наводило ужас на немецких солдат.

Никифорова положили в петровскую больницу, добросовестно лечили и наконец поставили на ноги. Но он вовремя смекнул, что его хотят использовать как информатора. Выход был единственный — побег. Своими планами он поделился с соседом и договорился бежать вместе с ним.

Сосед же оказался провокатором.

В ночь, назначенную для побега, Никифорова из больницы перевели в тюрьму. Начались бесконечные допросы. Его били, подвергали пыткам, но он молчал. Когда стало ясно, что Никифоров тайны не выдаст, пошли на хитрость. В его камеру снова подослали провокатора.

На этот раз инженер сумел разоблачить его. Он задушил предателя, а когда утром часовой открыл дверь, Никифоров бросился на штык винтовки, рассчитывая на мгновенную смерть. Самоубийство, однако, не удалось.

Его приговорили к смертной казни и дали двадцать четыре часа на размышления.

Именно в такой момент и попал в камеру смертника Проханов.

Он с первого взгляда определил, что с таким человеком хитрить и ловчить не стоило. Поэтому заявил открыто, что послан немцами с заданием выведать от него все возможное и сообщить им.

— Ну и как же поступите? — насмешливо спросил Никифоров, хотя говорить ему было очень трудно: он тяжело и со свистом дышал, а порой задыхался.

— Очень просто. Заявлю, что исповедь — тайна, которую открывать можно только богу..

— Э, бросьте, святой отец… Я — материалист. В бога не верил и не верю… Прошу вас… Если вы действительно порядочный человек, не изображайте из себя героя. Уж из вас-то… из вас они тайну вышибут Прошу мне верить, — и, болезненно морщась, он сдернул халат с ног. — Смотрите! — Там, где полагалось быть ногам, осталось кровавое месиво, — В тисках побывал… Так что не надо намекать ни на какую тайну, если не хотите испытать то же самое.

Проханов побледнел и долго не мог оторвать взгляда от искалеченных ног арестанта.

— Нет, сын мой… Я все-таки скажу, что тайна священна…

Никифоров помолчал, не то набираясь сил, не то раздумывая над словами священника.

— Что ж… Я вас понимаю… Тем, кто вас послал сюда, нужны не только сведения, которыми я располагаю как инженер. Им нужно сломить меня… Как советского инженера и советского офицера… Они хотят сломить мою волга… Это ведь тоже победа… А вы им принесете полпобеды.

— Я вас не понимаю, сын мой.

— Бросьте притворяться. «Не понимаю». Всё вы… Вы отлично… — Никифоров стал задыхаться, но, сделав над собой огромное усилие, стал дышать ровнее. — Я говорю — всё вы, святой отец, понимаете…

— Но клянусь вам!..

— Не надо! — Никифоров протестующе шевельнул рукою. — Вы скажете… палачам этим: «Тайна исповеди священна», а они… порадуются — все-таки сказал этот русский.

Проханов молчал, сраженный этой неистовой волей человека, жить которому осталось считанные часы. Невольно пришла в голову мысль: а он бы выдал тайну под такими же вот пытками?

Спросил и ужаснулся мысли, которая пришла ему в голову. Он бы даже до пыток не допустил. Все сказал, да еще заручился бы гарантиями, что об этом никто не узнает. Живем-то один раз! Жизнь у него одна-единственная. Нет никаких загробных жизней. Здесь она протекает, на земле, и в земле кончается. Нет ни рая, ни ада. Нет и быть не может. И было бы непростительной глупостью так вот расстаться с нею, как этот фанатичный офицер.

К чему его тайна, если он не будет жить?

И неужто так принципиален этот инженер? Все люди одинаковы. Есть получше, есть похуже, но когда дело доходит до жизни — все равны перед смертью.

— Скажите, сын мой, вы коммунист?

Никифоров слабо усмехнулся.

— Нет. Не член я партии. Не удостоен этой чести, о чем искренне сожалею.

Проханов ничего не понимал. Инженер говорил правду. Но что же его заставляет молчать?

— Так что же вы? Почему молчали? Во имя чего?

Никифоров смотрел на отца Василия долгим, пристальным взглядом.

— Вы, конечно, знаете историю, святой отец… У вас же отличный учитель. Петр Мысловский, тоже священник.

— Кто он? Я не слышал о нем, — ответил Проханов настораживаясь.

— Ну как же так! — оживился инженер. При декабристах было… Сам Николай Первый его в камеры посылал! К декабристам. Выпытывал на исповеди…

Проханов откачнулся от смертника. Гнев стал заливать ему глаза. Но он молчал.

— А царь за это ему чин протоиерея и орден святой Анны… Вы слышите? Святой орден святому отцу… А потом даже академиком сделал.

— С-сукин ты сын! — Проханов задыхался. — Я к тебе, мерзавцу, с молитвой…

Никифоров рассмеялся.

— Вот это уже другой разговор. Давай, святой отец, в том же духе… Может, Гитлер и вам подкинет орденок…

— Замолчи, красная сволочь!

Проханов весь дрожал от бешенства.

— Вот где вы открылись! Но мне плевать с самой высокой колокольни на таких двурушников. Передайте еще раз, что я, беспартийный инженер, остаюсь до конца советским человеком. Поймите вы это! Вы, жалкий приспособленец! Я же умру советским. Интересы Родины для меня… Э, да что говорить! Разве такие, как вы, поймут… Уходите, иначе я вас придавлю, как придавил уже одного такого же провокатора.

Помутилось в глазах Проханова, все смешалось в его сознании. Он, помнится, левой рукой нанес страшный удар Никифорову в глаза, которые словно прожигали его насквозь.

Что-то хрустнуло под его рукой. Проханов ударил второй раз и озверел. Он бил, бил, бил… А смертник даже не сопротивлялся. Обливаясь кровью, он хрипло повторял:

— Гад! Инквизитор! Предатель! Сколько ваша церковь обманывала людей?.. А меня не удалось… Не удалось, а? Бей, святой отец!.. Это сподручней… Найди живое место… В сердце! В сердце! Чего там, круши лежачего… Вспоминай Христа…

Хрипел Никифоров до тех пор, пока голова его не упала на доски нар. Проханов последний раз, обеими руками, сцепленными в пальцах, ударил узника в живот.