Человек с крестом

Сложное положение было у Проханова. С одной стороны — паства, с другой — советник фон Брамель-Штубе, комендант фон Грудбах, Чаповский, Амфитеатров и все те, кто за ними стоял. Можно бы, конечно, плюнуть на прихожан и служить открыто, но от паствы Проханов прежде всего зависел материально и, второе, — а это, пожалуй, поважнее, — фронтовой барометр для немцев стремительно падал.

И дело не только в разговоре с протоиереем Кутаковым, хотя его откровение не выходило из головы Проханова. Все приметы говорили, что дела у немцев скверные. Правда, ничего точного и вполне определенного Проханов не знал, кроме того, что он услышал непосредственно от Кутакова. «Петровская газета» в каждом номере утверждала, что «доблестная армия фюрера одерживает победу за победой». А вот слухи… Слухи были таковы, что от них мороз по коже продирал.

С Москвой у немцев действительно лопнуло. Как ни скрывали завоеватели этих горьких для них фактов, но шила в мешке не утаишь.

Скверно для немцев обернулся и Санкт-Петербург, как официально именовался Ленинград; русские оказались сильны.

В памяти Проханова ожила встреча со смертником.

Долго ему снился этот инженер Никифоров. Глаза его сверлили душу. Они возникали где-то далеко-далеко. Острые, горящие ненавистью, презрением, они мчались на него, будто два кинжально острых копья, и вонзались в него сонного, мокрого от пота.

Проханов кричал во сне страшным голосом, пугая спавшую рядом монашку Гринькову или тех, кто занимал ее место после того, как она получила отставку. Но приживалки слишком были ничтожны в его глазах.

Гринькову он хотел выбросить вон, потому что она стала вести себя в доме как полновластная матушка и даже посмела ему указывать, когда в доме стали появляться женщины помоложе ее.

Но Проханов не растерялся, когда приживалка пригрозила уйти.

— Скатертью дорога! — Он толкнул ногой дверь. — Или помочь?

— Не надо. Сама уйду, — и Гринькова спокойно стала собирать свои пожитки.

Это спокойствие несколько встревожило Проханова. Вот чертова баба! Еще устроит скандал, начнет трезвонить. Она слишком много знала. Пришлось пристроить ее при церкви и утвердить в качестве казначея. И, кажется, не ошибся — толковой и разворотливой оказалась коммерсанткой: умела не только блюсти копейку, но и выгоду приносить. Правда, и себя не обижала, но что за беда — в воде, да не замочиться.

К тому же нашлась для Гриньковой и утеха. Около нового казначея занял прочные позиции регент Кохарев. Словом, все обошлось как нельзя лучше.

Но это были «дела лирические», как именовал их Проханов. Беспокоило другое: как выполнять инструкций ватиканца и советника господина фон Брамеля-Штубе? Если бы Проханов имел дело только с ватиканским агентом, который катал где-то по городам и весям, то особенно и не стоило себя утруждать, потому что ватиканец не ждал от него немедленных действий. Ватиканцу, наверное, надо было сначала поставить надежных людей, через которых потом, когда победа будет окончательной, действовать смело и наверняка.

Насколько знал Проханов, папа не любил поспешных действий. Методичность, упорство, тонкость тактических приемов, широта действий и беспощадность в достижении целей, где позволительны все средства, — так Проханов понимал стратегию Ватикана…

Но вот господин советник… Тут все сложнее и «уда опаснее. Фон Брамель-Штубе требовал точной информации. Его интересовало настроение людей, их думы, чаяния. Проханов на первых порах пытался приукрасить их, или, как он говорил, обернуть радугой. Он заверил, что в городе и селах люди благодарны армии фюрера за освобождение от ига большевизма, что народ верит в близкую победу германской армии и ее союзников.

Советник при второй встрече с ним довольно легко уличил его во лжи. Если народ только и печется об армии фюрера, то кто же поддерживает партизан, которых возглавляет бывший секретарь Петровского райкома партии Федосякин? Кто их кормит и поит? Почему вырастают отряды? Откуда этот резерв?

— Мне нужна только правда. Голая правда, — требовал он.

Что ж, пришлось сообщать ему правду.

А потом советник стал требовать информации о деятельности всех руководителей, от бургомистра и до мало-мальски значительных полицейских чинов. Ему была нужна трезвая оценка их работы, деловая характеристика.

Задачи Проханова с каждым днем усложнялись. Дошло и до конкретных заданий, касающихся, действий партизанских отрядов. Выполнял он и эти требования — другого выхода не оставалось.

За быстрое восстановление храма и привлечение к церкви большого числа верующих Проханов получил благодарность лично от фон Брамеля-Штубе и крупное денежное вознаграждение.

Для вручения этого вознаграждения его пригласили к протоиерею. Кутаков, как только появился Проханов, немедленно куда-то позвонил. Тут же подошла комфортабельная машина.

Оказывается, Проханова вызывал к себе советник фон Брамель-Штубе. Он дружелюбно улыбался и как-то по-особому пристально вглядывался в священника. Никогда еще Проханов не чувствовал, что его так внимательно изучают.

— Вам сколько лет, Василий? — поинтересовался фон Брамель-Штубе.

— Сорок семь, господин советник.

— Отлично… Да вы сидите, прошу вас.

Он помолчал, потом подошел к двери — нет ли кого-нибудь за нею — и, возвратившись к столу, сказал:

— Вознаграждение, ваше преосвященство, вы получите в долларах. Ровно десять тысяч.

— Десять тысяч долларов? — удивился Проханов. — Но почему в долларах?

— Вопросов прошу не задавать. Узнаете, когда будет нужно.

— Но я должен знать, кто меня награждает. И за что?

— Я вас награждаю. Лично я. Вы знаете только меня и впредь будете знать опять меня же. Я для вас и бог, и царь, и воинский начальник. Я правильно привожу поговорку?

— Точно так, господин советник.

— Ну и отлично. Должен вас предупредить: лишних вопросов не задавать. Есть вещи, о которых нельзя говорить нигде. — Фон Брамель-Штубе снял пенсне, медленно, с задумчивым видом вытер его и продолжал: — Послушайтесь моего совета. Эту сумму и все, что вам следует за услуги — об этом я распоряжусь дополнительно, — на мой взгляд, лучше положить в банк. Ну… скажем, в Швейцарии.

Проханов не находил слов от удивления: час от часу не легче.

— Вы, конечно, опять ничего не поняли, но вам и не нужно что-либо понимать сейчас. Всему свое время. Можете мне довериться. Об открытии счета я побеспокоюсь лично. Вы не возражаете?

Проханов развел руками: он не знал, что ответить.

— Впрочем, возражений не приму Я действую в ваших интересах. Вы нам нужны не только сейчас, но и впредь. Наша с вами связь не должна прекращаться и после того, когда войны не станет.