Дети белой богини

– Осталось только устроить опознание, офор­мить все, как положено, и, считай, дело в шляпе. Вчера вечером я дозвонился до прокурора. Санк­цию на обыск и на задержание Павнова мне вы­дадут в понедельник утром. Я хотел пригласить тебя в понятые.

– Обыск?
– удивился Александр.
– А что это даст?

– Что-нибудь да даст, - загадочно сказал Гер­ман.
– Ну, ты доволен?

– Сам не знаю. Думаешь, показаний сторожа достаточно?

– Будут и другие. Сотрудники больницы рас­скажут, как Павел Павнов домогался Марии За­вьяловой, преследовал ее, настойчиво ухаживал. И, получив отказ, естественно разозлился. Нигде официально не работает, вечерами толкается на Пятачке в подозрительной компании, распивает с друзьями спиртные напитки. Чьи показания при­лагаются. Хороший букет получается! А?

– Постой, какие еще друзья?

– Найдем, - уверенно сказал Герман.
– Дума­ешь, он по вечерам дома сидит? Как же!

– Но мне сказали, что он хороший парень, ти­хий, застенчивый.

– А ты мне что недавно сказал? Что он мань­як, который разбил машину, а потом витрину. И украл костюм. Разве не так?

– Так.

– Ну и в чем дело? Дай-ка мне протокол. Герман аккуратно убрал листки в папочку. Показаниям Федора Завьялов не поверил. Но в том, что сторож Павнова опознает, не сомне­вался. Такое давление не выдержать и тертому ка­лачу, а уж Федор скажет и подпишет все, что угод­но. Только бы не трогали. Если у Павла нет али­би, он загремит за решетку. Поэтому и спросил:

– А если у него алиби?

– Какое? Дружки подтвердят, что был с ними, распивал спиртные напитки? Не пройдет. Да и не подтвердят они. Мать скажет, что Паша был весь вечер дома, а ночью преспокойно спал в своей теплой постельке? Какой суд ей поверит? Мать всегда на стороне сына. Показания близких лю­дей судом не учитываются. Так-то.

– Но это может оказаться правдой!

– Вот обыск и покажет, где правда, а где ложь. Ну, давай обедать. Пить будешь?

– Нет.

– А я буду!

Завьялов уже решил, что завтра навестит Павнова. Черт с ними, с московскими гостями! Ин­туиция должна подсказать, убивал тот Машу или нет. Надо просто с ним поговорить. О Веронике и Павле решил пока молчать. Когда Герман вы­пил водки, как бы вскользь спросил:

– А почему ты все-таки не женишься?

– На ком?
– спросил Герман, жуя картошку.
– Вкусно! Хорошо у тебя получается, Зява! Вот я готовить не умею.

– Ну и женился бы.

– На ком?

– Хотя бы на Веронике.

– Хочешь сказать, что можешь представить себе Нику, жарящей картошку на сале?
– Гора-нин расхохотался.

– Я ее не знаю. Но, может быть, она окажется хорошей женой и Хорошей хозяйкой?

– Ты ее мать знаешь?

– Аглаю Серафимовну?
– (С языка чуть не сорвалось «Наглаю»). — Откуда? Наслышан, ко­нечно.

– Иметь такую тещу, все равно, что стоять на табуретке с петлей на шее. Чуть потерял бдитель­ность, и табуретка - бац! Одно движение ноги тещи, и ты качаешься с высунутым языком. Она меня все равно уничтожит. Это не женщина -ядерная бомба. Все и всех вокруг испепеляет. Ника говорит, отец по дому на цыпочках годит. Мэр города! Что уж обо мне говорить! Я, Зява, на цыпочках ходить не умею.

– Но если любовь? .

– У кого?
– откровенно удивился Герман.

– У тебя, у нее.

– У нее это простой каприз, а у меня... Ну, ска­жем так: давление обстоятельств. А любовь в жизни у настоящего мужчины может быть толь­ко одна. И все твои женщины обязательно похо­жи на первую.

– Значит, ты с ней порвал?

– Это не так-то просто.
– Герман промокнул губы салфеткой.
– Девчонка упряма. Потому что избалована. И, как ни крути, папа - мэр. Власти у него всяко больше, чем у меня. Я в прокуроры хочу, а он запросто может мне так кислород пе­рекрыть, что останусь, без средств к существо­ванию.

– Это ты о чем?

