Деликатная проблема

— Разве это не чревато чрезмерной усталостью? Вдруг, не дай бог, возникнет необходимость проводить срочную операцию, а хирург к тому моменту еле живой после тринадцати часов работы?

— Ему не привыкать, — она вздыхает, — некоторые операции длятся и того дольше, но да, по идее, так быть не должно.

— Трудовой кодекс на севере — это вообще отдельная тема, — подключается к разговору Алиханов. — Я здесь недолго, но с нарушениями сталкиваюсь постоянно. Вот ты, к примеру, — он строго обращается ко мне, — ты знаешь, что продолжительность твоей рабочей недели не должна превышать тридцать шесть часов?

— Прекрасно знаю, — парирую я в ответ, — как и то, что за переработку мне платят сверхурочные.

Он хмурится, но ничего не говорит: помнит, ради кого и для чего я так стараюсь.

— Тебе, наверное, неудобно на диване в гостиной, — мягко обращается к нему Анастасия, — Алекс вернется только завтра утром, почему бы тебе не занять сегодня его спальню?

На лице Алиханова отражается весь спектр переполняющих его эмоций: удивление, радость, предвкушение, разочарование.

— Спасибо, но нет, — твердо отклоняет он предложение.

Я ожидаю, когда последует какой-либо комментарий, к примеру, о размере кровати Иволги или пояснение о недопустимости вторжения в личные пространства других людей, но нет, Алиханов просто отказывается без разъяснения причины. Мы доедаем в молчании, а затем расходимся по своим спальным местам.

Карпушкин уходит тихо и без прощаний. Только накануне мы с коллегами вышли из офиса, пожелав друг другу хорошего вечера, а придя утром следующего дня, находим его рабочий стол пустым. Он не взял на себя труд даже сказать нам «до свидания», и оттого его уход оставляет чувство какой-то незавершенности и даже незрелости. Зато в отличие от Карпушкина Петр уходит громко и со скандалом. Масла в огонь его недовольства подлила Женька, раскрывшая величину заработной платы вставшего на его место Алиханова. Ругань Петра слышат оба этажа. Алька пытается его успокоить, но Петр, сбросивший с себя, наконец, маску добряка и дамского угодника, просто и незамысловато посылает ее на три буквы, добавив, что она всегда под него копала и не имеет сейчас смысла притворно ему сочувствовать. За Альку вступается Алиханов. Дело едва не доходит но драки, но вызванная Альбиной охрана успевает вмешаться и сопровождает Петра до выхода. Проходя мимо меня, тот едко мне желает:

— Довольна, что твой любовничек мое место занял? Только недолго тебе радоваться осталось, скоро до тебя Романов доберется.

Глава 60

Дальше все было как-то смазанно: Петра с разбитым носом срочно отправили в травмпункт, вызывали полицию, давали показания. Приехал, кстати, тот самый сотрудник, на которого мы тогда нарвались с Алихановым в дежурной части. Он заполнил необходимые документы и затем отозвал меня в сторонку:

— Я насчет вашего заявления. Вам сегодня официальный ответ придет, но могу сразу сказать, что в возбуждении дела вам отказано. Доказательства отсутствуют, окна мог разбить проходящий мимо хулиган, так что оснований нет. А вот на него, — кивок в сторону взъерошенного Алиханова, — дело возбудят как пить дать.

— Вы считаете, это справедливо?

— Если бы моей девушке сказали такое, я бы тоже разбил этому чмырю морду, так что как мужчина мужчину я его полностью поддерживаю. А вот как сотрудник правоохранительных органов, который стоит на страже защиты и порядка — нет. Всего доброго.

Затем я обрабатывала разбитые костяшки пальцев Алиханова. Майка как-то задумчиво стояла рядом и кусала губы.

— Как ты думаешь, — наконец, спрашивает меня она, — под каким видом это попадет в сводки? Это будет «уроком»?

— Не знаю, будет ли это «уроком» для сотрудников компании, — Тимур шипит, когда я щедро плещу на ранки перекись водорода, — но думаю, что станет уроком для этого конкретного сотрудника. Не притворяйся, перекись не щиплет.

Юрист забавно застывает со страдальческим выражением на лице, явно прикидывая, как поступить дальше, затем со вздохом говорит:

— Могла бы и пожалеть.

