Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)
Шрифт:
Я прошелся по комнате, мой мозг лихорадочно обдумывал все, а небольшая часть меня отрицала все происходящее. Я знал, что понял все правильно, теперь все, на хрен, сходилось, но проблема была в том, что мне не хотелось, чтобы это было правдой. Я не хотел, чтобы Изабелла была той гребаной причиной, по которой умерла моя мать. Это неправильно, это ни хера не справедливо! Какой чертовски больной Бог сделал это со мной? Я, наконец, нашел долбаное счастье в этом извращенном испорченном мире, свое яркое пятно, и она же, в первую очередь – причина моей тьмы! Я, наконец, снова научился любить, и Бог сделал так, чтобы я, б…ь, полюбил ее, и так вышло, что она как раз и была той, кто сломал меня и убил во мне способность сближаться с кем бы то ни было!
Я ходил взад и вперед по комнате, ростно дергая себя за волосы, пока пытался разобраться в своих мыслях. Я должен был перестать думать об этом, я должен был перестать думать, что это каким-то образом была
Последние несколько месяцев проносились у меня в голове, все то дерьмо, которое мы делали вместе с Изабеллой. Все, что мы говорили, все наши гребаные признания. Я открыл ей свое проклятое сердце, и свою душу, рассказал ей все о матери, даже, черт побери, плакал из-за этого перед ней, и все время это была она. Именно она была причиной, из-за которой это произошло. Именно из-за нее я смотрел, как моя мать умирает, это из-за нее я чуть не потерял свою мудацкую жизнь.
– Проклятье! – лязгнул я зубами, задев ногой ножку кровати, когда проходил мимо.
Я не мог продолжать терзать себя этим, я, б…ь, не смел винить ее. Ей было – сколько? Семь лет? – когда умерла моя мама. Как, на хрен, можно винить семилетнего ребенка за убийство, которое произошло чуть ли не за две тысячи миль от нее? Ее жизнь никогда ей не принадлежала, она никогда не была свободна. Она не могла даже, черт побери, мочиться без разрешения, а я опустился до того, чтобы обвинять ее? Это было отвратительно. Я был чертовски отвратителен.
Но мой гнев … Я была дьявольски разгневан. Боль в груди была настолько сильной, что, казалось, будто на мне лежал груз весом в тонну, и он почти раздавил меня. Я никак не мог избавиться от боли, у меня было дикое ощущение, как будто кто-то взял нож и воткнул его прямо мне в сердце, и прокрутил это дерьмо. Я не чувствовал такой безумной боли с тех пор, как проснулся в треклятой больнице много лет назад, когда отец сидел у моей кровати, приговаривая:
– Все это по моей гребаной вине.
И Христос, была ли это его гребаная вина? Да, моя мама совала нос не в свои дела, что-то вынюхивала, она задавала дерьмовые вопросы, которые не должна была задавать, но разве назойливость – достойный повод для смертного приговора? Она лишь пыталась помочь долбаному ребенку, какой от этого вред? Но в то же время она знала, что это чревато. Она знала, что нельзя вытворять такую херню в мире моего отца, но она все равно это сделала. И ответила за это жизнью. Да ни хрена! Она подставила нас всех. Она знала, что она, черт возьми, делала, она знала, чем рискует. И я вспомнил ее лицо, когда тот мужик приставил пистолет к ее голове, догадка и понимание мелькнуло в глазах, прежде чем он нажал на курок. Она знала, что натворила, и на ее лице, на хрен, не было ни грамма раскаяния. И я помнил это дерьмо, потому что этот образ был выжжен в моем мозгу. Я переживал тот момент снова и снова больше раз, чем я когда-либо смог бы посчитать. Я запомнил каждую секунду. Она не жалела о том, что, б…ь, она наделала, и не стала бы ничего менять, предоставься ей такая возможность. Она чертовски беспокоилась обо мне, и в последний миг она сделала именно то, что делала всегда… она попыталась спасти кого-то другого. Она попыталась, черт возьми, спасти меня.
Она постоянно спасала людей, в этом мой отец был прав. Меня всегда восхищало в ней ее сострадание, но и, в то же время, оно меня раздражало. А как насчет того, чтобы спасти себя? Где, на хрен, заблудилось ее чувство самосохранения?
И все же я не мог, мать вашу, обвинить ее. Независимо от того, насколько по-идиотски любопытной она была, она не заслужила того, чтоб ее убили, и она не должна была умереть. Долбаный образ жизни моего отца это сделал. Его образ жизни, к черту, убил ее. Это была его вина, мы все жили в этом опасном мире, по его гребаной вине мы имели дело с насилием, ненавистью и кровопролитием. Он – проклятый преступник, это он привел в нашу жизнь убийц и отморозков. Если бы не он, то она не оказалась бы в смертельной опасности, просто задавая сраные вопросы. Нет, если бы он не вступил в эту чертову мафию, сегодня она была бы жива. В этом у меня, черт возьми, не было никаких сомнений.
