Черная вдова

Дмитрий Александрович поделился второй новостью, что медперсонал южноморской больницы опознал Рогового-Барона.

– Теперь, Павел Иванович, нужно разбиться в лепешку, но найти и задержать его!
– закончил подполковник.

– Задержать? Не надо, - сказал Костенко.
– Больше он никуда не убежит...

– В каком смысле?
– не понял Кичатов.

– В прямом. Сергей Касьянович Роговой успокоился навечно, торжественно произнес следователь прокуратуры.
– Инфаркт! Смерть!
– он протянул Кичатову справку, которая удостоверяла, что останки некогда грозного главаря банды захоронены на Лычаковском кладбище в городе Львове.

– Захоронение состоялось второго ноября, - потряс бумажкой Кичатов. А вы только что узнали?

– Так уж иной раз получается, - развел руками Костенко.
– Слава богу, что мы не успели объявить всесоюзный розыск! В "Крокодил" попали бы, это точно!
– И вдруг сказал с улыбкой: - А ведь причитается с меня!

– Да?
– машинально откликнулся Кичатов, мысли которого были заняты тем, какое осложнение для него и Чикурова принесла смерть Рогового.

– Такой груз сняли с моих плеч, даже не представляете!
– продолжал Костенко.
– Ведь дело об убийстве Сегеди у меня в производстве с мая. Целых шесть месяцев! Начальство уже плешь проело. Все сроки истекли. Да что вам объяснять, сами знаете!

Да, Кичатов отлично понимал, что такое повисший на тебе "глухарь".

– И сколько у вас еще дел?
– полюбопытствовал он.

– Аж целых пять!
– растопырил пальцы Костенко.
– Так что баба с возу кобыле легче, - радовался он.
– Теперь сам бог велит прекратить дело, так?

– Да, - согласился подполковник, понимая, почему так повеселел коллега.
– Но бумага бумагой, а все-таки не мешало бы уточнить подробности, как умер Роговой-Барон, кто его похоронил.

– Конечно, конечно, - закивал Костенко, пряча справку в папку с делом.

– Может, съездим во Львов?
– предложил Кичатов.

– Давайте съездим. И поставим точку.
– Павел Иванович потряс в воздухе папкой.

Он выхлопотал у начальства машину, и они с Кичатовым отправились во Львов. Костенко не скрывал приподнятого настроения.

"Как все в жизни относительно, - думал Дмитрий Александрович.
– Одно и то же событие для Костенко - радость, а для нас - дополнительные хлопоты, и возможно, немалые".

До Львова домчались за час и скоро были уже на кладбище.

Остановились возле массивного мраморного сооружения. На склепе было несколько табличек с указанием, кто здесь похоронен. Среди них выделялась новенькая мраморная плита со сверкающей золотом надписью: "Сергей Касьянович Роговой". Под ней - даты рождения и смерти.

"После побега из южноморской больницы в ночь на двадцать восьмое октября Роговой-Барон прожил всего четыре дня, - подумал Кичатов.
– Какое же потрясение ждало его в Прикарпатье, если не вынесло сердце? А может, крепко перепил? Коньяк, говорят, хлестал литрами..."

Костенко провел рукой по мрамору, посмотрел на Дмитрия Александровича и сказал:

– Все смертны... Нет больше грозного Барона...

По возвращении в Трускавец Кичатов позвонил в Южноморск и обсудил с Чикуровым последние новости. Было решено: Игорь Андреевич полетит в Москву, чтобы допросить Скворцова-Шанявского, а Дмитрий Александрович - в Южноморск, куда уже прибыл Латынис. Им предстояло вплотную заняться Блинцовым, у которого, по сведениям ОБХСС, рыльце оказалось в пушку.

Полет в столицу растянулся больше чем на сутки: в воздухе находились всего два часа, остальное же время Чикуров промаялся в южноморском аэропорту в ожидании летной погоды.

И вот наконец Внуково. Ждать в очереди на автобус-экспресс не было уже никаких сил, и Чикуров просадил последнюю красненькую на такси. В машине он мечтал об одном: поскорее добраться до постели - было уже около одиннадцати часов ночи. Но осуществить свою мечту Игорь Андреевич не смог: у жены была гостья, Агнесса Петровна, бывшая ее начальница, а ныне пенсионерка. Они сидели в комнате, которую занимали Игорь Андреевич с Надей, и пили кофе. В другой спала внучка Анжелика. А в третьей, гостиной, Кешка с женой и друзьями устроили что-то вроде дискотеки. Подобное веселье обычно затягивалось у них допоздна.

Игорю Андреевичу не оставалось ничего другого, как уповать на то, чтобы поскорее ушла Агнесса Петровна. Но разговорчивая старушка вовсе не спешила.

Игорь Андреевич присел за стол. Кофе ему не предлагали - врачи запретили из-за гипертонии.

Чикуров сидел за столом, клевал носом, но жена была увлечена разговором и даже не пыталась дать понять гостье, что ей пора закругляться.

– Да, - вдруг спохватилась Надя, - есть хочешь?

"Наконец-то вспомнила о муже", - подумал Чикуров и "толсто" намекнул:

– Не мешало бы закусить и на боковую...

– В холодильнике есть сосиски. Ты уж, Игорек, поухаживай за собой сам.
– И она скосила глаза на Агнессу Петровну, мол, неудобно бросать гостью.

С трудом подавив в себе желание сказать пару "ласковых" слов жене, Игорь Андреевич вышел на кухню. Поставил на плиту кастрюльку, заглянул в холодильник. Там лежали две сосиски. И больше ничего.

"С ума сойти можно!
– негодовал Игорь Андреевич.
– Чтобы в доме не было чего пожрать!"

Игорь Андреевич вдруг понял: любовь, та самая любовь, которая грела их отношения, осталась позади. А теперь ее уже нет. Нет! Оба давно перегорели.

От этой внезапно открывшейся истины в голове прояснилось, а в сердце поселились холод и неуютность.

С утра Чикуров первым делом хотел доложиться начальнику следственной части, но его секретарша ответила, что Вербиков отправился на какое-то совещание и будет после обеда.

Потом позвонил из Средневолжска капитан Жур.

– Сторожук разыскали?
– спросил следователь после взаимного приветствия.

– Само собой. Начал с ее мужа. Швадак Василь, работает на здешнем автогиганте. По-моему, крепко ему насолила бывшая жена, он даже говорить о ней не хотел.

– Больше не женился?

– Что вы! Об этом даже слышать не желает! У Швадака пунктик насчет женщин - разочаровался полностью. Только и знает: сын да работа, работа да сын. Между прочим, на мать я вышел через сынишку. Ореста тоскует по сыну, но Василь категорически запретил ей встречаться с ним. Вот она и ходит украдкой к детскому саду, чтобы хоть одним глазком посмотреть в щель забора на своего Диму. Там я и застал ее. Узнала меня, удивилась. А глазки бегают. Хотела смыться, но не тут-то было. Беседовали у нее дома.