Дар памяти

Да, но можно ли доверить такую вещь тем, кто является объектом пристального наблюдения Волдеморта? – замечает волшебник.

Хорошо, я согласна, что в этом есть риск, - идет на попятный Эухения.
– Но вы и сами знаете, что нет ни одного зелья, в котором это можно использовать!

Но волшебник лишь улыбается понимающе и ласково:

Кто знает, девочка моя. Кто знает…

Если бы мать не предупредила ее, что видения поручителей всегда сбываются, и поэтому надо стараться запомнить их, Эухения Виктория приняла бы все это за чушь. В конце концов, она ведь не собирается вновь заниматься зельеварением. Однако, поразмыслив, и вспомнив слова сестры, что видения, как правило, бывают истолкованы не так, как потом все происходит на самом деле, Эухения Виктория решила, что звание опытного зельевара еще не говорит том, что она будет варить зелья. Ведь она уже и сейчас зельевар достаточно опытный. Кроме того, то, что этот странный и, честно говоря, не очень приятный волшебник, дал ей эту отраву, не говорит о том, что она будет ее использовать.

И лишь к среде она вспомнила, что уже видела эту шкатулку в другом видении. Только принадлежавшем ее сестре.

*Certamente, caro (ит.) конечно, дорогой

**Davvero? (ит.) неужели?

***E gia tardi (ит.) уже поздно.

========== Глава 60. День дураков. ==========

В среду за завтраком приходит письмо от Фелиппе. В нем всего два слова «Жду тебя с нашим общим другом без думоотвода». Без думоотвода. Я комкаю пергамент, засовывая в карман, и стараюсь не ежиться под взглядом Альбуса, который, недобро сощурив глаза, наблюдает за мной. Хорошо, что я сижу не рядом. Сегодня я так злюсь на него за всю эту историю, что мне едва хватает сил сдерживать колкости, рвущиеся с языка.

Я бы ушел прямо сейчас, но торопиться – не слишком достойно. Кроме того, мой желудок не сможет вечно восстанавливаться от зелий. Мне нужно хотя бы есть нормально, если уж я не могу нормально спать. Помона с Роландой по правую руку от меня вздыхают над какой-то слезливой историей. Ученики за своими столами галдят – обычное утро.

Без думоотвода. Пока я запиваю овсянку, косые буквы, немного неуклюжие, как в маггловской прописи, то и дело вспыхивают перед моими глазами. Без думоотвода. Но зачем тогда Ричард? Ведь он должен скрепить клятву?

Сердце колотится как бешеное, и я бы сейчас послал письмо и спросил, но это бы слишком выказывало мой интерес. А что было бы не слишком? Фелиппе загнал меня в ловушку, он и сам это прекрасно знает. Вот будет смех, если в этих утраченных страницах не окажется ничего полезного. Два дня я ставил зелья для ритуала, они будут готовы к маю. Надо еще каким-то образом заставить участвовать в нем Люциуса, который проявляет огонь. А потом заставить его добровольно согласиться уничтожить воспоминания об этом. Как вычислить стихию «друга» Альбуса, пока тоже непонятно. Но все это пустяки по сравнению со сложностью самого ритуала. Вдруг Альбус откажется платить?

Поднимаясь, я стараюсь не смотреть на него, но даже краем глаза замечаю, что он встает тоже. Естественно, он догоняет меня в коридоре. И почему я не пошел через зал? Была бы прекрасная возможность одновременно избавиться от назойливого внимания Альбуса и снять баллы с расшумевшихся Минервиных питомцев. В коридоре пусто, и усталый, но строгий дамблдоровский голос расходится по нему взрывной волной, неизбежно врезаясь мне в спину.

Не прячься от меня, Северус.

Я застываю, позволяя Альбусу обойти меня. Он останавливается справа, в каком-то шаге, совсем близко, так что я чувствую его дыхание на своей щеке.

Что вам нужно, директор? – вопрос не слишком вежливый, но в эту минуту я ничего не хочу так, как оказаться за несколько коридоров отсюда. Неужели я когда-то мечтал о мгновениях наедине с ним?

Что мне нужно, Северус? – в его голосе ирония и еще что-то, то самое, что всегда пронзало меня насквозь, дрожью бесчисленных мурашек снизу вверх и сверху вниз. Я не успеваю опомниться, как Дамблдор толкает меня к стене на свободное место между доспехами и впивается губами мне в губы. От неожиданности (или потому что хочу его потерять) я теряю контроль.