(1) из мультфильма «Тачки»
(2) англ. «Clue», 1985 – комедийный кинофильм с элементами детективного триллера, в котором обыгрывается свойственная многим детективам ситуация: группа людей, труп, гигантский дом и извечный вопрос «Кто же убийца?». Фильм поставлен по настольной игре «Cluedo»
(3) один из героев фильма / персонажей игры
ДН. Глава 50. Часть 2:
Но моя мать, на хрен, знала это. Она знала,
кем он был, когда выходила за него замуж. Она знала, в каком гнусном мире мы, мальчишки, появимся на свет. Я никогда не понимал, как кто-то такой же чистый и невинный, как мама, мог прожить всю жизнь с человеком вроде моего отца, как она, черт побери, могла принять то, что он делал. И я до сих пор не понимал отношения Эсме к тому же дерьму: как она может продолжать жить с мужем и любить его, зная, что он, б…ь, убивал людей и нарушил, вероятно, каждый из существующих федеральных законов. Как они могли принимать это дерьмо? Однажды я подумал, а примет ли это Белла, если дело будет касаться меня: кто-то, похожий на нее, смог бы остаться со мной, если бы я решил пойти этим путем, и тогда я не был в этом уверен. И я все еще не знаю, пойдет ли она на это, но здесь и сейчас я был уверен в одном: я бы, черт возьми, не хотел, чтобы она соглашалась. Она была слишком чистой, чтобы добровольно связать себя с такой жестокой жизнью, с тем миром, где за любопытство ты, на хрен, будешь казнен. И ни за что на свете я не поставлю ее перед таким выбором. Я не собираюсь закончить так, как мой отец.Я был в бешенстве, и мне было безумно больно. Грудь сдавило так, что каждый вдох давался с трудом. Я прошелся по комнате, распинывая вещи и раскидывая все вокруг, пытаясь унять свою дебильную злость. Я был настолько напряжен, что нуждался в разрядке; мне нужно было спустить пар, чтобы ненароком не выпустить его на кого-нибудь, особенно на Изабеллу. Мои мысли спутались, и я в отчаянии перекладывал вину за сложившуюся ситуацию с одного человека на другого, пытаясь найти логику там, где ее, на хрен, и быть не могло.
Мой гнев был настолько сильным, что меня трясло, я резко водил рукой по волосам и теребил себя за локоны, в то время как другая моя рука была сжата в кулак. Я пытался совладать с собой и освежить гребаную голову, но эмоции брали верх надо мной. Я хотел, чтобы кому-то было так же больно, я хотел, чтобы кто-нибудь, мать их, чувствовал себя так же, как я себя чувствую. Я был так одинок.
Я разжал кулак и достал из кармана ключи. Подошел к столу, отпер ящик и быстро потянул его на себя. Мне нужно было успокоиться, избавиться от этой проклятой боли, потому что распинывание дерьма, валявшегося на полу в моей комнате, не помогало. Мне просто необходимо заглушить эту чертову боль, я не мог позволить ей завладеть мной. Я заглянул в ящик стола и застонал, когда увидел, что у меня закончилась травка. Я переключился на бутылку ликера и вспылил, когда понял, что у меня, б…ь, даже не было водки. Накануне в порыве гнева я разбил последнюю бутылку «Грей Гус» (4), внизу, конечно, был достаточный запас спиртного, но сейчас я, б…ь, туда ни за что не спущусь. Не в таком виде и не в таком состоянии. Мне лучше держаться от всех подальше, пока не возьму себя в руки.
Я вытащил бутылку «Патрон» (5), потому что ничего другого у меня не осталось. Мои запасы иссякли, а я даже не заметил, так как в последнее время почти не употреблял. Это была еще одна вещь, которую она изменила в моей жизни, даже не осознавая этого. Боже, да была ли вообще моя жизнь теперь, б…ь, моей? Что, на хрен, случилось со мной? Что, на хрен, случилось с моей семьей? В какой-то степени она повлияла на каждого из нас, это было похоже на то, будто она навела на нас порчу. Она прижала нас к ногтю своего большого пальца, готовых и жаждущих пожертвовать собой ради нее. Что в ней такого? Господи, да она, поди, проклятая ведьма, ну или что-то вроде того. Ведь я не мог сам стать таким дерьмом, я бы не подчинил свою гребаную жизнь другому человеку. Я – Эдвард долбаный Каллен, я мог, черт возьми, делать все, что хочу. Жизнь была чертовски простой для меня, так почему, черт побери, я позволил этой сложной фигне управлять мною?
Я открыл бутылку, поднес к губам и откинул голову назад. Жидкость вовсе не была слабой и обожгла мне горло. Я поморщился, но не отнял бутылку ото рта. C жжением я мог справиться, физическую боль я мог вынести, лишь бы избавиться от проклятой боли в груди, оседающей прямо на мое гребаное сердце. Все, что угодно, чтобы унять ее.
Через минуту я отставил бутылку и провел рукой по волосам, чувствуя, как приятное тепло распространяется по телу, как алкоголь течет по венам. В поле моего зрения попала лежащая на столе изображением вниз фотография в рамке, и на мгновение я замер, потом схватил ее и перевернул. Я посмотрел на нее, и почувствовал приступ тошноты, когда увидел крошечные капли запекшейся крови, оставшиеся после того, как Белла порезалась, прибираясь в моей комнате. Стекло было разбито, и осталось лишь несколько осколков – они держались, прижатые рамкой. Я смотрел на фотографию матери и себя много лет тому назад – мы оба выглядели чертовски счастливыми. Мне было около пяти лет, и я сразу подумал о том, была ли она к этому моменту уже знакома с Изабеллой, и начала ли уже свою слежку. Я думал: стоя рядом со своим мальчиком и счастливо улыбаясь, знала ли она, что подвергает его смертельной опасности? Я думал: знала ли она уже в тот момент, что дни ее сочтены?