Деликатная проблема

Мы тепло одеваемся — на улице сегодня штормовой ветер — и одними из первых идем в столовую.

Ванюша был прав: в меню появились овощи на пару. Одна беда — к ним не было соответствующего мясного сопровождения. Говяжьи котлеты и куриные окорочка масляно блестели при свете лампочек.

— Смотри, — восторженно шепчет Майка, — вот эта ножка похожа на лягушачью лапку. Как думаешь, нас кормят французской кухней?

— Даже если так, то я не хочу об этом знать, — меня аж передергивает от такого предположения.

— Говорят, лягушачьи лапки нежнее куриных, — задумчиво тянет подруга.

— Ты бы их съела?

— Я? Боже упаси! Это ж лягушки! У моих родителей в деревенской бане живет лягушка. Мы, когда приезжаем, все время уносим ее на пруд за огородом, чтобы жила среди своих, но она каждый раз возвращается. В итоге, мы назвали ее Квашей и оставили в покое. Как после такого есть лягушачьи ножки?

Глава 40

На Базу я выезжаю в тот же день. Пара часов, чтобы разобраться с основным завалом на столе, полчаса чтобы наспех перекусить, десять минут, чтобы собраться — и вот уже Злотников катит меня по снежной дороге.

КПП проезжаем уже в темноте. Меня встречают, провожают до моего временного пристанища и желают спокойной ночи. Скептически отвечаю тем же.

Жилой вагончик, который мне выделили, ничем не отличается от десятков других таких же вагончиков: две кровати, две тумбы, настенные полки, шкаф, два стула — минимальный набор мебели. Соседняя койка занята, значит, мне придется делить жилье с кем-то другим. Что ж, не впервой. Я быстро раскидываю вещи, затем устраиваюсь на кровати с ноутбуком и ознакамливаюсь с последними высланными Русланом отчетами. Почти в полночь дверь открывается и входит моя соседка: усталая женщина лет сорока. Скользнув по мне безразличным взглядом, она раздевается, ложится под одеяло и мгновенно засыпает. Приятно было познакомиться.

Читаю до двух. Глаза уже слипаются, когда я более-менее представляю, с чего начинать завтрашний день. Ложусь, ожидая, что мгновенно усну, но не тут-то было: мозг решает, что сейчас самое время вспомнить, от чего я бежала.

От Алиханова.

Я лежу и думаю, какой же идиоткой я была, раз не замечала его явной ко мне симпатии. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что все его действия больше походили на попытки мужчины завоевать внимание понравившейся ему женщины — а не простым желанием осмотреть город или узнать, где тут кинотеатр или кафе. Где были мои глаза и мои мозги, раз я этого не замечала? Не иначе…

Не иначе, как крутились возле Иволги.

Я злюсь на саму себя за то, что вновь разбередила раненое сердце и сердито приказываю себе спать. Неожиданно это срабатывает.

Подъем в шесть утра. Соседки уже нет. С трудом соскабливаю себя с постели и набираю новый опыт.

Как я и ожидала, мое появление не вызывает среди производственного персонала радости: я нечасто бывала здесь ранее, но если приезжала, то всегда только для устранения последствий каких-либо форс-мажоров, поэтому теперь я ассоциируюсь у них исключительно с разбором полетов. Я не могу их за это винить. Как там говорил Петр? Цепной пес отдела охраны труда? Эх, если бы. Цепным псам без разницы, что о них думают, а вот я весьма чувствительна ко всяким недовольным комментариям и косым взглядам, хоть и не подаю вида. Только сейчас, оказавшись в настолько недружелюбной для себя среде, я понимаю, что осталась одна, и Руслан, который всегда сопровождал меня ранее в мои немногочисленные визиты сюда, одновременно и ограждал меня от льющегося со всех сторон негатива. Сжимаю зубы. Ничего, вытерплю.

