Дар памяти
Шрифт:
И вдруг стены словно расступаются передо мной, и я на несколько мгновений оказываюсь в ярко-освещенном круглом зале, в самом центре, и вокруг на ступеньках, как в амфитеатре, сидят маги. На мне бархатная черная мантия, на моей груди - тяжелая золотая цепь, и какой-то маг с вьющимися светлыми волосами до плеч стоит передо мной, преклонив колено. И я ловлю на себе чей-то сияющий взгляд, но кто смотрит на меня, женщина или мужчина, какого цвета глаза, уже не разобрать – я вновь в гостиной в Тупике Прядильщика и вглядываюсь не в фигуры перед собой, а в чашу, по поверхности зеркала в которой идет легкая рябь. Каким-то чудом я понимаю, что это и есть тот самый момент, и, судорожно схватив флакон, выливаю в таз оставшуюся поттеровскую
Себастьян Снейп, - говорю я. И выдыхаю. Потом доплетаюсь до дивана и падаю на него. В руку прыгает заботливо оставленная Ричардом недопитая бутылка вина – отчего-то беспалочковая магия получается сама собой. Делаю спасительный глоток, роняю бутылку на пол, вытягиваюсь на диване и мгновенно засыпаю.
Конец POV Северуса.
В два часа пополуночи 19 февраля 1994 года за тысячу миль от Англии в полутьме огромной пещеры, еле освещаемой чадящими факелами, женщина с рыжими волосами всматривалась в ритуальную чашу, надеясь рассмотреть на поверхности черного зеркала новое имя для нового члена рода. Прошло уже около пяти часов с начала ритуала, но буквы все еще не появлялись.
Наконец, женщина приняла решение. Оглянувшись на двух девушек в серых плащах, безмолвно сидевших на длинном большом камне в глубине пещеры, она перевела взгляд на седовласого мужчину в простой черной робе, стоящего на коленях напротив нее.
Вытяни руку над чашей, - велела она.
Мужчина с готовностью поднялся и вытянул руку. Женщина маленьким серебряным кинжалом вспорола его ладонь, и струйка крови стекла в чашу, вспенив поверхность зелья. В следующую секунду оно забурлило, словно бы вскипев, а затем фонтаном взметнулось вверх и выплеснулось, забрызгав все вокруг, оседая на лице, волосах, руках и одежде мужчины. Одна из девушек вскрикнула.
Женщина побледнела и, споткнувшись на высоком каблуке, как-то разом осев, отступила назад. Еле разомкнула не слушающиеся, будто чужие губы и устало выговорила:
Род не принимает того, кто уже принадлежит роду. Твое имя для рода останется Грегори. Это плохо, но мы не можем ничего сделать с этим. Потому что твое истинное имя знал только тот, кто знал, что ты – Вильярдо.
========== Глава 59. Семейные радости ==========
Рука. Длинная рука с тонкими пальцами задирает его рубашку и проводит вверх по животу, кончики пальцев обводят соски, и дыхание того, кто делает это, все ближе и ближе…
Ромулу проснулся с криком, в ужасе огляделся вокруг и облегченно выдохнул. В полном одиночестве он полулежал в кресле в родительской библиотеке, и на коленях его покоился огромный том из подарочной серии «Чудеса магической архитектуры». Ромулу поднял его, чтобы убрать, и похолодел – на брюках расплывалось мокрое пятно.
Боже, опять! Опять этот сон! Чертыхаясь, Ромулу потянулся за палочкой, лежавшей на столике справа, и вздохнул: магия ощущалась слишком слабо для того, чтобы выполнить даже простое очищающее заклинание. Уже пару недель она накатывала волнами: иногда ему казалось, что она почти вернулась, но гораздо чаще он чувствовал себя оливковыми выжимками, из которых извлекли все возможное масло. Как, например, сейчас. Ромулу бросил взгляд на часы: 21.37. В доме еще никто не спит, и идти наверх в таком виде невозможно.
Конечно, это дело вполне естественное (хотя и не для него) – всего лишь мокрый сон, но стыд от того, о ком был этот сон, прожигал его насквозь. Пусть он не видел владельца рук, но он и так знал, чьи они. Он слишком хорошо помнил, как двигались эти пальцы, завязывая шарф или залезая в пакетик с чипсами, или обмакивая в соус кусочки лепешки в ресторане, или – в тот первый раз, когда он обратил на них внимание – играя с бокалом виски.
