Человек с крестом
Шрифт:
Шатаясь как пьяный, он ушел. И давно уже скрылась улица с пылающей школой, а звуки рояля все звенели и звенели в ушах. И не было сил заглушить их.
— Что делается! Что делается!
Школа горела. А церковь стояла нетронутой. Руины остались от служебных зданий города. А церковь стояла…
…В разгар лета 1943 года Советская Армия с боем взяла город Петровск. Как только танковая колонна ворвалась на окраину города, раздались торжественные звуки набата. Но вскоре он сменился веселым перезвоном.
Церковные колокола не смолкали четыре часа подряд.
Бой еще на западной окраине не затих,
Навстречу им двигалась толпа с иконами в руках. Во главе процессии шествовал седой как лунь священник с непокрытой головой.
Проханов поднял руку, и танк, который двигался впереди колонны, остановился. Долго Проханов что-то силился сказать, но вдруг разрыдался и рухнул в пыль перед танком на колени.
К священнику бросились со всех сторон. Его подняли, стали обнимать, целовать, а потом долго фотографировали.
Часть третья
ДРУЗЬЯ, ТОВАРИЩИ, ВРАГИ…
Глава 1
Письмо Обрывкова
Первое время после освобождения города Проханов жил в смятении и страхе, хотя был уверен — никто ничего не знал наверняка; он боялся случайностей, ибо знал, что от случайности можно больше пострадать, чем от предвиденного и ожидаемого. Есть же мудрая народная поговорка: «Знал бы где упасть — соломки подостлал…»
По натуре Проханов не был трусом, но теперь он боялся. И как он ни храбрился, с каждым днем росло нетерпение: хоть бы скорее началось — знал бы, с кем и против чего бороться.
И вот она, первая ласточка…
Не выдержав постоянного напряжения и мучительного ожидания, Проханов решил покинуть город. В рекламном окне он повесил объявление: «Продается дом». Через несколько дней об этой продаже стало известно в райисполкоме.
— На каком основании? — удивились там. — Дом принадлежи? — городскому хозяйству
— Почему? — возражал Проханов. — Я его купил у частного лица. У меня имеются все-документы.
Священник доказал довольно легко, что дом — его собственность. Сохранилась и купчая, оформленная районной управой.
В райисполкоме сначала не хотели признавать этих документов, но Проханов с потрясенным видом стал доказывать: не он же придумал войну; он простой человек, всю жизнь скитался по чужим углам, копил по грошу, отрывая от себя, и все, что у него тогда было, истратил на дом… Хозяин ободрал его как липку; но чего греха таить — дом все-таки стоил куда больше той суммы, которую он заплатил. Ему, конечно, повезло. Как же без угла на склоне лет? Ведь он не мальчик, взгляните на его седую голову…
И пусть скажут, чем лично он, Проханов, провинился перед советской властью?
Когда решался вопрос о его доме, Проханов, будто между прочим, показал фронтовую газету с фотографией, где его обнимал советский офицер.
— Э, да пусть его живет, — последовало наконец разрешение. — Не обедняем…
Что касается церкви, то многие дивились, за какие такие заслуги она удостоилась внимания немецкого коменданта, лично подписавшего охранную грамоту? Однако толком ничего
узнать не удалось, а лично на священника Проханова никаких компрометирующих материалов не поступало.Правда, за антисоветскую деятельность во время оккупации был арестован регент хора Михаил Кохарев. Но священник не мог отвечать за поступки кого бы то ни было, в том числе и дирижера церковного хора.
Словом, Василий Григорьевич Проханов, рождения 1895 года, по национальности русский, по роду занятий служитель культа, лицо духовного звания, по всем данным был чист перед советской властью.
В органы госбезопасности поступило коллективное письмо группы партизан, которые перечисляли конкретные факты, когда настоятель Петровского собора Проханов оказывал «неоднократную» помощь партизанским отрядам.
Он помог разоблачить сначала одного провокатора потом второго. Но главная его помощь заключалась в том, что он в критический момент предупредил об опасности и спас сотни людей от ловушки и неминуемого разгрома.
Стало также известно, что гражданин Проханов совершенно не знал о письме, которое подписала группа бывших партизан. Но возник вопрос: кому нужно защищать и оправдывать священника, если сам Проханов не делал ни малейшей попытки ссылаться на свою связь с партизанами? Все это казалось странным и требовало дополнительной проверки.
И тут выяснилась довольно обычная житейская история.
Под письмом первой стояла подпись Константина Обрывкова. Он участвовал в освобождении города Петровска и, получив серьезное ранение, лежал в госпитале, который был организован в чудом уцелевшей школе.
Константин Обрывков, когда к нему явился следователь, смущаясь и краснея, рассказал, что у него есть знакомая девушка — Нина. Живет она в этом городе, да и сам он коренной петровец. Нина сначала приходила к нему в госпиталь часто, а потом все реже и реже. Костя стал замечать, что глаза у нее были постоянно заплаканы, она чем-то расстроена, но что с ней происходит, она говорить отказывалась. И все-таки он настоял на своем.
Девушка призналась: ее замучила бабка. Эта религиозная женщина твердит, что не иначе завтра «заарестуют» батюшку, как Мишку Кохарева. Регента, может, и правильно упрятали за решетку, подлый был человек, это всем известно: кто не знает, что он вытворял в ресторане, когда увеселял этих душегубов. А уж «батюшку-то обитают понапрасну». Кому не известно, как он помогал партизанам. Пусть расспросят хотя бы церковного конюха.
Фанатичная бабка запретила внучке встречаться с Костей, если он не вступится за священник.
«Тоже партизан! Если взаправдашний партизан — пусть всенародно скажет, кто такой есть отец Василий».
Костя, выслушав девушку, хлопнул себя по лбу Он же лично знает того попа! Ну как же! Они однажды перехватили его на дороге вместе с Болвачевым и Гладилиным и отпустили, потому что имели личный приказ Федосякина ни в коем случае не трогать священника, потому что он действительно помогал партизанам.
И, к тому же, он, Костя Обрывков, после гибели Болвачева и Гладилина доставил к Федосякину какого-то человека, которого послал с важным сообщением тот же священник из Петровска. Фамилия того человека Делигов. Он остался с партизанами, воевал, участвовал в боях с карателями, был раней.