День последний

Монахиня не успела опомниться, как боярышня приподнялась на ложе и, не спуская глаз с сестры Момчила, тихо промолвила:

— Почему ты так ласкова со мной, сестра Ксения? Почему так заботишься обо мне? Разве ты видела много добра от моего отца? Разве получила что-нибудь хорошее от меня? Или бережешь меня для своего брата Мом-чила? Я все слышала, что ты говорила с этим хусаром, но не все поняла. Признайся: ты — та самая Евфросина, за которую меня принял медвежий поводырь Сыбо и о которой я молилась по приказанию отца...

Сестра Ксения страшно побледнела, у нее подогнулись колени, и она как стояла, так и опустилась на топчан к больной. Схватила руки Елены, прижала их к своей груди и заплакала, не в силах вымолвить ни слова. У Елены на глазах тоже выступили слезы. Высвободив одну руку, она обняла плачущую монахиню и продолжала:

— Пресвятая богородица привела меня в этот монастырь, чтоб я увидела тебя, Евфросина, познакомилась с тобой и попросила у тебя прощения за все зло, которое ты ...

— Замолчи, замолчи! — воскликнула монахиня и прошептала сквозь слезы: — Бог наказал меня! Бог наказал!

— Нет, бог не наказывал тебя, — перебила Елена. — За что господь будет судить тебя, когда ты не сделала ничего дурного? Другие грехи будет судить суд его праведный, другие...

Лицо ее омрачилось, и брови сблизились, как это было на постоялом дворе, когда Сыбо протянул ей золотой перстень.

— Не плачь и не целуй мне руки, сестра Евфросина,— тихо, задумчиво продолжала она, и морщина на лбу ее не исчезла, а красиво изогнутые брови слились, как две грозовые тучи. — Я согрешила, притворившись спящей, но иначе ничего не узнала бы, хоть в уме у меня все время вертелось кое-что из того, что говорил медвежатник. Нет, не только с тех пор... — поправилась она, устремив взгляд куда-то в пространство.

Елена помолчала, словно стараясь вспомнить что-то давнишнее, почти забытое.

— Мне кажется, я и тебя когда-то видела и твоего брата хусара, — тихо промолвила она. — Наверно, когда была совсем маленькая. Вот сейчас услыхала, как ты вздыхаешь, и показалось мне, будто я уже слыхала этот вздох и плач.

Монахиня подняла лицо, бескровное, заплаканное. Губы ее кривились в горькой, страдальческой улыбке.

— Елена, боярышня Елена, — воилем вырвалось у нее. — Ты запомнила меня плачущей и опять видишь в слезах! Горькая моя участь...

И она устремила взгляд прищуренных глаз на озаренные лампадкой иконы.

— Не мучай меня, — прошептала она, сжав руки и умоляюще глядя на Елену.

Елена села на постели и прислонилась к стене под иконостасом. Она долго молчала, глядя на монахиню широко раскрытыми глазами, не мигая.

— Сестра Евфросина, — проговорила она наконец. — Неужели ты думаешь, что я сама не мучаюсь и не лишилась покоя на всю жизнь? Неужто мне приятно слышать, что отец обидел тебя, — чем, сама не знаю, но, кажется, догадываюсь. И разве ты забываешь, что я здесь — не по своей воле, а пленница твоего брата, которую он захватил насильно?

Она покраснела и закрыла глаза рукой.

— Отец, отец,— запричитала она,— что с тобой будет, когда ты узнаешь, что дочь твоя — в руках твоего врага!

Опомнившись, она испуганно поглядела вокруг.

— Где, где он?

— Кто? — ласково спросила монахиня, гладя ее по руке.

— Момчил. Когда приедет хусар Момчил? Тот, что на Комниновом лугу возле Одрина представился мне как боярин, и я дала ему перстень, потому что он меня переплясал. Да не только перстень, а, кажется...

Она поглядела на монахиню с горькой улыбкой. Потом, наклонив голову, прошептала:

— Я ненавижу Момчила, ненавижу, но другой его образ все время передо мной, не уходит из глаз.

И она опять покраснела.

— Ты перстень ему дала, говоришь? — спросила монахиня, глядя на нее с удивлением.

— Да. Золотой перстень с синим камнем. Он у медвежьего поводыря остался.

— Золотой, с синим камнем? —вздрогнув, повторила монахиня. — Откуда он у тебя? — промолвила она еле слышно.

— Отец подарил. Несколько лет тому назад, на Кой-_стантина и Елену, в день моего ангела. Что ты так смотришь на меня, сестра Евфросина? Что с тобой?

У монахини потемнело лицо; она смотрела перед собой невидящим взглядом.

— Этот перстень... этот перстень, боярышня Елена...— медленно, с трудом произнесла она, — твой отец когда-то надел мне на палец. С него все и началось.

Она перекрестилась.

— Видно, господь еще не отпустил мне греха моего.

— ‘А его греха? Отцовского? — спросила боярышня.

— Прости ему господь! А я все простила, — тихо ответила монахиня. — Только мои прегрешения не прощенные останутся. Мой грех тяжкий, боярышня: ведь я все видела и все знала, да только душа моя тщетой и гордостью обуяна была. И мать твою...

— Мою мать? — воскликнула Елена.

— Мать я твою обманула, боярышня, — смиренно призналась монахиня, взяв обе руки Елены и прижав их к своей груди. — Все, все сейчас тебе расскажу, как было, ничего не скрою... Только ты не клейми меня, боярышня-сестрица ... Дай, я рученьки твои поцелую. Матери твоей не могу ручек поцеловать, прощения у нее попросить, так хоть твои поглажу, слезами омочу... Не отнимай, милая!

— Что ты моей матери сделала? За что должна у нее прощения просить? — спросила Елена, не сводя глаз с монахини.

Сестра Момчила ответила не сразу: она словно собиралась с силами, чтобы начать свое повествование. Голова ее поникла, глаза утонули в тени надвинутого плата.

— Ты помнишь свою мать, боярышня? — слабым голосом спросила она наконец.

Елена поглядела на нее с удивлением.

— Словно видела во сне, — ответила она. — Держит меня на коленях и гладит. А у самой в глазах — слезы. Как будто она, хотя лица не помню. Только это вот и осталось в памяти: целует меня и плачет.

— Плачет, — как эхо повторила монахиня. — Ей было о чем плакать. Хорошая была женщина, ласковая, добрая. А я еще веселой, смеющейся ее видела. Бывало, запоют соловьи в лесу, она, сидя на боярском крыльце в Цепине, им откликается, и давай — кто кого перепоет,

— В Цепине? — тихо повторила Елена. — Мне отец говорил о нем. Там — крепость. И могила мамина.

— Да. Твою мать там похоронили, как она хотела. В западной части, у крепостной стены. Сколько раз я на этой могиле бывала, сколько на ней горьких слез пролила. А теперь слушай: я тебе свое сердце открою. Выслушай и помолись за меня.