«Пропади все пропадом!» - эта мысль проносится где-то на задворках сознания, но тут же умолкает, когда язык Альбуса, со вкусом джема из лесных ягод и жасминового чая, проталкивается мне в рот. Пока мы целуемся, его руки спускаются по моей спине, сжимают сквозь плотную ткань мантии мои ягодицы. Все тело охватывает огненной волной – мгновенно. Я чувствую твердый член, вжимающийся в мое бедро, и это почти приводит меня на грань. Я отпускаю себя, подставляюсь настойчивым рукам, пью вкус играющего со мной языка, трусь об Альбуса и через какие-нибудь полминуты кончаю, еле удерживая рвущийся наружу даже не стон, а хрип. В глазах темнеет, и я бессильно опускаю опустошенно-гудящую голову Альбусу на плечо. Поддерживая меня одной рукой, он второй гладит мою спину. Я ощущаю себя беспомощным и отвратительно беззащитным, готовым расплакаться, как какой-нибудь хаффлпаффец, от наплыва чувств.

Все хорошо, мой мальчик, - шепчет Альбус, целуя меня в волосы. Я чувствую, как за них цепляются его очки. – Все хорошо.

Я еще слишком не здесь, чтобы полностью осознать происходящее. Но вдруг вспоминаю, что, поцеловав меня, он нарушил контракт.

Зачем? – поднимаю наконец лицо и выдыхаю куда-то ему в ухо, втягивая носом любимый пряный запах, пробивающийся через все столь ненавистные цветочные оттенки.

Затем, что ты мой, Северус Снейп, - шепчет Дамблдор, продолжая ласково перебирать мои волосы. – Я хочу, чтобы ты всегда помнил, что ты – мой.

Я твой, Альбус. И хорошо бы кто-нибудь объяснил нам обоим, какого черта я все еще твой…

Первый урок – Слизерин и Гриффиндор, четвертый курс, быстро приводит меня в норму. Близнецы Уизли требуют такого пристального внимания, что концентрация волей-неволей становится предельной. На этот раз они пытаются незаметно напустить игл дикобраза в котел Грэхэма Монтегю, и к концу урока Гриффиндор предсказуемо лишается сорока баллов. Чую, не миновать нам в ближайшие дни очередного эксперимента в порядке мести злобному слизеринскому гаду. Что ж. Это будет приятно – поймать их наконец с поличным, да еще на территории Слизерина. А то я уже второй месяц жду у нас появления озера из розовых соплей, а его все нет.

Следующий урок – Рэйвенкло и Хаффлпафф, третий курс, контрольная, так что можно расслабиться, просто походить между столов и как следует подумать. Все произошедшее утром мне скорее неприятно, чем приятно. Опасности быть застигнутыми, конечно, не было никакой – Альбус умеет отводить глаза. Но неожиданное проявление его собственнических замашек противно. Неужели он и вправду нарушил контракт только для того, чтобы показать мне… мое место? Показал.

Поведение Альбусу настолько несвойственное, что я бы заподозрил, что это кто-то другой под оборотным, если бы не одно явное доказательство, что нет. До того, как забрать свою почту – письма от Фелиппе, двух западных коллег и «Брехун», я успел увидеть, как Дамблдор получил послание от Фаджа. А на сов не действует оборотное, они никогда не доставят письмо кому-то другому вместо заявленного адресата.

И собственная слабость противна тоже…

Уйдя в свои мысли, я не сразу замечаю странный долгий взгляд девчонки Брокльхерст. Вспыхнув, она отворачивается и принимается усердно скрипеть пером. Влюбилась. Очередная идиотка.

Впрочем, идиотки влюбляются в однокурсников. А те, кто поумнее, в кого? В самом деле, не в Филиуса же? А Люпин с его жалким видом способен вызвать нездоровые чувства только у Гриффиндора. Почему-то эта мысль поднимает настроение.

В конце урока Брокльхерст возится с контрольной дольше всех. Это было бы объяснимо, если бы рядом сидел Макмиллан, который у нее списывает. Но сегодня он в лазарете. Объелся вчера какой-то дряни, и Поппи просила меня сварить лекарство.