Дети белой богини

Ломик стоял на самом виду. Был прислонен к стенке сарая и сразу же бросался в глаза. Указав на него, Герман спросил:

– Это ваше?

– Да вроде был такой, - снова пожала плеча­ми Ирина Михайловна.

– Наш я прошлой зимой потерял, — напомнил ей Павел.
– Забыл на рыбалке, я же тебе говорил.

– Значит, прошлой зимой ломик у вас был? — спросил Горанин у Ирины Михайловны.

– Да, - кивнула она.

– Попрошу изъять, — обернулся Герман к опе­ративникам.
– Аккуратнее.

Когда ломик вынесли на свет, все увидели на нем следы запекшейся крови. Завьялов, обладал идеальным зрением. Немного пригнувшись, отметил прилипший волос. И содрогнулся. Кашта­новый. Машин. Ему стало нехорошо.

Ирина Михайловна ахнула:

– Паша! Что это?

– Ма, ну откуда же я знаю?
– равнодушно от­кликнулся Павел.

– Это орудие убийства, - сказал Герман.
– Ко­нечно, будет экспертиза, но я почти уверен... Прот должаем обыск.

Через несколько минут из сарая вынесли чер­ную куртку из плащевки. На ней также видны были бурые пятна, похожие на засохшую кровь.

– Это ваше?
– спросил Герман.

– Да, мы торгуем такими куртками,' - упав­шим голосом сказала Ирина Михайловна.

Павел угрюмо молчал.

– Так и запишем. На куртке видны бурые пят­на. Предположительно, кровь. Вещь так же будет направлена на экспертизу. Ну, я думаю, основа­ний для задержания достаточно?

И тут нервы у Павла сдали. Он побежал. Ска­тился в овраг и рванул в сторону Мамонова.

– Стой!
– закричал Герман и выхватил пистолет.

– А-а-а!
– разнесся над оврагом отчаянный крик Ирины Михайловны.
– Пашенька, не надо! Не надо, Пашенька!

И тот остановился. В овраг уже спускались оперативники и участковый. Герман стоял, наце­лив оружие на Павла. Лицо у него был страшное.

– Герман!
– твердо сказал Завьялов.
– Опусти пистолет!

– Это же твоя жена! Он убил твою жену!

– Не твою же. Опусти.

Горанин нехотя опустил пистолет. Из оврага, сопровождаемый милицией, вылезал перепачкан­ный грязью Павел.

– Попытка совершить побег также будет от­мечена в протоколе, — сквозь зубы процедил Го­ранин.

– Что, свел со мной счеты?! Да?! Свел?!
– зак­ричал Павел.
– Сволочь!

Пистолет в руке Германа дрогнул. Но он сдер­жался. Так же сквозь зубы процедил:

– Щенок. Надо было тебя пристрелить. При попытке побега.
– И нехотя засунул оружие во внутренний карман черной кожаной куртки.

Когда Павла сажали в милицейский «уазик», тот, обращаясь только к матери и ни к кому боль­ше, несколько раз повторил:

– Я не убивал. Неужели непонятно? Я не уби­вал...

...В прокуратуру Завьялов ехал снова в маши­не Германа. Тот постепенно успокаивался, обре­тал свой нормальный вид. Но забыть, какое лицо было у него, когда он поднял пистолет, Александр уже не сможет никогда.

– Что молчишь, Зява?
– наконец заговорил Горанин.
– Ну вот, все и кончилось.

– Ничего еще не кончилось, - покачал голо­вой Завьялов.

– А ломик? Или ты не веришь, что именно им убили Машу? Ну так экспертиза...

– Верю. Им.

– Так в чем дело?

– Сам не знаю.

– В прокуратуре нас Федор дожидается. Сей­час проведем процедуру опознания и начнем допрос.

Возразить было нечего. Когда приехали в про­куратуру, Павла одели в ту самую черную курт­ку. Она пришлась впору. И тут Завьялов засомне­вался: действительно ли не виноват Павнов? Ломик могли и подбросить. Но куртка! Его ведь размер!

Сторож, которому предъявили для опознания трех мужчин примерно одинакового роста и те­лосложения, без малейших колебаний указал на Павла:

– Вот он. Он пробегал под окнами. Точно.

– Вы врете, - сказал Павел.

– Задержанный, попрошу без комментариев -оборвал его Герман.
– Понятые, подпишите про­токол опознания.

Отозвав Горанина в сторонку, Завьялов ска­зал:

– Ты не имел права надевать на него эту куртку. На ней кровь. Разумеется, любой в этом слу­чае укажет на испачканную куртку, не обращая внимания на то, кто в нее одет.

– Не учи меня, - хмуро сказал Герман.
– При Допросе будешь присутствовать?

– А разве мне можно?

– Хочешь сказать, что я нарушаю закон?

– Слишком уж часто, Герман. Есть такая по­говорка: закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло. Так вот, ты, по-моему, в это самое дышло просто-таки впрягся. А закон за тобой, как телега тащится. Только чтобы тебе было удобно.

– А если он признается в убийстве?
– усмех­нулся Герман.
– Я ведь понял, ты был у него вчера. Предупредить хотел, да? И это, по-твоему, по закону?

– Да, я у него вчера был. И меня вот что сму­щает: Павел узнал, что находится под подозре­нием, но от улик не избавился. Почему?

– Может, просто не успел?

– Это вряд ли. Времени у него было достаточ­но. На допросе присутствовать не буду, но могу я сказать ему два слова?

Герман нахмурился:

– Вообще-то, это не по закону. Только в моем присутствии.

– Эк ты, вспомнил! Теперь не по закону! Лад­но, валяй.

Они подошли к Павлу. Тот наконец осознал, что события сегодняшнего дня — не сон. Жесто­кая реальность. И словно оцепенел.

– Павел, ты ничего не хочешь мне сказать?
– спросил Завьялов.

– Я вчера вам все сказал.

– А как объяснить находки?

– Я могу объяснить. Но мне все равно никто не поверит.

– А ты попробуй, - зло усмехнулся Горанин.

– Я никого не убивал.

– Так все говорят. Ты не оригинален.

– И вы тоже. Не оригинальны. Воспользовались служебным положением, чтобы в тюрьму меня упрятать.

– Много ты о себе воображаешь, парень. Советую по-дружески: чистосердечное признание облегчит участь. А то я тебе такой срок орга­низую, что ты из зоны выйдешь только к пен­сии. Если выйдешь. Там не любят таких упря­мых.

– Ладно, Герман, хватит, - вздохнул Завьялов, поняв, что разговора по душам не получится.
– Проводи меня.

– Задержанного - в мой кабинет, - сказал Го­ранин охране и вслед за Александром направил­ся к выходу.

Возникла неловкая пауза.

– Куда сейчас?
– спросил наконец Герман.

– Домой. Куда же еще.

– Тебе надо отдохнуть, Саша, - мягко сказал Горанин.
– Займись похоронами. Я затянул немно­го с выдачей тела, ты уж извини. Но теперь все. Машиной матери я еще вчера позвонил. Утром они забрали Машу. И вот еще что, на следующей неделе поезжай-ка ты к Валюше. Займись учебой. Скоро филиал откроют. Жизнь продолжается. А? Разве не так?