Дан приказ...
Шрифт:
– Вот послушайте, с какими словами обратился маршал Толбухин к войскам, которые сегодня освободили от гитлеровцев ваш город Вену: «Не обижайте мирное австрийское население, уважайте его бытовой уклад, семью, личную собственность. Пусть ваше поведение вызывает повсюду уважение к Красной Армии - освободительнице и к нашей могучей Отчизне.
…Граждане Вены! Помогайте Красной Армии в освобождении столицы Австрии - Вены, вкладывайте свою долю в дело освобождения Австрии от немецко-фашистского ига»{29}.
– О, это гуманный документ!
– воскликнул переводчик.
– Ну как, достаточно
– спросил капитан пожилого австрийца.
Старик спокойно протирал стекла пенсне и молчал. Видимо, ответ пришелся ему по душе.
Небольшую паузу нарушила женщина. Она сняла белый фартук и через переводчика спросила:
– Помогут ли русские жителям Вены в снабжении продовольствием?
– Несколько замявшись, добавила: - А то наци объели нас. В городе начался голод.
– Конечно, помогут, - ответил капитан.
– И не только продовольствием, но и всем необходимым для восстановления нормальной жизни. [240]
– Как же так: Вену разрушили самолеты наци, а восстанавливать будут русские?
Женщина недоуменным взглядом окинула всех и тихо опустилась на тахту. Все молчали. Капитан тоже молчал, считая, что австрийская женщина сама же ответила на свой вопрос.
– Извините за беспокойство. Спасибо за хороший прием. До следующей встречи!
– С этими словами Петр направился к выходу.
Но венцы задержали его. Им хотелось узнать от советского капитана многое.
Беседа длилась долго. Австрийцы не спеша расходились по своим квартирам. Лица у всех были довольные, улыбчивые…
Как только окна домов покрылись нежной голубизной предутреннего рассвета, Павленко поднял свой экипаж и приказал приготовить горячий завтрак. Сам же отправился осматривать двор, улицу и набережную Дунайского канала.
Во дворе виднелось несколько двух-трехэтажных домиков, расположенных буквой «П». Возле каждого росли огромные деревья, были разбиты цветочные клумбы. Несмотря на ранний час, люди в домиках уже не спали. Из окон и дверей то и дело высовывалась детвора и пугливо поглядывала на незнакомую машину с двумя торчащими в разные стороны стволами ручных пулеметов.
Осторожно открыв калитку, Петр вышел на улицу. Кругом стояла тишь. «Можно ехать», - решил он и поспешил в дом. Завтрак уже приготовлен. За столом сидел и австрийский рабочий-инвалид. Он оживленно о чем-то беседовал с сержантами.
– Садитесь, товарищ капитан, вот здесь, - пододвинулся Яцына.
– Хорошо, я рядом с вами, геноссе арбайтер, - улыбнулся Петр старику.
Завтрак прошел быстро. На прощание крепко пожали руку австрийскому рабочему. К машине вышли все вместе. Капитан сразу увидел на капоте и на сиденьях много цветов.
– Кто это? Зачем?
– подивился он и строго посмотрел на сержантов.
Те вопросительно глядели друг на друга, не зная, что сказать. [241]
– Это не мы, - за всех ответил Яцына.
– А кто же, кроме вас, мог подходить к машине?
Ответа не было. Петр понял, что товарищи здесь ни при чем.
– По местам! Заводи мотор!
– последовала команда.
Машина выехала на улицу. Австриец-инвалид долго махал им вслед, глядя из открытого окна первого этажа. Красив весной путь, которым едешь из Вены на юг. По обеим
сторонам шоссе массив домов, особняков. Кругом деревья, цветы. А если посмотреть на запад, то вдали, на горизонте, увидишь отроги Альп. Горы покрыты лесом и виноградником.– А хорошо здесь, - не удержался Петр, - залюбуешься!
– Это верно, хорошо, но у нас в Донбассе лучше, - сказал Яцына.
Все враз заговорили о родных местах.
Вдруг «виллис» резко заскрипел тормозами и остановился.
– Что вам надо?
– почти закричал водитель, глядя на стоявшего у обочины толстяка в клетчатом костюме.
– Мнэ, геноссе, официр надо, - коверкая русские и немецкие слова, ответил мужчина.
– Зачем офицер?
– спросил Павленко.
– Ой, ой, ой!
– взялся за голову австриец.
– Там руски дэвочки. Прошу иди туда…
«Видимо, что-то произошло с нашими девушками-регулировщицами, которых мы только что видели на дороге, недалеко от этого места», - предположил Петр.
– Австриец просит зайти в дом, - сказал Якименко.
– Яцына и Якименко, узнайте, что там случилось, и доложите.
Сержанты, взяв автоматы на изготовку, побежали в дом, на который указал толстяк. Он сам засеменил следом. Машина свернула на обочину.
Минут через пять от дома к машине уже шел сержант Яцына и, все время махая рукой, звал к себе.
– Подъезжай, там что-то творится, - сказал Павленко шоферу.
Быстро развернулись и подъехали к дому. На полпути подхватили улыбающегося во весь рот Алексея, который, нарушив все правила субординации, отказался отвечать на вопросы и только смеялся и все время говорил: [242]
– Нужно, товарищ капитан, чтобы вы сами взглянули на этот цирк.
Подъехали к двухэтажному роскошному особняку. Из раскрытых окон первого этажа донеслись девичьи голоса, тянувшие во всю мочь очень знакомую украинскую песню «Посияла огирочки».
– Откуда землячки взялись?
– спросил Петр Яцыну. Но тот лишь улыбался и твердил:
– Сами увидите. Пойдемте… Вот в эту калитку…
При входе в особняк прямо в дверях столкнулись с высокой холеной женщиной. Держа в руках какую-то посудину, она бежала во двор: верно, спешила исполнить срочное поручение. При виде капитана женщина остановилась в почтительной позе. Петр вежливо поздоровался с ней. Вошли в гостиную. Там было шумно. За столом сидели три молодых, лет по двадцать с небольшим, девушки. Среди них восседал сержант Якименко. Девушки крепко держали сержанта за руки и за ремень и не выпускали из-за стола. Все дружно тянули слова песни: «Не бачила миленького аж чотири роки».
Павленко догадался, что этих девушек фашисты насильно вывезли с Украины. Сразу же стало ясным, что толстяк, который остановил на дороге «виллис», и фрау, что встретилась в дверях, - хозяин и хозяйка особняка, а девушки у них в прислуге. Теперь, когда в эти края пришла Советская Армия, «власть переменилась»: девушки сидят за столом и отмечают это радостное событие, а хозяин и хозяйка прислуживают им. Вот, пожалуй, и все, что здесь произошло.
– Здравствуйте, землячки!
– Здравствуйте, здравствуйте!
– хором ответили девчата и, мигом окружив капитана, потащили его за стол.