День рождения Марины

В комнате, наконец, появилась виновница торжества, неся в руках широкий стеклянный бокал и откупоренную бутылку белого. Поставила бокал на стол, налила Веронике вино и уселась на диван рядом с Леной.

– Главное – едем мы с ним на Гоа, – неожиданно разоткровенничалась та, – трахаемся там, как два суриката, везде – в море, на пляже, на пальме… И днём, и ночью, без перерыва. Я, кстати, именно тогда и забеременела. А до этого десять лет не могла.

– Вот это да! – восторженно воскликнула Вероника, отпивая вино из бокала. – А у нас с мужем последние лет пять с сексом напряжённо…

Получив новое сообщение на телефон, она в который раз отвлеклась от общего разговора. И лишь через пару секунд подняла на своих собеседниц немного ошалевший от разнообразных эмоций взгляд.

– А сколько лет вы женаты, Вероника? – участливо спросила Марина, сделав вид, что ничего не заметила.

Она поймала себя на мысли, что ровным счётом ничего не знает об этой странной писательнице, кроме, пожалуй, всем известных фактов её творческой биографии. А главное – Марина вдруг поняла, что действительно хочет узнать поближе эту Веронику.

В недавнем прошлом, будучи замужем, на всех посторонних женщин Марина смотрела с отрешённой неприязнью. Все ревнивицы мира воспринимают других представительниц прекрасного пола как опасных конкуренток и предпочитают держать их подальше от своего главного сокровища – мужа. Так, на её прошлый день рождения были приглашены преимущественно мужчины – Гришины коллеги, партнёры и друзья. Исключение составляли, пожалуй, лишь парочка проверенных подруг да немногочисленные жёны Гришиных друзей. Сейчас пришла пора обзаводиться собственным окружением, и Марина, отбросив былые предрассудки и свою женскую предвзятость, созвала к себе в новый дом самых притягательных, успешных и харизматичных дам, с которыми была бы не прочь сойтись поближе. Известная столичная писательница, которую она частенько видела на страницах «глянца», как раз принадлежала к их числу.

– Мы женаты четырнадцать лет, – после непродолжительного устного подсчёта сообщила Вероника.

Марина напряглась, пытаясь вспомнить, сколько же лет были женаты они с Гришей.

– Да, у нас тоже было всё «не фонтан» в последние годы брака, – взвинченно призналась Лена. – Ну, не хотел он меня больше. Я его спрашиваю: «Славик, у тебя кто-то есть?», а он мне: «Нет. С чего ты взяла? Просто уже возраст, не так часто хочется, как раньше». Я и верила, дура. А потом мы укатили на этот проклятый Гоа. И там он меня постоянно трахал, а потом садился на веранде (мы ведь дом снимали прямо на берегу моря) и сочинял песни. И вот, после очередного перепихона лежу я в кровати, а он – за синтезатором. И поёт новую песню. А там слова такие: «Прости меня, моя любовь, что нам не возродиться вновь, что ветра шум нас унесёт, и я один шагну на взлёт…» И я вдруг отчётливо понимаю, что он не обо мне поёт.

– А все эти годы он что, только про тебя песни писал? – изумилась Вероника. – Прямо вот все-все? Ничего, что я на «ты»?

– Да, да, конечно, я и сама хотела предложить… Да, все десять лет, сколько мы были вместе, он писал только про меня. Он любил меня, понимаешь? И тут вдруг – бац… И не про меня. Я вернулась с Гоа уже беременной, а он, услышав радостную новость, от которой ещё год назад с ума бы сошёл от счастья, вдруг как-то сник…

– У него уже тогда ЭТА была, – пояснила осведомлённая Марина.

– Была. Уже вовсю была, – вздохнула Лена. – Правда, они потом благородно ждали, пока я рожу. Не хотели, видите ли, тревожить и без того неуравновешенную психику беременной женщины. А сразу после того, как Славик взял в руки новорождённую дочку и поцеловал её, он сказал мне: «Прости. Я ухожу. Люблю другую». Потом стало ещё хуже: ребёнку понадобилась медицинская помощь. Ей поставили очень страшный диагноз – задержка развития.

Тут Вероника зашлась в громком кашле, поперхнувшись вином от услышанного.

– Нам мог помочь один-единственный врач в Москве. Только к нему на приём очередь – на десять лет вперёд, – не обращая на неё никакого внимания, продолжала Лена. – В общем, нереально попасть. Вот тут и выясняется, что новая зазноба моего Славика при помощи папы-министра может уломать этого доктора, и он нас примет вне очереди.

– Ну и как? Помогло лечение? – с искренним сопереживанием спросила Вероника, прокашлявшись.

– Ещё как! Ариэлла, может, и отставала в развитии, а сейчас всех сверстников обогнала! Уже чирикает, птичка моя. Бойкая такая, шустрая…

– Вся в маму! – ободряюще улыбнулась Марина, отметив про себя, что с приходом гостей перестала ждать звонка Гриши.

