Делай, что должно. Легенды не умирают

Он знал, что обязательно вернется: этой осенью у них свадьба. Вспомнил, как горели уши, да и все лицо, когда вместе со сватами — Кречетом и Амарисом — явился в ата-ана Аимэль к родителям Кэлхо. Эти два раздолбая, что старший, что младший, тако-о-ое про него спели, что, будь огненным — полыхнул бы и угольками рассыпался. Но как-то сумел удержаться, не уронить чести рода. И Кэлхо смеялась взахлеб, звонко, до слез. И обнимала его потом крепко-крепко, когда можно стало.

Вспоминал, какой красивой она была в девичьем венце, да не простом — не поскупились ее родители, и венец тот был, словно корона из серебра и драгоценных огнистых опалов, таких же, как в кольце, вырезанных в виде крохотных колокольчиков «снежного поцелуя». Богатый род Аимэль, и его имя так и переводилось с горского — «снежный поцелуй». С гор Яр тогда спустился, как на крыльях слетел — венец этот красовался на его кудрях.

Интересно, думал ли Аэно, что когда-нибудь потомок его породнится с потомками той горянки, которой он помог?

Мечтания и воспоминания грубо оборвали тычком локтя, Яр от неожиданности охнул и чуть руки не разжал. Кречет придержал, не дал слететь с седла роллера, заворчал недовольно.

— Подъезжаем уже, ты уснул там, что ли? — поинтересовался через плечо.

— Задумался. Белый нас встречать будет, ты говорил? — Яр фыркнул и потер бок.

— Будет, — Кречет усмехнулся.

Он-то Яру не сказал, что Белый будет не один. И вообще, тот был настолько влюблен, что даже им с Амарисом за хулиганство не врезал. Хотя уж мог бы, нет, даже обязан! Но сошло с рук. А после и вовсе про все забыл — дела, дела, дела… Кречет себя по сравнению с другом абсолютным лентяем чувствовал, поэтому взялся учиться на техника, заодно всячески допекая Айлэно. Вытрясал из бедного Стража все, что тот знал и умел, осваивал и пробовал применять на практике. Поэтому сейчас горящий впереди костер учуял издалека, еще до поворота на основную трассу.

По этой трассе пришлось ехать еще минут десять, вспоминая, как это вообще: двигаться в потоке. Вдоль гор сейчас ехали в основном тяжелые грузовозы, изредка встречались пассажирские машины, роллеры и редкие всадники, жмущиеся к обочинам. Кречет и сам к обочине сдал, побоялся гнать на полной скорости. Потом-то навык восстановится, но лучше вспоминать, как водить, когда вокруг друзья, готовые и окриком подбодрить, и воздушной оплеухой, если что, руль поправить.

Кречет только сейчас понял, как скучал по ним. По всем этим парням и девушкам, которых собрал под своим крылом Белый, которые стали ему второй после приюта семьей и легко отпустили, когда потребовалось. И надеялся, что примут обратно так же легко.

Дорога плавно вильнула, огибая каменистый холм, и…

Они ждали. Все «ночные всадники», полным составом, во главе с Белым. Свезли роллеры на обочину, лениво переговаривались, рассевшись вокруг, кто на скатки, кто прямо на свежую, едва полезшую из влажной весенней земли траву. Оборачивались то и дело, вглядываясь, если слышался рокот двигателя на огненном ходу. И у Кречета сердце защемило: так давно не видел… Лихо притормозив рядом, он вскинул руку в приветствии, ловя улыбку брата.

— Айэ! — и захохотал, глядя на лица «всадников», которых удивило это чисто горское приветствие, вырвавшееся совершенно непроизвольно: привык за четыре года. В речи теперь причудливо мешались слова горского наречия и родного языка. Ох, как же все изменилось…

Кречет съехал с дороги, заглушил мотор, чувствуя внимательные, ждущие взгляды. Это была своя, выработавшаяся во внутреннем кругу вежливость: дать заговорить, рассказать, и только после этого задавать любые вопросы. Особенно если приехал не один.

— Знакомьтесь, это Аэньяр Эона. — И подтолкнул вперед. Пусть познакомится, им всем вместе еще несколько дней ехать.

Яр выхватил взглядом скромно стоящего за плечом Белого янтарноглазого рыжего мужчину, мгновенно опознавая удэши, и неторопливо кивнул всем разом.

— Айэ, летящие с ветром.

— Привет, мелкий, — Белый, не чинясь, первым шагнул вперед, стиснул в объятьях, да так, что аж ребра хрустнули. И, прежде чем отпустить, шепнул коротко, так что только Яр и услышал: «Спасибо».

А остальные были заняты. Остальные с интересом смотрели, как Кречет встал перед удэши, осматривая его с ног до головы. Неторопливо так, оценивающе, будто к новой модели роллера примерялся, прикидывая сразу и достоинства, и недостатки.

— Ничего так. Сойдет, — решил он наконец. — Симпатичная выйдет.

«Всадники» замерли, затаили дыхание.

— Но-но! Может и симпатичная, да не твоя, — пряча под рыжими ресницами смех, проворчал Керс.

Яр уткнулся в плечо не успевшего отойти Белого и давился хохотом: хватило одного взгляда на непонимающее лицо того. Ай да удэши, ай да зараза, не сказал? Не сказал!

— Так я за брата беспокоюсь, — сам давясь смехом, отозвался Кречет. — Чтобы не абы кто. Эй, а детишки будут рыжими или в наш род?

— Так. Вы вообще о чем? — сурово вопросил Белый, отдирая от себя уже вовсю ржущего до слез Аэньяра и встряхивая его за плечи. — Яр, о чем они, а?

И это «а?» прозвучало так растерянно-беспомощно, что Яр только покачал головой, глянув на удэши:

— И не стыдно тебе?

— Не-а, — с откровенно шкодной улыбкой откликнулся тот. — Мне, может, и так нравится?

— Ну-ну, — фыркнул Кречет. — Короче, Белый. Этот, вон тот, у которого ни стыда, ни совести, может в любой момент перекинуться, как наш Родничок. Был Ниилиль — стала Ниилиль. Соображаешь?

Остальные хлопали глазами, пытаясь переварить это заявление. Подобные умения с бо-о-ольшим трудом и скрипом укладывались в голове: вот так взять — и из мужчины стать женщиной? И на Керса теперь смотрели с новым интересом, так же, как и Кречет, оценивая, насколько симпатичной может выйти из рыжика девушка. Правда, представлялось плохо, уж больно привыкли к тому, что Керс — это Керс, и как тут примерить на него женскую стать?

— А это все удэши могут? — спросила одна из девушек.

— Нет, только самые сильные, — пояснил Яр, утирая слезы.

На него и обрушился град вопросов, потому что Белый, ухватив Керса за руку, тащил подальше от чужих ушей, еще даже не зная, что сказать или спросить, просто кипя. Впрочем, ничего сказать ему и не дали, стоило дотащить до кустов погуще, открыть рот — Керс заткнул его самым надежным способом, который знал. И, как всегда, мозги Белого куда-то улетучились вместе с возмущением.

Отпустив, Керс взглянул уже серьезно. Дурачиться он мог сколько угодно, увиливать и насмешничать, но если уж доходило до важных вещей, то собирался, становился внимательным. Вот и сейчас — сначала пригасил пламя, не дал сорваться и устроить скандал. Вместо этого умостился на нагретом солнце камне, накрыл руку своей, сплетая пальцы.

— Я бы рассказал, когда пришло время. Но до него еще слишком долго, тебе силу копить не один год, — усмешка вышла уж слишком кривая. — А мне действительно так больше нравится.