– Да так. К слову. Мне остается либо очаровать Аглаю, что практически невозможно, либо...
– Герман тяжело вздохнул.

– Либо?

– Либо подсунуть девчонке другую игрушку. Авось она от меня отстанет.

– А по-моему, она тебя очень любит.

– Ты-то откуда знаешь?
– удивился Герман.

– Это видно. Когда любят - видно.

– И кого, по-твоему, я люблю, раз это видно?

– Это было бы слишком смелое предположе­ние.

– Вот и не надо, - поспешно отвел глаза Гер­ман.
– Ну что ты на меня так смотришь? Осуж­дающе. Мол, морочу голову девчонке. Да ведь это она ко мне приклеилась, не я к ней! Не люблю я ее! Понимаешь ты? Не люблю. Будь она дочь премьер-министра! Самого президента! Ничего это не изменит! Она много курит, слиш­ком тощая, взбалмошная, капризная. Истерич­ка! Много красится, вечно пачкает косметикой постельное белье. Это мелочь, на таких мело­чах и держится любовь. Тьфу ты! Нельзя же так часто повторять это слово! Давай-ка, Зява, вы­пьем.
– И после паузы мрачно добавил: - За лю­бовь.

Горанин выпил, закусил маринованным огур­чиком.

– Значит, в понедельник. Хочу, чтобы все было на твоих глазах. Я тебе предварительно позвоню, потому как не знаю, во сколько получу санкцию. Предполагаю, что с утра. Встретимся на Пятач­ке. По моим сведениям, Павновы живут побли­зости.
– Вздохнув, добавил: - Никуда сегодня не пойду. Устал. Ника вместе с мамашей в столицу отбыла. За покупками. Она мне звонила: «Чего тебе привезти, дорогой?» Как будто я уже ее соб­ственность! Но ничего. По дороге ей мозги-то промоют. Шофер повез. А папа, значит, в загуле. Отрывается по полной. У них в особняке тиши­на. Он даже отрывается тихо, беззвучно. Просто пьет, пока не свалится. Как я его понимаю! Зна­ешь, я тоже ее боюсь, Аглаю. До смерти боюсь. Только т-с-с-с... Никому.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду, - поднялся Завь­ялов.
– А ты отдыхай.

– Думаешь, я, как он?
– оскалился Герман.
– Не-е-ет, Зява! Шалишь! Мы, Горанины, на цыпочках гулять не умеем. Впрочем, ты прав, мне по­спать надо. У меня сегодня еще одно важное дело.

– Какое дело?

– Да так, пустячок.

Как всегда, он сам себе противоречил. Но та­ков уж был Герман Горанин.

...Мимо больницы Завьялов почти бежал. Вот все и решилось. В понедельник прокурор выдаст ордер на арест Павла Павнова. А Герман его обя­зательно дожмет. Но ведь есть же истина! И есть справедливость! Надо, чтобы не просто кто-то сидел за убийство Маши, а сидел тот, кто вино­ват. Только тогда ему станет легче...

День пятый

Визит к Павновым пришлось отложить до ве­чера. В воскресенье часов до трех они торгуют на рынке, а приехав, наверняка сядут за стол. Ко­нечно, нарушать семейную идиллию не хотелось, но выбора не было. Завтра будет поздно.

Едва дождавшись шести часов, Александр от­правился на окраину Фабрики. Нужный дом сто­ял в ряду кирпичных пятиэтажек последним. При­кинул: отсюда до больницы не так уж и далеко. Минут пятнадцать, если быстрым шагом. Еще поднимаясь по лестнице, почувствовал запах ту­шеного мяса. Ах, как не вовремя! У людей празд­ник, дорогие гости из Москвы. Вспомнилась крикливая женщина, жена Павнова-старшего, и сразу захотелось развернуться и уйти.

Дверь открыла Ирина Михайловна.

– Вам кого?
– спросила улыбаясь. Она была чуть под хмельком, веселая.

– Мне Павла. А вы меня не помните? Женщина наморщила лоб.

– Вы у нас воспитательницей были. В детс­ком саду. Я понимаю, столько лет прошло! Я Саша Завьялов.

– Завьялов... Нет, не помню. Паша!
– обернув­шись, крикнула женщина.
– К тебе пришли!

– Кто там, мать? — раздался мужской бас. Не Пашин, старшего брата.
– А ну, зови сюда, за стол! Гулять будем!