Дети белой богини

– Ну садись в машину.

Конечно все это только догадки. Но вчера днем снега еще не было, выпал он ночью. Разумеется, ночью дороги никто чистить не будет. Они обиль­но посыпаны песком, на который и выпал снег. Отсюда нашлепки на ободах и бампере: Герман месил рыжий снег на дорогах N. Ночью?

Горанин плавно вывел машину из гаража, по­том вылез, чтобы закрыть ворота. Завьялов сидел, почти не дыша, осмысливая увиденное. Что про­изошло ночью, пока он крепко спал? Не Германа надо об этом спрашивать. Тот все равно не скажет.

– А знаешь, - сказал Горанин, выруливая на дорогу, - зайду-ка я с тобой к Валентине Василь­евне, поздороваюсь.

– А как же совещание?

– Подождут. Я же сказал: еду.

На дорогах уже работала уборочная техника. Снег, перемешанный с песком, сдвигали к обо­чине, где трудился транспортер. Ехали они мол­ча, Горанин был рассеян, пролетел на красный, но его никто не остановил. Завьялов подумал вдруг: «Сотрудники ГИБДД! Машина у Германа приметная, ее в городе знают все. Правда, по но­чам в N никто не караулит нарушителей. А если дело было утром, часов в шесть?

Тряхнул головой: ну, ездил куда-то Горанин ночью, и что это даст? Скажет, к любовнице, и все j поверят. И женщина найдется, которая это подтвер­дит. Нет, Германа так просто не возьмешь».

– Эй, Зява! Очнись, приехали! — окликнул его Горанин. И посигналил.

В окне тут же появились любопытные женские лица. Сотрудницы страховой компании зау­лыбались, начали поправлять прически. Герман первым ввалился в офис, загудел:

– Повинную голову меч не сечет! Каюсь, бабоньки, мы с Александром вчера загуляли, вы уж |его простите.

– И девочки были?
– кокетливо спросила Ва-люша, поднимаясь из-за стола.

– А как же! Десятка два, не меньше!

– Ну тебя-то я знаю, а вот Александр Алек­сандрович удивил! Мы бы ради него и сами зас­толье организовали, разве ему нас мало? А, де­вочки?

Девочки заулыбались, а Завьялов смутился и покраснел. Вечно Герман впутает в историю! Те­перь ведь заклюют!

– Герман Георгиевич шутит.
– Он смущенно кашлянул.
– Никого не было.

– Да ладно тебе скромничать, Саша!
– хлоп­нул его по плечу Герман.
– Вот, девчонки, теперь отдаю его вам. Пользуйтесь.

– Да уж нам теперь мало что достанется, -звонко рассмеялась Валюта.
– Разве что ты по­можешь.

– Обязательно, - подмигнул ей Герман. — Но в другой раз.

– Когда же? Мы подготовимся.

– Саша, и правда! Ведь проставиться надо!
– Засмеялся Герман.

– Как закончим учебу, так и накроем поляну, - деловито сказала наставница Завьялова.

Он молча кивнул — хорошо.

– Так и решим, - постановила Валюта.
– Толь­ко уж и вы приезжайте, Герман Георгиевич.

Весь день Александр сидел, как на иголках, отбиваясь от насмешек. Он не умел брать верх в шутливой перепалке, заставляя представительниц прекрасного пола мило краснеть. Сам оказался в роли мальчика для битья. На обед, естественно, не пошел. Какой уж обед, когда опоздал на три часа! Насмешки терпел до вечера. Выйдя из кон­торы, направился к автобусной остановке.

После того как вышел в отставку, заказал себе появляться на месте прежней службы. Сердце ныло, когда вспоминал о любимой работе. Тяже­ло было, но зато занимался настоящим, мужским делом. Тянул на себе много, привык себя уважать. И коллеги его уважали, хотя и не любили. А те­перь что? Страховой агент, бабский коллектив! Узнают - засмеют! Как всякий застенчивый че­ловек, насмешек он боялся и даже от безобидных шуток терялся.

Но теперь выбора не было. Знал: начальник отдела ГУВД по борьбе с особо тяжкими преступ­лениями засиживается допоздна. В семье нела­да, поэтому домой не спешит. Всегда у него есть в заначке бутылка водки, и, прежде чем отпра­виться на очередной скандал с распоясавшейся бабой, мужик, которого ценит и уважает вся го­родская милиция, подбадривает себя солидной порцией спиртного. Иначе тоска. Терпению май­ора можно только удивляться, но и так тоже бы­вает. На работе орел, а дома воробей. Но жена-то орлица!

К бывшему начальнику его пропустили бес­прекословно. Знакомый парень с автоматом на шее, дежуривший на входе, участливо спросил:

– Ну как оно? На гражданке-то?

– Потихоньку, - уклончиво ответил Завьялов.
– Мне к Борисовичу.

– Проходите.

Александр постучался в дверь, напряженно прислушался. Толкнул - заперта. Через минуту на пороге появился его бывший начальник. Лицо у него было помятое, глаза красные. Судя по за­паху, успел уже принять. Но норму свою майор знал, домой шел твердо, спину держал прямо. И с порога грозно рычал:

– Цыц, Марьяна! Я пришел!

Так рассказывали соседи. Что бывало потом, за дверью, оставалось только догадываться. Но в мусоре, который майорша выносила по утрам, частенько попадались осколки посуды.

– Завьялов, ты?
– хрипло выдохнул майор вме­сте с парами спиртного.
– Ну проходи.
– И посто­ронился.

Все было, как прежде: обстановка в кабинете начальника, традиционное приветствие. Будто и не уходил.

– Ну что, капитан Завьялов, выпить хочешь?
– подмигнул майор и полез за бутылкой, которую при стуке в дверь предусмотрительно убрал в шкаф.

– Мне нельзя.

– Мне тоже. Не рекомендуется. Что у врачей, что у баб - одна песня. А мы ее - мимо ушей. Но не хочешь, как хочешь, настаивать не буду.. А мне надо-

Выпив, сказал:

– Все. Норма. Ну, давай о деле. Не просто так ты ко мне пришел.

Александр знал, майор взяток не берет. Есть у него дача, небольшой домик с участком в десять соток, есть машина, старенькие «Жигули» пятой модели, есть теща в деревне, оттуда и мо­локо бидонами, и сало шматками. В жизни майора все прозрачно, работает он не за страх, а за совесть. Горанина недолюбливает, но помалкива­ет. Одно дело не брать взяток, другое - связывать­ся с городской мафией. У майора три дочери, кро­хотная внучка. И Марьяна.

– Я хотел взглянуть на сводку происшествий по городу, случившихся сегодня, - кашлянув, ска­зал Завьялов.
– Понимаю, что не имею никакого права...

Майор, молча полез в бумаги, лежащие в вер­хнем ящике. Через минуту сводка была на столе.

– Можешь не смотреть. Я знаю, что тебя ин­тересует. Сегодня утром на городском рынке, у Дверей пивнушки обнаружен труп Косого. Там по ночам собирается всякая шпана, вот и он загля­нул на огонек. Не выдержал. А до того сидел тихо, носа не высовывал.