Чудесные рецепты крестьянки-самозванки

— Ульяна, прекрати! — услышала я голос Владияра Николаевича. — Отойди от Мити. Помоги мне попасть в дом, там поговорим.

Я бросила на него злой взгляд. Так разговаривать со мной при сыне — это уже перебор. Что он себе позволяет?!

— Митя, собаку оставь во дворе, — сказала я. — Сейчас тепло, ей тут будет хорошо. В дом Ночку нести нельзя.

— Можно, — возразил Владияр Николаевич. — Тут я решаю, что можно, а что нет.

— Афанасий? — Я умоляюще на него посмотрела. — Присмотришь… за ними? Хорошо?

Ругаться с Владияром Николаевичем при Мите я не хотела категорически. Так можно сына против себя настроить. Он уже под впечатлением от доброты «дядюшки».

— Присмотрю, иди, — кивнул Афанасий. — Не волнуйся.

Поздно. Я в бешенстве.

Владияр Николаевич молчал, пока мы добирались до гостиной. А там я ему и слова не дала сказать.

— Что вы себе позволяете? — выпалила я, не желая думать о том, что веду себя неправильно.

— Я? — вроде как удивился он.

— Вы! Если у вас есть деньги, вам все можно? Вы настраиваете сына против меня! Вы мне замечания при нем делаете! Оспариваете то, что я ему говорю!

— Я так и знал, что ты будешь против собаки, — произнес Владияр Николаевич, кривя губы в усмешке.

— Знали! И сделали по-своему! — кипятилась я. — Небось, и догадываться не пришлось, почему я буду против! Из-за того, что я «баба с ребенком»… — Некстати вспомнились слова Зои Федоровны. — … меня не возьмут на нормальную работу! Я вынуждена терпеть ваш несносный характер! Ради сына! Мне нужно его растить. А вы… вы…

— Негодяй? — подсказал Владияр Николаевич. — Мерзавец? Даже не знаю, как назвать того, кто возится с твоим малышом, пока ты занята работой.

— Да говорите уже, как есть! — Внезапно я поняла, что вот-вот расплачусь. — Вы одеваете Митю, обуваете, балуете, выполняете его ка… — Горький комок застрял в горле, мешая дышать. Я с трудом заставила себя договорить: — Капризы. Только я его мать. Я! А вы…

— Никто. — Он вновь меня перебил, но теперь его голос звучал хрипло, едва слышно. — Я никто, ты права.

Я заметила, что он побледнел, и отчего-то испугалась. Я будто услышала продолжение фразы: «Я никто, одинокий инвалид, которого терпят из-за денег».

Нет, Владияр Николаевич не сказал ничего такого. Я это додумала, потому что наговорила лишнего. А ведь решила же прислушаться к словам Афанасия. Решила не мешать Владияру Николаевичу заботиться о Мите, если он того хочет. Но как ему объяснить, что сорвалась я не из-за собаки…

— Владияр Николаевич, я благодарна вам за помощь, — произнесла я, взяв себя в руки. — Вы дали мне работу, не выгнали, хотя я пыталась вас обмануть. И Митя… вы ему добра желаете, я это понимаю…

— Митя плакал, потому что хотел щенка. Но понимал, что ты не разрешишь его взять. Я сказал ему, что хозяином щенка буду я, а он сможет с ним играть. Собака моя. Не вздумай ругать мальчика.

— Владияр Николаевич, Митя похож на ребенка, которого постоянно ругают и наказывают? — не вытерпела я. — Он меня боится? Он вам говорил, что боится меня?

— Нет, — признал он. — Не похож. И не говорил.

— Проблема не в щенке. Проблема в вашем отношении…

— К Мите?

— Ко мне. Митя маленький. Вы задариваете его подарками, а после показываете, что мама — никто, что только ваши слова имеют значение.

— Это когда я… — возмутился было Владияр Николаевич, но как-то быстро сник, видимо, сообразив, что мои обвинения не беспочвенны.

— Было бы проще, если бы вы относились к Мите, как к сыну служанки, — продолжила я. — Но, если вы берете ответственность… — Я тщательно подбирала слова, чтобы не выглядеть расчетливой стервой. — Если помогаете, потому что вы — добрый человек… не унижайте меня при сыне, пожалуйста. Можете высказывать мне все, что угодно, но наедине. Надеюсь, я не о многом прошу.

Почему я так быстро сдалась? Испугалась? Наверное. Мне все так же некуда идти. Как-то не хочется, чтобы Владияр Николаевич считал меня неблагодарной. Худой мир всяко лучше доброй ссоры.

— И простите за резкие слова, — добавила я, так как Владияр Николаевич молчал.

— Ульяна, развей мои сомнения. — Он вдруг взглянул на меня как-то иначе. С ехидством, что ли? — Ты ведь не ревнуешь меня к Мите?

— Ч-что? — переспросила я, чувствуя себя очень глупо.

Ослышалась ведь, правда?

— Ты хочешь, чтобы я относился к тебе так же, как к Мите? Дарил подарки? Обращался, как с равной?

Я задохнулась от возмущения. Пошарила взглядом по комнате, ища какой-нибудь тяжелый предмет.

— Дашь что-нибудь взамен? — продолжал Владияр Николаевич. — Согреешь мне постель?

Я уставилась на него, не мигая. Глаза щипало, но я запрещала себе плакать. И сказать ничего не могла, потому что меня выдал бы дрожащий голос. Я считала его… добрым?

— Лучше бы вы меня ударили, — наконец смогла прошептать я. — Или даже избили.

Я не стала говорить ему, что ухожу. Еще придумает что-нибудь, спрячет Митю. Мы сбежим рано утром. Тихо и незаметно. Увы, но я слишком гордая, чтобы после такого оставаться под одной крышей с этим человеком.

— Ульяна, стой. Остановись, я сказал! — крикнул Владияр Николаевич мне в спину. — Вернись.

Я неохотно повиновалась, избегая его взгляда.

— Посмотри на меня, — велел он.

Пришлось подчиниться.

— Я прошу прощения, — произнес Владияр Николаевич, едва я подняла голову. — Ульяна, пожалуйста, прости за грубые слова о ревности и постели.

— Зачем? — Я, и правда, не понимала. — Зачем вы…

— Мне нужно было убедиться… кое в чем. Я же сказал, чтобы ты развеяла мои сомнения. Ты это сделала.

Я не заметила, когда он успел взять меня за руку. И теперь гладил по тыльной стороне ладони, будто ребенка успокаивал. Я мягко высвободилась.

— Прости, — повторил Владияр Николаевич. — Не забирай Митю, пожалуйста. Я понял, что делал не так.

Я все же дура, потому что… простила. Просто он смотрел на меня так, как смотрел бы Митя, если бы я отобрала у него щенка. В конце концов, людей следует судить не по словам, а по поступкам. Владияр Николаевич умеет стегать словами, но его поступки иные. Добрые. И ошибки он признавать умеет.