Что мне делать без тебя?

Карен насторожился. Что еще она выдумала, пока сидит день за днем дома одна, ожидая его возвращения?

– Я, конечно, сама ошиблась, но и ты тоже ни о чем серьезно не думаешь, - с привычными в последнее время нотками обвинения и раздражения продолжала Олеся.
– Не знаю, как это получилось... Этого никак не должно было быть, но я беременна...

Карен быстро сел и провел рукой по лбу. Он действительно почему-то не задумывался о подобной проблеме, ну вот просто не приходило в голову...

– Мне нужно к врачу, время идет, а я совсем расклеилась и боюсь...
– вяло закончила Олеся.

– Во всем виновата твоя молодость.

Мальчик снова нервно потер лоб. О своей молодости лучше сейчас не слышать. Проклятую истину, очевидно, замять невозможно.

– Неясно, Леся, - быстро сказал Карен.
– Разве ты не хочешь от меня ребенка? Ты боишься, что нам не вытянуть? Но мы вытянем, что тут думать, я не понимаю...

– Не понимаешь?
– взвилась Олеся.
– Ну, какие могут быть у меня дети? Я не собираюсь больше рожать! И Полина с ее нехорошей наследственностью... Ты сам прекрасно знаешь!

– Знаю, - Карен придвинулся к ней.
– Я все знаю и многого не учел, но раз уж так получилось... Почему ты не хочешь от меня ребенка, Леся?

Он ставил вопрос категорично и однозначно: "Разве ты не хочешь ребенка от меня, Леся? От меня?!"

– Да не от тебя, Карен! Я не хочу их вообще после Полины! Все должно остаться так, как есть! И если тебя по какой-то причине это не устраивает... Отец Полины бросил меня, потому что я родила, а теперь ты хочешь меня бросить, потому что я не хочу рожать! Чудесный противоположный вариант!

– Разве я сказал, что собираюсь тебя бросать?
– повернув к себе ее лицо, мягко спросил Карен.
– Опять ты сочиняешь небылицы! Я только что узнал новость, которую, наверное, ты все-таки должна была сообщить мне раньше - но это вовсе не в качестве обвинения! Ты как-то неожиданно ушла в себя, я никак не мог понять, что случилось...

– Так бывает часто, - рассеянно объяснила Олеся.
– Начинаешь слушать и слышать только ребенка...

– Да?
– по-детски наивно удивился Карен.
– Я не знал... А разве ты его уже слышишь?

Олеся засмеялась.

– Нет, ну что ты! Еще слишком рано. Но все в тебе перестраивается на другой лад, и жизнь становится заторможенной, тихой... Спокойный ритм ожидания... Ты только ждешь - и ничего больше...

– Ждешь - и ничего больше, - задумчиво повторил мальчик.
– Как хорошо ты сказала... Ты не хочешь ребенка вообще? Не от меня, а вообще? Я правильно тебя понял, Леся?

– Да, да, Карен, - торопливо согласилась Олеся.

Она боялась его негодования и нового взрыва. Но Карен чувствовал безграничную обиду.

– Ты бы могла родить мне сына, и отец стал бы дедом... Представляешь: дед Ашот Джангиров! Он был бы, наверное, счастлив.

– И тогда ты помирился бы с отцом?

Карен покачал головой, но неуверенно, словно сомневаясь в себе.

– Нет, вряд ли... Но ведь нельзя же не показать ему внука. Или внучку.
– Он снова лег, вытянувшись, и осторожно уложил Олесю рядом с собой.
– Мы бы просто показали ему... Но что обсуждать несбыточное: ты же не хочешь рожать мне детей! А может, я все-таки смогу тебя уговорить? Может, ты еще передумаешь, Леся? Ведь это так просто: девять месяцев - и все! Даже меньше! А сколько нам еще осталось ждать?

– Нисколько!
– отрезала Олеся и передразнила его.
– Девять месяцев - и все! Поноси девять месяцев, тогда и рассуждай! У меня токсикоз, я вообще ничего не ем...

Карен прижал ее к себе.

– Бедная моя, замученная Леся! И это я во всем виноват, мерзкий, безмозглый, наглый Джангиров! Навязался на твою голову! И еще совершенно не задумывался о последствиях... А вот не ешь ты всегда, даже без всяких беременностей, поэтому...

– Что поэтому?
– пытаясь вырваться из его рук, сердито спросила Олеся.
– Поэтому ничего не изменилось, ты это хочешь сказать? По-твоему, абсолютно ничего страшного в нашем положении нет: без денег, с двумя детьми и с возможным третьим в придачу, отвергнутые родителями...

– Довольно, не продолжай!
– закрыл ей ладонью рот Карен.
– Сейчас начнется долгое и подробное перечисление наших кошмарных несчастий! У тебя трагическое восприятие жизни. А по-моему, ничего страшного нет, в конце концов, все образуется! Если только ты, конечно, не будешь делать глупости... Давай мириться, на сегодня нам хватит с лихвой. И сколько можно надо мной издеваться, я уже весь исстрадался, а тебя никак не допросишься: поцелуешь ты меня наконец или нет? Я надеюсь, беременным это не запрещено?

Олеся через силу улыбнулась.

– А... ты на самом деле очень плохо себя чувствуешь? Я ведь не знал... Отменяем всех гостей и день рождения тоже.

– Нет, нет, что ты!
– испугалась она.
– День рождения ни в коем случае, а о гостях я подумаю. Только вот когда я все сделаю...

Карена передернуло. Не сдержавшись, он отшвырнул Олесю к стене и резко встал с дивана.

– Пожалуйста, без подробностей! Меня не интересуют детали! От меня что-нибудь требуется? Машина? Деньги? Только все конкретно и четко, без твоих бесконечных отступлений от темы! Нужна любимая Мэри? Эмма? Ты снова сейчас будешь плакать? Бери пример с Полины. Я не понимаю, как эта девочка могла родиться у такой плаксы!

Начиналась новая полоса их отношений.

Следующими точками отсчета стали не беременность Олеси и не ее отказ рожать, а те испытания, что выпали на долю Карена. В ярости он запретил праздновать что бы то ни было, и хотя в глубине души ему было до боли жалко несчастную, бледную, с темными разводами под глазами Олесю, своего решения не отменил. Олесе постоянно хотелось спать. С трудом разлепляя по утрам тяжелые веки, она только чувствовала поцелуи Карена, спешившего на работу, и снова проваливалась в сон, не в состоянии даже ответить.

– До вечера, Леся!
– шептал мальчик, уходя.

Никаких вопросов он ей больше не задавал, словно абсолютно ничем не интересовался или напрочь забыл о ее положении. Приезжала Мэри и, узнав новость, принялась горячо уговаривать сохранить ребенка.

– Вы все повредились в уме от жары!
– сообщила ей Олеся.
– И ты, и Карен!

– А он тоже хочет оставить?
– живо спросила фотомодель.
– Сообразительный юноша! И он прав, дети - такая радость! Хочешь, я заберу у тебя Полинку? Могу навсегда! А хочешь, я возьму маленького?