Цыганские сказания

Официантка — на удивление быстро — приносит наш завтрак, и Кристо приходится выждать, пока она отойдёт.

— Мне это не нравится. Теперь твои слова звучат просто как оправдание.

— Да Бог мой и Святая мать, и одиннадцать верных апостолов с ними, оправдание чему? Я думала, мы всё выяснили и обо всём договорились, — я в раздражении разрываю вилкой яичницу на куски: в каждом по шкварке.

— Нет, о том, что ты будешь по прежнему отираться возле императора, попивая с ним за ужином вино, мы не договаривались. Не пойми неправильно, нет, дай я скажу, не пойми меня неправильно, я доверяю тебе, раз ты так просишь. Но мне очень, очень, очень не нравится, что о нас с тобой — и о вас с ним — под тем или иным соусом судачат. Мне это надоело ещё до свадьбы. И да, для меня важно, что говорят, так же, как для тебя — чтобы я тебе верил. Подожди, я не закончил. Поэтому, я думаю, мы могли бы сделать шаг друг другу навстречу, — Кристо разводит руками, словно приглашая зашагать прямо сейчас.

Я откидываюсь на спинку стула, подбирая слова.

— Кристо, я всей душой желаю сделать тебе навстречу шаг. Или даже десять. Как я говорила, я тебя очень уважаю, и твои чувства — тоже. Но. У меня есть план. И я не могу делать что-либо, если оно противоречит плану. Поэтому извини, но — нет. Даже не пытайся давить. Особенно — кричать.

— Я никогда на тебя не кричу.

— Я заметила и очень благодарна.

— А я охренеть как тронут твоей благодарностью, — Кристо встаёт так резко, что цепляет за край стола, и кофе выплёскивается на скатерть.

— Эй, я думала, мы помирились! Стой, давай поговорим нормально-то!

— Я уже поговорил, спасибо. Захочу ещё поговорить, на приём запишусь. Оставайтесь здоровы, — господин личной императорской гвардии капитан разворачивается только для того, чтобы отвесить поклон: сначала мне, потом — как я понимаю, с тонкой улыбкой следящему за нами Тотом. И удаляется, вбивая каблуки в кафель так сердито, что несколько плиток с треском крошится.

— Всё это ещё не значит, что вечером я не иду в ресторан, — сообщаю я шефу. — С кавалером или без.

— Бабусин зуб не забудьте прихватить, — негромко откликается он. — У вас же закончилась удача. И я почти готов в это поверить, глядя, как вы вдруг рушите всё, чего добивались.

Шкварки в яичнице оказываются ужасно горькими, так что я решаю ограничиться кофе.

Глава XIII. «Хочешь удачи — обмани её». Цыганская народная пословица

Ke surjaki zagejom, but bravinta me pijom.

— Ого! Кто к нам пришёл? Мы очень рады видеть нашу Лилике! — с искренним восторгом пищит Ференц, поднимая на руки Шаньи. И вампир, и принц выглядят одинаково измазанными в гуаши и довольными жизнью. — А мы тут рисуем парадный портрет императора. Уверен, тот, что висит в тронной зале сейчас, придётся выбросить, когда наш будет готов!

Несмотря на то, что вампир говорит по-немецки, а принц — по-галицийски, понимают они друг друга уже отлично. И, похоже, оба не любят мелочиться: под портрет они взяли лист ватмана с самого Шаньи ростом. Император выглядит впечатляюще. Хотя и далековат по исполнению от реалистической школы.

— Мне нравится. Не могу представить кого-то, кому ваш рисунок не поразит воображение. Шаньи, поцелуешь Лилянку? — я протягиваю руки, и малыш с готовностью переходит ко мне. Прежде, чем зайти, я долго колебалась, но решила, что хотя бы полчаса общения могу считать для него безопасными. Интересно, можно ли накопить столько удачи, чтобы угодить в тот маленький шанс забеременеть от Кристо и остаться в живых? О чём я думаю — теперь от него достаточно проблематично будет завести детей, даже если мне удастся донести до него саму идею использования «бахт» подобным образом.

Почему он такой упрямый? Я ведь всё ему объясняла — и про опасность, и про план. А он в ответ — про сплетни и прочую чепуху. Никакого понимания приоритетов.

(Кстати, поздравляю, Лиляна: тебе достался, возможно, единственный цыганский муж в Империи, знакомый со словом «приоритеты», и того ты с удручающей постоянностью теряешь. Тысяча поздравлений и миллион восторгов. Потому что это, несомненно, особый талант.)

— Ну что, мои милые, Лилике поможет нам дорисовать портрет? — из Ференца, похоже, вышла замечательная и притом счастливая своей ролью нянька. Он просто светится.

— Неть. Лилике поиграет в кубики, — решительно произносит Шаньи.

— Что ты сказал? — Ференц аж подскакивает.

— Повтори, Шаньи, малыш, повтори ещё разок, — тереблю его я.

— Неть? — удивлённо переспрашивает мальчик.

— Что Лилике сейчас будет делать?

— Поиграет в кубики.

— Он выговаривает её! — в полном восторге вопит Беренчи.

— Скажи: пряник! — а это я кричу и, кажется, даже взвизгиваю от избытка чувств. — И рыба! И кролик! И пантера!

— Император! Скажи: император, Батори, Ференц, десерт! — Ради такого дела вампир вспоминает и несколько галицийских слов. — Привет! Добрый вечер!

Шаньи только головой туда-сюда крутит, хлопая глазами.

— Дураки, — резюмирует он наконец. Мы с Ференцем немного задумываемся, но решаем не заострять сейчас внимания на вопросе хороших манер.

— Это надо отметить, — заявляет Беренчи. Улыбка у него, наверное, вдвое шире обычной, ещё немного — до ушей дотянет.

— Никакой наливки! Современная педагогика однозначно против, — поспешно говорю я.

— Ну, я скорее думал о горячем какао с молоком и фруктовыми пирожными, — поясняет вампир. — Я сейчас.

Он уносится на кухню.

— Пировные, это хорофо, — сообщает юный принц и, явно подлещиваясь ко мне, добавляет. — Р-р-р! Р-р-р-р-р-р-р!

Я целую его в макушку. «Может быть, в последний раз,» панически пищит где-то у меня в голове, но я решительно отгоняю эту мысль.

Нож наточен. План идеален. Всё будет хорошо.

Прости меня, Ференц, если что-то не так.

— Лилике грустная? — Шаньи заглядывает мне в глаза.

— Совсем немножечко. Просто поссорилась кое с кем.

— Тогда надо миьи... мириться.

— Надо. Я так и сделаю. Потом.

— Только обязательно.

— Ну, не всё всегда происходит так, как мы хотим, малыш. Даже пирожные, бывает, не достать, как сильно ни желай. Когда я была маленькая, меня посылали покупать хлеб. Потому что я была ну такая крохотная на вид, что меня пропускали в очереди вперёд. Сначала один человек, потом другой. В общем, я покупала хлеб быстрее, чем мой брат или мама. Но очередь стояла вдоль витрин кондитерского отдела. И там лежали пирожные, которые мне тогда казались невероятными, просто чудесными. «Картошка», песочное, корзинки с кремом... Я стояла, чтобы купить четверть хлеба, самого дешёвого, «пастушьего». И ела пирожные глазами...