С самого первого дня я наткнулась на пренебрежение вахтовиков к СИЗам — средствам индивидуальной защиты. Несколько человек просто накидывали на головы каски, не утруждая себя тем, чтобы закрепить под подбородком ремешки. После очередного замечания с моей стороны мужчины стали демонстративно щелкать замочками при моем появлении. Больше всех старался Бурков — монтажник со стажем более тридцати лет.

— Я работаю в этой сфере дольше, чем ты живешь, — процедил он мне сквозь зубы, — и еще ни разу не получил ни одной травмы. А если уж так боишься, что тебя чем-нибудь тюкнет по голове, сидела бы уж лучше себе тогда в вагончике, бумажки свои да отчеты пописывала.

Его коллеги насмешливо скалят зубы. Я не даю себя в обиду:

— Я рада, что за весь свой многолетний стаж работы вы ни разу не травмировались, но моя работа состоит в том, чтобы не допустить этого и впредь. Вы делаете свою работу, я свою, поэтому давайте…

— Это я делаю свою работу, а ты только путаешься под ногами! — рычит он на меня. — Уйди с дороги!

— Зафиксируйте каску — и я уйду.

Несколько секунд он буравит меня взглядом, затем, грязно выругавшись, щелкает замочком. Я даю ему пройти.

Они игнорируют едва ли не все правила техники безопасности: не ставят смотрящего во время выполнения опасных работ — вместо этого смотрящий лезет работать сам, чтобы помочь закончить работу быстрее. Не закрепляют должным образом страховочные тросы. Оставляют включенными технику и опасные приборы. Игнорируют рукавицы и работают голыми руками или в обычных перчатках.

На меня огрызаются, ворчат. Начальники стройки оказывают мне поддержку, но чисто формально — они отстают по графику, и моя дотошность им как кость поперек горла. По окончанию смены я возвращаюсь в вагончик уставшая так, будто в одиночку разгружала вагон. Сил и желания нет даже на то, чтобы поужинать в столовой. В итоге, моя соседка начала приносить мою порцию прямо в вагончик — и почему-то именно эта молчаливая поддержка со стороны незнакомого мне человека давала мне силы трудиться дальше.

А потом наступил тот день. С самого утра мы с Бурковым вновь сцепились из-за его каски. Я отстала от него только после того, как добилась желаемого — и пошла в другую бригаду. А двадцать минут спустя работы резко и неожиданно встали. Я недоуменно обернулась: все бежали на соседний участок, откуда я только что вышла с проверкой. Я помчалась за всеми и протолкнулась сквозь собравшуюся вокруг чего-то толпу. Картину, которую я тогда увидела, я не забуду до конца своей жизни.

Одного из сотрудников придавило лесами.

И этим сотрудником оказался Бурков.

Глава 41

Последующие события помню как в тумане. Вот я вижу себя на коленях перед Бурковым, вот я лихорадочно проверяю его пульс, вот кричу, чтобы вызывали спасательный вертолет, вот рычу на тех, кто пытается за руки-ноги вытянуть его из завала.

Далее вспышками: повязки, жгут, вертолет, медики. Место ДТП очищают от бревен, один брус, лежащий поперек туловища, убирают вручную. Бурков приходит в себя, стонет. Его грузят на носилки, я влезаю вместе с ним в кабину вертолета и мы летим в город.

Больница, выгрузка, коридор. Меня просят остаться за дверью, потому что сейчас его будут оперировать. Я растерянно стою, затем набираю номер Карпушкина, извещаю о происшествии, сажусь на кресле в зале ожидания и закрываю глаза.

Операция длилась несколько часов. Все это время я дежурила в больнице, отвечала на бесчисленные телефонные звонки и не находила себе места от беспокойства. И вот какое-то время спустя…

— Ему просто фантастически повезло, — говорит мне Иволга, снимая маску, — можно сказать, родился в рубашке. Есть внутренние повреждения, но…