Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Три дня его не было в техникуме.

Потом Обрывкова вызвал директор, человек сухой и черствый, не понимавший, да и не желавший понимать, что творилось с юношей. Перед Обрывковым был поставлен вопрос прямо: или он бросит «всю эту божественную муть», или его придется исключить как неуспевающего. Обрывков смотрел на директора исподлобья и шумно дышал.

Так и ушел студент из кабинета, не промолвив ни слова.

Через неделю был подписан приказ об исключении Обрывкова из техникума за «срыв учебной программы и упорное нежелание подчиниться требованиям педагогического коллектива».

Исчез Обрывков

из техникума, никем не замеченный.

И вдруг война. Через два месяца Костя был уже около линии фронта. Обрывков даже думать не хотел о возвращении домой. Как можно! Такой позор…

Глубоко раненное самолюбие и желание доказать, что и он кое-чего стоит, и привели Костю на фронт.

Получилось так, что немецкие дивизии обошли участок фронта, где воевал Обрывков.

Костя жаждал героических сражений, а попал в какую-то невообразимую кашу, в которой так и не понял, где был фронт, а где тыл. А когда он наконец разобрался, фронт был далеко впереди.

В лесу он встретил бородатого человека с небольшим отрядом хорошо вооруженных людей, одетых в гражданскую форму, и вскоре Костя вместе с вышедшими из окружения красноармейцами превратился в партизана.

Воевал Обрывков, как и его товарищи, храбро. Его наградили медалями «За боевые заслуги» и «За отвагу», а потом и орденом Красной Звезды.

Однажды Костя участвовал в нападении на поезд, в котором отправляли молодежь в Германию. Партизаны уничтожили охрану, освободили заключенных и увели их в лес. В завязавшейся перестрелке была ранена девушка. Костя вперемежку с Болвачевым нес ее на себе.

Нина довольно долго находилась в партизанском отряде, опасаясь возвращения в Петровск, чтобы снова не оказаться насильно угнанной в Германию. Была и другая причина. Она влюбилась в своего спасителя — Костю.

Когда Петровск освободили, Нина вернулась домой.

…Портрет Нины был готов через две недели. Но какой портрет! Девушку он сделал ангелом.

Косте даже в голову не могло прийти, что он оттолкнет от себя Нину этой картиной.

В глазах Нины Костя был героем. Две медали, орден, жизнь в лесах, полная опасностей. И вдруг этот герой — верующий. Точь-в-точь, как ее богомольная бабка. Она не знала, что Костя далек от религии — так же как и она сама.

Она схватила рисунок, торопливо свернула его в трубку и заспешила из палаты. Дома Нина плакала.

И тут она припомнила: вот почему он не вступил в комсомол. Сколько Нина его ни спрашивала, почему он не комсомолец, Костя хмурился, пожимал плечами и отделывался ничего не значащими фразами. Значит он лгал…

С той поры и пошла на убыль любовь Нины.

Теперь бабка, а не внучка ходила в госпиталь. Когда Костя выписался, между ним и Ниной все было кончено.

Из госпиталя он выписался с белым билетом — с ногой у него было скверно. Кость срослась плохо, он хромал. Хромота, правда, небольшая, но для его больного самолюбия это была новая травма.

Мать Обрывкова к тому времени перебралась в Петровск, к своему второму мужу. Но и второй муж прожил недолго. Родственники через суд отобрали у нее домишко, оставив ей небольшую холодную пристройку, в которой было можно жить только летом.

Пришлось кое-как утеплять жилище.

Обрывков специальности не приобрел. За эти годы

где он только ни работал: билетер в кинотеатре, счетовод в Заготзерно, рабочий в бензоскладе, плакатист на окладе уборщицы в парке культуры и отдыха, продавец в книготорге и, наконец, инспектор Госстраха,

Глава 5

Падение

— Сын мой! Неужто не узнаешь меня?

Проханов бросился к Обрывкову.

— Что же ты молчишь, дорогой мой? Ну же, вспомни-ка зиму сорок второго.

Проханов почти вплотную подошел к Обрывкову, ласково коснулся его плеча.

— Давно уже узнал, Василин Григорьевич, — спокойно сказал Обрывков. — Да и как не узнать? Вы — известное лицо в городе, притом единственное в своем роде…

Губы Кости тронула едва приметная улыбка, но тут же исчезла.

— Давайте лучше приступим к делу.

Проханов согласился: к делу — так к делу. Обрывков стал работать, а Проханов с любопытством рассматривал его. Вблизи этот молодой человек еще больше походил на тех богословов-семинаристов, с кем Проханову пришлось иметь дело в молодые годы. Больно уж испитое лицо было у Обрывкова. Веки до того тонкие, что удивительно — как они могут защищать глаза? Глаза покраснели, помутнели, а крылья тонкого носа стали дрябловатыми и словно обвисли… И вообще лядащим человеком казался Обрывков. Но чем хуже этот человек казался внешне, тем милей он был сердцу Проханова.

Он намеренно посадил Обрывкова так, чтобы тот невольно обратил внимание на иконостас. Но гость ни разу не поднял взгляда, чтобы осмотреть, увидеть то, что должно, по замыслу хозяина дома, наповал сразить его жертву. И только с последней надписью на полисах глаза их встретились, но тут же они отвели взгляды друг от друга.

И вдруг Обрывков вскочил и сразу же забыл о полисах и деньгах, выложенных Прохановым. Он не обошел, а перешагнул стул, который был у него и а пути, и замер перед иконостасом. Сначала Обрывков смотрел невооруженным глазом, потом вытащил лупу и сантиметр за сантиметром стал изучать рисунок икон. По мере того как он рассматривал их, вдохновение гостя сменялось разочарованием.

Все это не укрылось от глаз хозяина. Он наблюдал за гостем с тревогой, каждую минуту возраставшей.

Что ему не понравилось? Скажи на милость, какая требовательность. И что ему вообще нужно?

Проханов чувствовал себя явно задетым.

С этими иконами была связана целая история, в которой активную роль сыграл советник фон Брамель-Штубе. Это он подарил тогда иконы Проханову. Где-то на Украине был оголен и ограблен древний монастырь, глава которого не угодил фашистским правителям. Все наиболее ценное перешло в собственность «его преосвященства».

Проханов, правда, не знал еще истинной цены подарку, но все-таки гордился вещами, которые, может быть, столетиями находились в древних русских монастырях. Вдруг какие-нибудь Рюриковичи ими любовались! Как знать?! Вполне возможно, что среди этих икон есть и сокровища. Проханов не понимал в иконах, однако ж тешил себя надеждой: а вдруг?!

— Подделка! И довольно искусная… — неожиданно высоким, срывающимся голосом заговорил Обрывков. — Но должен сказать вам, Василий Григорьевич, высокие мастера выполняли эту работу. — И он снова повторил — Высокого, очень высокого класса подделка.

Поделиться с друзьями: