Черная вдова

В кафе Жоголь был не один, а с Арнольдом Борисовичем Севрухиным, проректором медицинского института. Они только что заняли столик, даже не успели сделать заказ.

Сколько Вика знала Севрухина, у этого шестидесятипятилетнего человека всегда был цветущий вид. Он поцеловал ей руку, отпустил дежурный комплимент.

– Недурно, недурно, - сказал Арнольд Борисович, с любопытством оглядывая помещение.
– Слышать слыхивал, а вот побывать здесь еще не удосужился... Значит, говорите, сие заведение создано итальянцами?

– При участии итальянской фирмы "ФИМЕ Традинг", - уточнил Жоголь.

– Ну что ж, - потер руки Севрухин, - закатим лукуллов пир!

– Особенно не разгуляешься, - сказал Леонид Анисимович.
– Только пицца. Правда, с различными начинками.

– Да, считай, наши расстегаи, - усмехнулся проректор и потянулся к меню.

– Лучше спросим, - Жоголь знаком подозвал официанта в красно-белом костюме: именно такое сочетание цветов преобладало в оформлении пиццерии. Сами знаете, в меню одно, а в наличии...

– Здравствуйте, - склонился в полупоклоне официант.
– Слушаю...

– Что у вас сегодня?
– спросил Жоголь.

– Пицца "Неаполитанская", - ответил тот.
– С помидорами, разной пряной травкой, чесноком и селедкой.

– Нет-нет, чеснок ни в коем случае!
– запротестовал Севрухин.
– У меня еще визит.

– У меня тоже, - сказала Вербицкая.

– Тогда предлагаю "Маргариту", - продолжал молодой человек.
– Тертый сыр с томатом, специи... Или "Каприччо" - помимо сыра в начинку добавляются оливки, овощи...

– Остановимся на "Каприччо", - отпустил официанта Жоголь.

Он старался держаться бодро, но Вика видела, что ему не по себе. Первый признак - изредка поглаживает левую сторону груди. Не ускользнуло это и от Севрухина.

– Что, дорогой Леонид Анисимович, сердчишко прихватывает?
– спросил он участливо.

– Ерунда, - отмахнулся Жоголь.
– Наверное, к перемене погоды... Вот все хочу попросить вас поделиться секретом здоровья.

– Секрет простой, - хохотнул проректор.
– Веду лошадиный образ жизни.

– В каком смысле?
– вскинул брови Жоголь.

– Не пью, не курю, ем в основном растительную пищу и каждый день бегаю... Между прочим, у этих животных действительно крайне редко случаются сердечно-сосудистые заболевания.

Подоспел официант, поставил перед каждым тарелку с дымящейся пиццей. Все принялись за еду.

– Никогда не понимал, почему вилку надо держать непременно в левой руке, а нож в правой, - сказал Жоголь, разрезая пиццу.
– Удобнее ведь наоборот.

– Так принято в Европе, - заметил Севрухин.
– Американцы же сначала режут пищу на кусочки по-европейски, а затем, отложив нож, едят вилкой, держа ее в правой руке. Левая находится у ножа...

– Зачем?
– полюбопытствовала Вика.

– Пошло это якобы от первых переселенцев в США. Им все время приходится быть начеку.
– пояснил проректор.
– Держать, так сказать, нож под рукой.

Когда покончили с пиццей и перешли к кофе, Леонид Анисимович обратился к Севрухину:

– Странно, Арнольд Борисович, лето, а вы в Москве... Как же ваши горы, непокоренные вершины?

– И не говорите, - вздохнул проректор.
– Так и хочется бросить все к чертовой бабушке и махнуть куда-нибудь на Памир или Тянь-Шань.

– Так бросьте, - посоветовал Жоголь.

– Э-э, батенька, наш ректор большой дипломат: сам на Рижском взморье, а я - тут, на растерзанье абитуриентов оставлен.

– Кажется, теперь приемные экзамены упорядочили. Вместо экзаменаторов ввели ЭВМ, - заметила Вербицкая.
– Вроде построже стало и больше объективности.

– Это на словах, - усмехнулся Севрухин.
– Шеф, уезжая, подсунул мне списочек. Кого нельзя провалить. А тут еще звонки замучили. От высокого начальства. Главное, теперь никто не приказывает, а этак вежливенько: "Проследите, проконтролируйте"... И попробуй не проследи! Не жизнь, а сплошной ад! Родители дежурят у подъезда, на лестничной площадке, телефон оборвали, пришлось отключить. Прячусь, как алиментщик, ей-богу... И что самое страшное: сколько ни боремся с блатом - побеждаем не мы, а он!

– Да-да, - кивнул Жоголь.
– К сожалению, так почти везде.

– Леонид Анисимович, дорогой, медицинский институт - это не "везде"! Его должны заканчивать исключительно по призванию! Что может быть дороже здоровья человека, его жизни? Ни-че-го!
– горячо произнес Севрухин.
– Но я-то знаю, кого мы выпускаем! Знаю, почему наше здравоохранение на недопустимо низком уровне! Ну кто нас лечит, кто? Равнодушные, некомпетентные люди!.. А почему? Потому что вместо парня или девушки, как говорится, с искрой божьей проталкивается блатовик!

– Неужто дела обстоят так плохо?
– покачала головой Вика.

– Увы, дорогуша, увы!
– развел руками проректор.
– Настоящих врачей единицы... Надо кардинально изменить принцип состязания абитуриентов. Будь моя воля, я вообще бы не принимал в медицинский вуз тех, кто не поработал сначала санитаром или санитаркой. И не для проформы. Вот там начинается настоящий отбор!

– Ну, а если это действительно, как вы говорите, с искрой божьей юноша?
– спросил Леонид Анисимович.
– И не представляет себе другой стези, кроме медицины? Такого бы вы взялись поддержать?

– Где они, бескорыстные, преданные нашей профессии отроки, усмехнулся проректор.
– Мне в основном подсовывают оболтусов.

– Есть один, - кивнул Жоголь.
– К тому же - медалист. Честное слово, Арнольд Борисович, вам за него краснеть не придется.

– Кто же ваш протеже?

– Сын приятеля, Виталий Гайцгори.
– Леонид Анисимович улыбнулся.
– Так что вы его в тот подметный списочек, а?

– На самом деле толковый парень?
– внимательно посмотрел на Жоголя Севрухин.

– Очень способный! Ручаюсь.

– Ну, если вы... Как сказали - Гайцгори?
– переспросил проректор. Запомню.

– Зачем же, вот...
– И замдиректора протянул Севрухину визитную карточку.
– Здесь все данные на отца Виталия.

Арнольд Борисович прочел визитку и спрятал ее в портмоне.

Арнольд Борисович вскоре откланялся. Когда он ушел, Вика поняла по лицу Леонида Анисимовича: предстоит какой-то серьезный разговор.

Когда ехали в "Аукцион", Ярцев стал расспрашивать Буримовичей, что он из себя представляет.