Цветок Эридана
Шрифт:
– Мы не заметили в её стихах никакой особой глубины!
– дёрнула плечиком Ева-Мария.
– И никаких особенных достоинств!
– Каждый судит других в меру своих собственных талантов.
– Мы королева и нам виднее!
– перебила Ева-Мария.
– С каких пор Вы можете видеть стихи?
– Эвтектика Монро сладко и саркастично улыбнулась.
– Ваше Величество, к чему этот спор?
– зевнул король Альфред.
– Мы вынуждаем ждать нашего нового участника - точнее, участницу.
Лорд Барнетт воспользовался его репликой, чтоб тут же объявить:
– Миледи Дария с Архипелага Дружбы!
Юная особа, волнуясь, продекламировала своё творение, которое
– Мой порт, где всё знакомо,
Мой милый добрый край.
Я скоро буду дома,
О Эридан, прощай!
Следующим был объявлен юноша из Эридана по имени Марис Карни. В свои восемнадцать он был довольно известен благодаря стихам, которые печатались в газетах и просачивались в литературные салоны, хотя сам он был в эти салоны не вхож, поскольку не отличался знатным происхождением. В замок Клён его пригласил лорд Кельвин, которого уведомили о предстоящем поэтическом состязании; юноша с восторгом принял приглашение, тем более что молва утверждала, будто он влюблён в Элию Кельвин.
– Когда б я был встревоженным зефиром,
Гонимым вдаль стремленьями души,
Незримым, но носящимся над миром,
Я никогда б полёт не завершил.
Пленителен и сладок дух свободы.
Зачем мне жизнь? О, вам ли знать ответ,
Вы от рожденья прихотью природы
Прикованы к земле на много лет.
Я грежу голубыми небесами,
Так ясен день порой, так облака нежны,
Побудьте ветром и поймёте сами -
Земные цепи больше не нужны.
Творение молодого дарования, его проникновенное декламирование было встречено бурными овациями. Девушки млели и источали поэту застенчивые улыбки, старшие снисходительно улыбались, судьи казались удовлетворёнными. Лорит был недоволен и порывался встать с места и бросить юнцу поэтический вызов, но сидевшие рядом вельможи отговорили короля: мол, какой же соперник Его Величеству этот никому не известный рифмоплёт-самоучка? Тогда церемониймейстер объявил следующего участника - молодого мужчину из маленького королевства Амузи на востоке.
– Хрустальная нить паутины протянута вдаль.
Словно слёзы, на нитях роса застывает -
Дыхание холода зим их коснулось.
Вокруг пустота, и приносит с собою печаль
Это облако, что солнца диск укрывает
От глаз. Только сердце паучье проснулось.
Чу! Непостижимо течение времени тут.
В тишине неподвижного воздуха робким
Дыханьем боюсь всколыхнуть паутину:
Тяжёлые капли на землю тогда упадут.
Покрывалом безвременья тянется тонким
Незримый туман. Молчаливо покину
Тот сад, где грусть поселилась.
И так далее, и так далее. Стихотворение явно на что-то претендовало, но на что именно - никто, кроме творца, не понял. После парочки поэтоборцев, жаждавших поразить публику новизной стиля и смелостью слога, прозвучало имя Фатжоны Даирской. Рыжеволосая красавица вышла с намерением досадить своему отчиму, суровому мужчине лет сорока, не спускавшему с неё сердитого взгляда. Девушка поклонилась и разразилась потоком страстной лирики на альбонском языке. Это вызвало у зрителей неудовольствие, когда же она добралась в своём повествовании до эротических признаний:
– Your honey love was coming in
Like sticky sweets,
Your honey love like brightest stream
Excites my fits,
Your honey love like resin smell,
Like fimiam -
My passionate, you do it well
And here we come!34
Дамы
подняли крик: "Какой ужас!", "Боже!", "Немедленно прекратите это бесстыдство!".– Как оскорблена поэзия!
– стенал Лорит.
Лорд Кельвин в смущении прервал поэтессу:
– Бесспорно, Вы очень талантливы в изображении различных чувств, но давайте на этом остановимся, юная мисс.
Фатжона казалась удивлённой:
– Why, what is the problem, Your Worship?35
– In common decency, miss Fatjona. Your shameless recitation richly deserves a public disgrace. Kindly be retired,36 - отозвался Альфред, а его супруга, багровая от негодования, встала с места и загремела:
– Her actions left a blot on Dairo! Get out!37
Эвтектика Монро лежала в обмороке, принц Этрум и десяток других принцев хлопотали вокруг, приводя её в чувство. Глазки мало что понявших молоденьких девиц были на всякий случай стыдливо опущены в пол. Единственными, кто выражал восторг, были республиканцы, которые хохотали и свистели как безумные. Ева-Мария топнула ножкой и велела продолжать состязание, а угрожающий вид Антония Волка способствовал тому, что болтуны угомонились.
Следующим по списку стояло выступление Лорита, но король Пирании отказался, мотивируя это тем, что он не успел прийти в себя от только что услышанной пошлейшей безвкусицы. Тогда с места поднялся лорд Кельвин и обратился к присутствующим с умиротворяющей речью, призывая их быть более снисходительными к юным дарованиям, а также поведал, что он уже шесть лет работает над созданием исторического эпоса "Свершитель" и хотел бы представить на суд сиятельных особ несколько отрывков, не претендуя на участие в конкурсе. Публика встретила творение лорда рукоплесканиями, хотя Еве-Марии оно показалось чересчур напыщенным, наивным и старомодным, о чём она не замедлила сообщить. Вслед за выступлением лорда Кельвина вновь пригласили Лорита, и после долгих уговоров он, наконец, милостиво согласился встать с места. Зал замер, трепеща от восторга.
– "Осенний этюд". Я посвящаю его Вам, мадонна, - король Пирании изящно поклонился в сторону Евы-Марии и приступил к чтению.
Солнца жар растратив в поцелуях,
Притомившись нежною игрой,
Нас последней ласкою балуя,
Удалялось лето на покой.
Хладною задетые десницей
Вслед за ним крадущейся поры,
Дни тянулись тихой вереницей -
Сентября волшебные дары.
Небо, пробуждённое рассветом,
Мрак смущая алой полосой,
В воздухе ещё не отогретом
Плакало прозрачною росой.
Замедлялся жизни бег в раздумье
Над тщетой извечной суеты,
И угасло сладкое безумье
Мимолётной летней красоты.
Уносился в светлое забвенье
Апогей цветения и грёз,
И взамен души успокоенье
Грустный ветер осени принёс.
Все повскакивали с мест и окружили Лорита с четырёх сторон, наперебой выражая своё восхищение. "Браво! Браво! Quell charmant!" - неслось отовсюду. Лорит благосклонно выслушивал лесть и похвалы, целовал королеве Эридана ручку и всё время вопрошал, понравилось ли ей стихотворение, что именно ей больше всего понравилось, какие метафоры показались ей наиболее изысканными, какие рифмы были самыми благозвучными, нравилось ли ей, как он читал, хороша ли была поза, когда он произносил то-то и то-то, и так далее. Неудивительно, что среди ажиотажа никто не заметил появления новых гостей.