Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

– Она это выяснила? – спросил я, терзаемый любопытством.

Он посмотрел на меня с замешательством.

– Тест ДНК, откуда все-таки появилась Изабелла. Мама выяснила это? Вот почему они ее убили?

Он вздохнул, покачав головой.

– Она была на верном пути, но нет, не думаю, что она подобралась достаточно близко, чтобы собрать все воедино. Они убили ее, потому что испугались, что у нее получится. До недавнего времени я считал, что секретом, который они пытаются скрыть, является тот факт, что Чарльз-младший – ее отец. Своны утаили эту часть информации от Боргата, потому что те никогда бы не позволили им относиться к ней так по-свински, если бы знали, что она связана с ними. Я думал, именно поэтому он отказался продать ее мне, из-за того, что она была его кровной родней. А теперь… теперь я знаю, что все гораздо сложнее. Чарльзу не было никакого дела до того, что она имеет к нему отношение, или до того, что с ней происходило, он просто не хотел, чтобы кто-либо узнал, откуда взялась мать Изабеллы.

Я в шоке уставился на него, ни одна мысль даже не посетила меня.

– Так что, дело было даже не в ней? Все это не имело ничего общего с Изабеллой? Это касается ее матери?

Он мгновение смотрел на меня, после чего кивнул.

– Полагаю, можно сказать и так, – сказал он.

– Но ты винишь ее, – сказал я тихо.

Его глаза слегка расширились после моего заявления.

– Это не ее вина, – сказал он. – Она была совсем ребенком, Эдвард.

Я горько усмехнулся.

– Ты думаешь, я, б…ь, не знаю этого? – огрызнулся я, приподнимаясь в кресле и глядя на него.

Мой гнев снова поднимался, и я пытался совладать с ним, не желая позволить ему снова взять надо мной контроль.

– Конечно, это не ее гребаная вина, в том, что мы оказались в этой ситуации, ее проклятой вины тут не больше, чем моей. Мы ни хрена не могли поделать с тем, как вы, взрослые, толкали нас в это собачье дерьмо. Но, тем не менее, это не значит, что ты не винишь ее.

Он смотрел на меня некоторое время, и вздохнул.

– Иногда, когда мы страдаем от потери, то пытаемся найти виноватого. Это называется «Наказание, несоразмерное тяжести совершенного преступления». Легче пережить это, когда ты можешь ретранслировать свое горе и ярость на что-то материальное… – начал он.

– Избавь меня от этой юридической херни, это называется – найти козла отпущения, – прервал его я, вскинув бровь.

Он замолчал, и, взглянув на меня, кивнул.

– Козел отпущения, – повторил он. – Твоя тетя Эсме называет ее моей жертвой, по типу слова «pazzo».

– Потому что ее легко сделать жертвой, – пробормотал я, зная, что pazzo на итальянском означает, в основном, «дурак» или «слабый игрок».

Он снова кивнул.

– Да. И ты прав, в течение длительного времени Изабелла была моим козлом отпущения. Я обвинял ее за то, где она жила, когда жила, за то, что наши пути пересеклись. Я обвинял ее, что она заговорила с твоей матерью, попросила поиграть с ней. Я обвинял ее за все это, потому что ее легко обвинить. Мне было обидно, что моя жена полюбила кого-то настолько, что рискнула ради него всем, и сейчас я знаю, что ты испытываешь то же самое. Это не рационально, но опять же, эмоции часто бывают нерациональны. По прошествии многих лет я справился с большей их частью, и именно потому мне показалось, что теперь не опасно, наконец, привезти ее сюда. Но да, у меня до сих пор бывают моменты, когда я возвращаюсь к прошлым суждениям, – сказал он.

Я слышал сожаление в его голосе, с намеком на отвращение. Было ясно, что ему противен тот факт, что он обвинял ребенка, но он никак не мог справиться с этим, как и я не мог избавиться от того же желания обвинить ее, которое свербило у меня внутри.

– Одного я не понимаю, – сказал я. – Ты говоришь, что люди, которые убили маму за то, что она совала нос не в свои дела, уже мертвы. Это был дед Изабеллы или старый учитель – каковы бы ни были гребаные причины, тебе захотелось позвонить ему? – он с минуту таращился на меня, после чего еле заметно кивнул. – И он все знал, независимо от результатов этого теста ДНК. Он боялся того, к кому она на самом деле имеет отношение.

Он опять кивнул.

– В нашем мире или ты убиваешь, Эдвард, или тебя, – сказал он.

Я горько усмехнулся.

– В твоем мире, – сказал я резко. – Он не «наш». Я, на хрен, завязал с этим. И я, б…ь, не хочу иметь с ним ничего общего.

Его глаза расширились от удивления, а я подумал, что он собирается со мной спорить, постарается уговорить меня или станет поучать, но он этого не сделал. Он лишь кивнул, немного помолчав, завершая эту тему. Дело, мать его, закрыто.

Мы оба сидели тихо какое-то время. Я чувствовал, как водка воспламеняется в жилах, расслабляя тело, но и она не смогла успокоить мой разум. Я поднял руку, чтобы по привычке запустить ее в волосы, съежившись из-за небольшого жжения в руке. Отец театрально вздохнул и нахмурился.

– Покажи мне руку, – сказал он, наклоняясь вперед.

Я разглядывал его, взвешивая все за и против, потому что ненавидел, когда он начинал играть со мной в долбаного доктора. Но я не был глупцом… Я знал, что на этот раз, действительно, расхерачил ее. Я вздохнул и подался вперед, протянув ему руку. Она не пульсировала, что уже было за счастье, но отекла и одеревенела. Он взял мою руку и начал осторожно шевелить пальцами, пытаясь согнуть запястье. Я сжал зубы, так как боль пронзила руку, когда он надавил на мизинец, отводя его назад.

– Ты должен был долбить что-то очень жесткое, чтобы так разбить кисть, – сказал он через минуту.

Я сухо засмеялся.

– Да, лишь незначительный несчастный случай с зеркалом, вот и все, – пробормотал я.

Он покачал головой.

– В этом нет ничего незначительного, Эдвард. У тебя боксерский перелом на безымянном и мизинце, о котором я пытался предупредить тебя, но ты не желал слушать. И полагаю, что также у тебя перелом запястья, судя по опухоли, – сказал он.

Я застонал.

– Ну, так это просто чертовски прелестно, – сказал я с сарказмом.

Он отпустил мою руку, и я отодвинулся, стараясь согнуть руку в запястье.

– На самом деле тебе стоило бы поехать в больницу… – начал он.

Я застонал и откинулся в кресле, показав ему бутылку водки.

– Вот здесь у меня есть все необходимые лекарства, спасибо, – сказал я, поднеся ее к губам и отпивая.

Он посмотрел на меня длительным взглядом и покачал головой.

– Утром мне все равно нужно будет съездить туда на пару часов, ты можешь поехать со мной, мы сделаем рентген и наложим шину, – сказал он.

Я не стал отвечать, это было бессмысленно. Я знал, что мне придется поднять свою хренову задницу и поехать, потому что, в конце концов, я ведь не хотел, чтобы рука болела постоянно. Моя правая рука была важным составляющим тела, учитывая, что я, б…ь, был правшой. Травма правого запястья скажется на моем почерке и игре на фортепиано, и на футболе, и, Христос, мне же нужно иметь возможность играть с маленькой киской, как все дни до этого.