Ради этого и затевался, собственно, весь день рождения… Пока придумаешь праздничное меню, закупишь продукты, обзвонишь приглашённых, встретишь их и займёшь разговором, все лишние мысли сами собой испарятся. Друзья – лучшее спасение для одинокой женщины, коей она и являлась.

В отличие от Марины, Вероника нервно вертела в руках свой золотой айфон не в силах расстаться с ним хотя бы на пару мгновений. – А с мужем-то что? – спросила она Лену. – А ничего, – с деланным равнодушием ответила та. – Со мной не видится. К дочке интереса не проявляет. Как будто и не было его все эти годы рядом, как будто это всё мне приснилось.

Она крепко зажмурилась, по-детски придавив глаза ладошками, чтобы не заплакать.

– Ну, хоть деньги передаёт – уже хорошо, – оптимистично заметила Марина.

– Да ну, – отмахнулась Лена, – там такие деньги… Если бы не антреприза и дядя Сёма из Новосибирска, заплатила бы я сейчас за электричество в доме! Сама знаешь, во сколько в этом посёлке коммуналка обходится.

– Ну, ведь помогает же. Не то, что мой папаша, – возразила Вероника. – Вот тот меня в своё время бросил так бросил. По полной программе. Ни денег не было от него, ни его самого, хоть и жил неподалёку.

Она сделала паузу, отхлебнула немного вина, и, приняв молчание остальных за интерес к её истории, стала многословно рассказывать:

– Я родилась «по залёту». Папа под давлением родителей с обеих сторон, конечно же, женился на маме, но верность ей не хранил. А поскольку в те годы о презервативах мало что слышали, то ещё и периодически «баловал» всякими венерическими сюрпризами – то триппером наградит несчастную, то ещё чем похлеще. Однажды даже исхитрился ей юбилей испоганить – она у себя в тот день такие симптомы обнаружила, что не в кафе пошла отмечать, а в больницу помчалась, как ужаленная. Причём доктора у неё выявили гонорею и стали подозревать, что и меня папашка мог ненароком заразить – маленьких детей часто в постель берут. Да и посуда общая была, разумеется… Ох, как меня мучали этой проверкой «на вшивость»! Мать рассказывала, что в те годы, дабы диагностировать заражение на ранней стадии, неделю нельзя было мыться, много пить, а в рационе следовало оставить только солёные продукты. Я орала, чесалась, просила водичку. Представляете, каково было мне, трёхлетнему ребёнку? – Ой… – сочувственно пробормотала Марина. – Мы все жили в маленьком военном городке, где я родилась. А потом отец поехал в Москву поступать в академию, ну а мы с мамой – за ним, разумеется, как его семья. Родители сняли квартиру недалеко от Лосиного острова, мать устроилась на работу. Несколько лет они ещё промучались вместе, а потом всё-таки развелись. Конкретно за это я его никогда не осуждала. С матерью и правда жить было просто невозможно, я сама от неё сбежала в семнадцать. Только ведь отец и по отношению ко мне, к родной своей дочери, некрасиво поступил – велел нам обеим с мамой валить из Москвы восвояси к её родителям в Белоруссию. Потому что вернуться в наш военный городок, где мы жили до отъезда, было невозможно – тогда другие порядки были, до приватизации недвижимости ещё не додумались, и в квартире нашей благополучно поселились другие жильцы.

– И сколько же тебе было лет? – с вежливым интересом уточнила Марина. Не сказать, что детская трагедия словоохотливой гостьи сильно её взволновала, но долг хозяйки праздника велел ей быть внимательной и участливой.

– Семь, – охотно сообщила та. – Я уже ходила в первый класс. Знаете, родители так тяжело разводились… Мать на отца жаловаться пошла, требовать, чтобы коммунистическая партия СССР вернула своего нерадивого члена в лоно крепкой семьи. Проблем ему подкинула, в общем. Развод тянулся долго, мучительно, и всё это время они собачились, обвиняли друг друга. Мать швырялась вещами, он не вылезал из загулов, а я всё это наблюдала – куда было деться в малогабаритной однушке? Потом приходила в школу и заливалась горькими слезами на плече нашей классной руководительницы Тамары Георгиевны. Заглядывала ей в глаза и жалобно ныла: «А у меня родители развоооодяяяяятся…» И меня все жалели. Именно тогда, пожалуй, я и научилась врать. А точнее, придумывать и рассказывать разные небылицы. Например, после новогодних каникул, которые почти безвылазно провела дома, рядом с рыдающей матерью, я, даже глазом не моргнув, наврала всему классу, что была в Германии и даже во всех подробностях описала тамошние новогодние красоты – празднично наряженные рождественские ели, игрушки в больших магазинах (тогда слово «супермаркет» мало кто из нас знал), многоярусные кремовые торты и пряничных человечков. И откуда только взяла всё это? Ведь слаще морковки ничего не ела…