— Дома тебя пожалеет Анастасия, — заверяю его я, — она медсестра, ей положено. А я — специалист по охране труда, моя задача — предотвращать такие ситуации.

— Справедливо, — он поджимает губы, — ладно, пойду получать нагоняй от начальства.

— Давай.

Он выходит, и в кабинете мы с Майкой остаемся вдвоем.

— Он за тебя вступился, — она улыбается.

— Моей жизни ничего не угрожало, — я отрицательно качаю головой, — слова Петра остаются словами, мне от них ни холодно, ни жарко. А вот Алиханов может огрести из-за этого серьезные проблемы. И виноватой в них буду я.

— Ты не виновата, — Майка мягко гладит меня по волосам. Наверное, дома она так утешает своих детей. — Врезать Петру было целиком и полностью решением Тимура — и, между прочим, Петр заслужил это на все сто процентов. Он просто редиска, который решил отыграться на тебе. Крайне низкий поступок с его стороны. Вместо того, чтобы разбираться с Тимуром как мужчина с мужчиной, этот недочеловек решил подпакостить женщине. И знаешь что? — она вдруг прыскает. — Он так смешно упал и заверещал от страха, когда Алиханов на него налетел! Подумать только: огромная туша — а внутри нее такой трусливый зайка!

Я смеюсь не столько от воспоминаний, сколько от ее подбора слов.

После разговора с ней я иду к Женьке. Та сидит в окружении своих подружек — после визита полицейского все поспешили воспользоваться возможностью отлынуть от работы и бурно обсудить произошедшее. Змейки не стали исключением:

— До меня дошли слухи, что ты точишь на меня зуб, — с места в карьер вступаю я, не стесняясь окружающих, — мол, я увела у тебя мужчину. Скажи на милость, это правда?

Вся троица остолбенело смотрит на меня в ответ. Подавляю желание достать телефон и сфотографировать эти бесценные выражения лиц.

— В любом случае, — так и не дождавшись ни возражений, ни подтверждений, продолжаю я, — даже если бы это было правдой, это не делает никаких оправданий твоему поступку: раскрытию данных о заработной плате других сотрудников, учитывая, что ты подписывала соответствующее соглашение о неразглашении. Сейчас я придержу это при себе, но если ты — или твои подружки, — сделаешь еще хоть один неверный шаг в мою сторону или в сторону Алиханова, я не премину вытащить сегодняшний случай наружу и предать его огласке, и можешь мне поверить, дисциплинарная ответственность — это самое мягкое наказание, с которым тебе грозит столкнуться.

Я смериваю змеек напоследок своим фирменным взглядом — их будто Медуза Горгона к месту пришпилила, ей-богу — и выхожу, издевательски аккуратно закрыв за собой дверь. Мне несвойственно ставить кого-то на место, если это напрямую не касается моей сферы работы, и уж тем более несвойственно кого-то шантажировать, но сейчас я вышла из себя. Я прекрасно знаю, что каждый второй сотрудник предприятия нарушает какие-то правила и нормы, намеренно или нет, сталкиваюсь с этим постоянно и порой, чего уж там, грешу этим сама — но до сегодняшнего дня меня это абсолютно не волновало. Что изменилось сегодня? Последствия. Кто знает, бушевал бы так Петр, если бы Женька придержала свой длинный язык? Ведь он мог и не разойтись так сильно, алчность могла бы не затмить его разум — и он сумел бы сдержаться, проходя мимо меня, и тогда Тимуру не пришлось бы размахивать кулаками. Вздыхаю. Слишком много «бы». Если бы не проболталась, если бы сдержался, если бы не старался задеть побольнее… Да и Тимур хорош, если честно — ну какой юрист лезет в драку? Для чего, спрашивается, он вообще учил законодательство? Вместо того, чтобы бросаться федеральными законами, полез чесать кулаки.

Глава 61

Поэтому я его пилю. Пилю, пока мы ждем газельку на парковке, пилю, пока мы едем, пилю, пока идем по дорожке к дому Иволги, пилю, когда заходим в дом. Он стоически молчит, как большой, исполненный достоинства пес, на которого лает маленькая собачонка. Этот его горделивый вид заводит меня еще больше, и я, уже выдохшаяся было к моменту возвращения, принимаюсь за него с удвоенной силой — и пристыженно замолкаю только тогда, когда Иволга бросает на меня удивленный взгляд.