Человек с крестом

Делигов побледнел.

— Откуда?

— Не имеет значения, — сурово оборвал его Проханов. — Слушай меня внимательно. Если ты не дурак, надо сегодня же ночью пробраться к партизанам и передать им записку Записка от меня

От вас? — изумился Делигов.

— Не ори ты бога ради. Именно от меня. Но прежде чем дать тебе поручение, запомни одно. У меня достаточно сил, чтобы раздавить тебя как последнего червяка, если вздумаешь продать. Понял?

— П-понял…

— Согласен идти в лес?

— А если нет?

— Пойдешь. У тебя нет другого выхода. Жизнь всё-таки дорогая штука.

— А куда идти?

— Я расскажу. Записка будет содержать три слова: Сухая Хотынь и цифру. В случае чего — проглоти бумажку или вообще… Запомни, и все. Понял?

— Ладно.

— Хотя на словах объясни. Расположение их лагеря немцам стало известно недавно от какого-то провокатора. Пусть его ищут в отряде. Операция по окружению отряда назначена ровно через неделю. Пусть предпримут все необходимое. Все эго постарайся передать лично Федосякину и непременно скажи; от кого сведения. Ясно?

Чего ж не понимать…

— И еще совет. Останься в отряде, если хочешь безбедно дожить свою жизнь.

— А если-убьют?

— Кто? Ох и дурак же ты! Они тебя примут как лучшего друга.

— А я слышал, расстреливают всех, кто был под немцами.

— Я знаю побольше твоего. Отправляйся ночью. Вот тебе на всякий случай, — Проханов протянул Делигову парабеллум. — Бери, бери. Благодарить потом будешь…

Сосед схватил пистолет и спрятал его за пазухой.

— Лучше в карман положи. Не так заметно.

— Тут у меня кармашек. Удобно выхватывать, коли что…

— Ну, как знаешь. — Проханов поднялся. — Будь человеком, Делигов. Делай как я Тебе сказал. И держи язык за зубами. Ляпнешь лишнее — пеняй на себя.

Делигов ушел.

Через неделю прошел слух: каратели, выехавшие на уничтожение партизан, понесли большие потери

Проханов удовлетворенно потирал руки.

«Молодец, Василий Григорьевич. Быть бы тебе министром. А может, и буду? — и подмигнул своему отражению в зеркале. — Мы еще повоюем…»

Фронт приближался. Когда снег стаял и в небе запели, жаворонки, от грома пушек трудно было уснуть. Началась эвакуация. Управители города скрылись один за другим, захватив с собой лишь вещи первой необходимости.

Майор фон Грудбах лично пожаловал к священнику и предложил ему машину для эвакуация имущества. Проханов поблагодарил, но отказался. Он довольно прозрачно намекнул, что в отношении его персоны есть особые соображения.

Комендант, почтительно поклонившись, удалился. Проханов знал, что господин фон Грудбах тут же свяжется с советником. И вряд ли тот подтвердит его слова.

Так оно и вышло. Проханов хотел скрыться, но не успел. Автоматчики явились за ним ровно через двадцать минут после того, как удалился комендант фон Грудбах. Проханова усадили в машину и доставили в комендатуру. Когда они ехали, он лихорадочно соображал: как выкрутиться? Нельзя, просто невозможно покидать город; его исчезновение сочтут бегством, и тогда возврата сюда не будет.

Фон Грудбах, не соблюдая обычной для него сдержанности, в категорической форме приказал эвакуироваться в двадцать четыре часа. Но в тоне коменданта чувствовалась какая-то неуверенность.

При разговоре с господином фон Брамелем-Штубе комендант рассказал, что ему кажется подозрительным отказ священника от предоставленной ему возможности уйти с германскими войсками.

Советник слушал, долго-молчал и ответил вопросом

— А стоит ли ему вообще эвакуироваться? Я, право, сам еще не решил. И потом… Не только я заинтересован в этом человеке. Нет, не могу вам сказать твердо, — и положил трубку.

Но ждать, когда позвонит фон Брамель-Штубе, было некогда: события торопили.

Этим и воспользовался Проханов. Он решил рискнуть. Проханов резко обернулся, рявкнул по-немецки на автоматчиков, чтоб они убирались вон. Потом подошел к коменданту и свистящим шепотом сказал на отличном немецком языке:

— Слушайте. Вы просто младенец, майор. Советую забыть меня, если вам дорога жизнь.

Лицо коменданта покрылось красными пятнами.

— О-о, ваше преосвященство… Я понимаю, но… понять не могу.

Проханов досадливо взмахнул рукой.

— И еще совет. Церковь пальцем не смейте трогать

— Хорошо, ваше преосвященство. Все будет сделано.

— Расклейте на ней охранные грамоты. И сейчас же!

— Будет исполнено.

— Не вздумайте подослать ко мне убийцу. Моя голова кое-где дорого ценится.

— Ваше преосвященство!

— Вот все, фон Грудбах. Желаю здравствовать.

— До свидания, почтеннейший… — обескураженный майор запнулся, но так и не смог уточнить для себя, кто же он есть на самом деле?

Наглая напористость выручила Проханова и на этот раз. В этом отношений ему было что вспомнить. Он давно убедился, что наглость, в меру преподнесенная, действует сногсшибательно.

Было у него и другое убеждение. Он считал, что предательство — оружие сильных и что умное предательство — тот же капитал, но тратить его необходимо лишь в крайних случаях. Посылая Делигова к партизанам, он дал себе клятву, что больше из этого капитала не истратит ни одной копейки. Все! Ему почти пятьдесят лет. Жить надо на своей земле, какая бы — эта земля ни была. Протоиерей, конечно, прав. Кто-кто, а отец Александр знал, почем фунт лиха, на себе испытал. Царствие ему небесное…

Взрывы следовали один за другим. Взлетели в воздух деревообделочный комбинат, здания госбанка, райисполкома, райкома партии.

А церковь стояла…

Стали учащаться пожары.

Проханов видел сам, как горело здание средней школы. Немецкие солдаты, перед тем как запалить ее, вынесли на улицу рояль. Перед ним уселся один из офицеров. Он заиграл марш, солдаты бросились врассыпную. Школа, заранее облитая бензином, вспыхнула как спичка.

А по улице неслись то робкие и нежные, то грозные, налитые силой звуки из творений неведомого ему композитора.

Проханову стало жутко. Зачем они жгут-то все? Это бессмысленно. Это не нужно.