День последний

После небольшого молчания Райко' наклонился к Момчилу и стал что-то тихо ему объяснять, указывая на боярина. Момчил не изменил положения, словно не слышал того, что говорит племянник. Наконец, когда тот кончил, воевода тряхнул головой, словно отгоняя какие-то мысли, и взглянул на пленника. Губы его иокривила насмешливая улыбка.

— Вот так встреча! А, боярин Воислав? — промолвил он. — Мне и во сне не снилось, что приведется увидеть тебя здесь. Что же, ты оставил кира Пантелеймона и дочку его, красавицу Теофано?

Пленник отнял руку от усов. Глаза его загорелись гордым огнем.

— Хоть я твой пленник и жизнь моя в твоих руках, помни, что я — боярин, а ты только атаман разбойников, бунтующих против царя и властей, — твердо произнес он.

— А ты признаешь царя, боярин? — спросил Момчил, опершись локтями на колени и вперив взгляд в собеседника. — Я слыхал, будто ты в Царьграде был и там все вокруг сербиянки Неды, вдовы царя Михаила, вертелся? Правда это? Тогда понятно, почему ты черноокую Теофано оставил!

— Замолчи, хусар! — гневно воскликнул боярин Бои-слав, вскакивая на ноги, и рука его сделала невольную попытку выхватить меч, отнятый разбойниками.

Рука упала, но он не сел, а шагнул к Момчилу.

— Не говори хульных слов, Момчил, — промолвил он уже примирительно. — Царица Неда — мать багрянородного болгарского царя, которому я служу.

— Ну, а теперешний, Двойная борода, он какой? А?

— Иоанн-Александр — насильник и похититель престола, — без колебаний ответил пленник.

— Значит, нам с тобой по пути. Коли схватят нас царские люди, ты, хоть боярин и владетель, а с нами, разбойниками, висеть будешь, — быстро проговорил Мом-чил, подмигнув.

Райко встрепенулся.

— Верно! — смеясь, воскликнул он. — Да здравствует виселица! Она всех равняет...

Но боярин нахмурился.

— Это не одно и то же, — высокомерно возразил он, не глядя на Райка, который продолжал смеяться, что-то бормоча себе под нос. — Вы не повинуетесь царской власти, а я иду только против незаконного царя. Без царя и бояр царство быть не может.

— А без народа, без отроков? — вдруг спросил Мом-чил, и голос его дрогнул. — Без таких, как я, как племянник мой Райко, как этот вот медвежатник Сыбо, как крестьяне Чуй-Петлева, которые теперь свадьбу справляют? Слышишь — кричат и веселятся?

И он прислушался к врывающемуся в окна шуму. Топот и гиканье сопровождались однообразным, глухим наигрышем гудка ', который перебивал доносившийся как будто издали хор девичьих голосов. Слушая, Момчил менялся в лице: оно, словно летнее небо, то прояснялось, спокойное, веселое, то вдруг темнело. Боярин, прищурившись, поглядел на него, потом на Сыбо, который сидел неподвижно.

— Царь и бояре поставлены затем, чтобы царствовать и управлять, а парики и отроки должны платить налоги и служить воинами. Так богом устроено, — промолвил он уверенно и гордо.

— Коли так, то мне, Райку и всем голым-босым все равно, кому посошное да кошарное ^{13 14} платить — Ивану ли Александру, который сербиянку Неду и Михайлова сына прогнал, или безусому юнцу этому, Стефану Шишману, которого ты на престол посадить ладишь.

— Правильно, — подтвердил Райко. — Что Иван, что Стефан, нам легче не станет.

Боярин ответил не сразу, а подошел еще ближе.

— Послушай, Момчил, — промолвил он совсем тихо,— ту ли песню ты запоешь, коли я скажу тебе, что этот безусый юнец и эта самая Неда нарочно послали меня к тебе с грамотой и подарками?.

Момчил быстро поднял голову и вопросительно посмотрел на пленника.

— Выходит, ты меня и искал? — промолвил он. — Говоришь, царица Неда и Шишман нарочно тебя послали? А откуда они меня знают, и чего им надо от меня, отрока и хусара? Я ведь не раб и не боярин.

Пленник засмеялся.

— Царица Неда и юный Стефан узнали о тебе от меня. Ты думаешь, я так легко забыл о том вечере, когда ты спас меня от нападения пьяных головорезов в корчме «Золотой щит» возле Цурулона? Один против четырех! Клянусь святым Георгием-копьеносцем, такого меча и такой руки я до тех пор ни разу не встречал и — кто знает — встречу ли когда в будущем! Хоть ты не боярин, а хусар, но юнак, какого редко можно встретить и среди болгар и среди греков. Если б не ты, отправился бы я на тот свет к отцу своему, которого Иоанн-Александр изгнал из Болгарии, сократив ему дни. Спасибо тебе!

Момчил нахмурил брови.

— Но откуда ты знал, что я здесь, в этих дебрях? Только постой, — прибавил он. — Не сердись, что я спросил тебя насчет кира Пантелеймона и его дочери Теофа-но. Мне стыдно умного грека. Я почти два года в его стратиотии ¹⁵ прожил, многому научился, человеком стал, а напоследок, вместо того чтоб спасибо сказать, убежал не простившись.

И он покачал головой. Потом, после небольшого молчанья, проворчал:

— Ну, говори! Да покороче: у нас дело есть.

— Я не знал, где ты, Момчил, — начал боярин. — Видно, бог в конце концов свел меня с тобой. Когда твои схватили меня, я в первый раз услышал твое имя от одноглазого хусара. До тех пор куда только я не ездил, где тебя не искал! И по всей Меропской области и в святом Юстине, до самой Клокотицы. Всюду тебя знают. Бояре бранят, а крестьяне хвалят. Ну, дело твое! Я от тебя до сих пор только хорошее видел.

— Дальше, может, и плохое увидишь, — сурово заметил Момчил. — Слишком-то не располагайся.

— Может быть, — возразил боярин и гордо сверкнул глазами. — Лучше храбрый враг, чем трусливый друг.

— А что тебе говорили в Меропской области? — не без любопытства осведомился Момчил.

— И те, что тебя бранили, и те, что поминали добром, только плечами пожимали. Одни уверяли, будто ты уже где-то на виселице вниз головой повис, другие богу молились, чтоб ты жив-здоров вернулся. Кое-кто уверял даже, что ты к одному византийцу поступил тонкому обхождению обучаться. А когда я им говорил, что тебя у этого грека нету...