От одной мысли о них Ромулу вновь бросило в дрожь, и он почувствовал унизительное
возбуждение. Боже, надо что-то сделать с этим, иначе у него не хватит никаких сил смотреть в глаза Рите. К тому же она не виновата, что никогда не возбуждала его так, как… как это. Впрочем, до этих снов он и понятия не имел, что так вообще бывает. Даже в подростковом возрасте его больше занимала учеба, чем девчонки. Рита была у него первой, и все с самого начала сложилось так, что о вещах вроде того, хороший или плохой у них секс, думать было просто некогда.Переспали они январской ночью 1989 года в той самой его лондонской квартире. Сразу как вернулись из маггловского морга, где опознавали погибшего под колесами автомобиля отца Риты. На следующий день у Ромулу не возникло даже и мысли не просить ее руки. К тому моменту он уже несколько лет жил среди магглов и вполне осознал их нравы, но в магическом мире не жениться на девушке, с которой спишь, означало опозорить не только девушку и себя, но и собственную семью. Он и не опозорил. Более того, достаточно долгое время гордился тем, что поступил так, совершенно по-взрослому, взял на себя ответственность за Риту и за ее заболевшую мать.
Крестный, переживавший из-за его ухода в маггловский мир, был невероятно доволен. И, глядя на одобрительную улыбку на лице Грегори, Ромулу чувствовал, что наконец-то он сделал все правильно. С самого начала и примерно еще полгода, до того момента, когда осознал, что, несмотря на то, что они великолепно ладили с Ритой в быту, у него гораздо больше общего с любой его сокурсницей-магглой, чем с женой. А потом он предпочел просто не думать об этом.
Вслушавшись в тишину за приоткрытой дверью, Ромулу осторожно выглянул наружу и, так же осторожно исследуя местность, прошел через три неиспользуемых комнаты и вышел в маленького коридор, где располагались кабинеты Марии Инессы и Хуана Антонио. Единственной надеждой Ромулу было раннее возвращение кузена из министерства. Он знал, что Хуану Антонио (или Люксу, как его прозвали в семье за частое употребление этого слова) не составит труда помочь ему, и сделает он это уж точно без всякой насмешки, которая досталась бы ему в подобном случае от Эрнесто.
Он не ошибся: из приоткрытой двери кабинета на стоптанный паркет падала полоска света, оттуда же доносились голоса. Ромулу решил, было, сунуть голову в дверь и выманить Люкса к себе, но вдруг услышал мелодичное:
Чертамэнтэ, каро!*
Даввэро?** – спросил Хуан Антонио с густым, сочным смешком.
Э джа тарди***, - голосом, полным лукавого упрека, ответила ему Мартина.
Ромулу знал итальянский не настолько хорошо, чтобы перевести последнюю фразу, однако понял, что Люксу сегодня не обломится.
Вот значит как – кузен ухаживает за Мартиной! Ему всегда казалось, что Хуан Антонио неравнодушен к Эухении. В те дни, после происшествия на ферме, он сутками сидел, как привидение, в холле, и, казалось, не спал и не ел. Прошла всего пара месяцев, и он целует свою загадочную итальяночку. Что ж, его, наверное, можно понять - никому не хочется связываться с инвалидом, который без конца прячется в своих комнатах. Кроме того, Эухения растеряла всю свою жизнерадостность. Будет ли она когда-нибудь смеяться так, как раньше? Так, что весь дом заряжался ее смехом…
Услышав, что Мартина встала, Ромулу нырнул в дверь ванной, которая располагалась прямо напротив кабинета. Оставив небольшую щелку, он услышал, как Люкс и Мартина поцеловались, и как затем она исчезла, видимо, уже отправившись в свою комнату в другом крыле. После чего Хуан Антонио сделал шаг в сторону двери ванной и потянул ее на себя:
Можешь не прятаться, - мрачно сказал он.
Схватив ближайшее полотенце и обернув его вокруг бедер, Ромулу вышел на свет.
Хуан Антонио прошел в кабинет и, усевшись на письменный стол, уперся ногами в стул для посетителей и сдавил виски руками.