Дети белой богини

– Я твой друг. Открой, пожалуйста, багажник.

– Черт с тобой!

Герман зло крутанул ключ в замке багажника, словно и в самом деле хотел его сломать. Но за­мок выдержал. Багажник открылся.

– На, смотри! Опер недоделанный!
– И Гора­нин заковыристо выругался.
– Только учти, это ничего не доказывает!

Завьялов заглянул в распахнутый багажник. Запасное колесо, свернутый трос, лопата.^.

– Гора, а это что? — ткнул он пальцем в банное полотенце, по краю которого виднелись крупные желтые буквы: ПЕТЯ.

– Полотенце.

– Которым был задушен Косой? Так? И не воз­ле пивнушки. В сауне. В той самой сауне, где мы вчера утром искали труп! Ты вывез его той же ночью, когда Косой был убит, а от полотенца пока не избавился. Не успел.

– А не пошел бы ты!

– Ты, следователь, идешь на такие вещи! За­чем ты его убил?

– Заткнись! А то тебе плохо?

– Я начинаю подозревать, что к смерти моей жены Косой отношения не имеет.

Заметив поблизости коллегу из прокуратуры Герман перешел почти на шепот:

– Ты говоришь слишком громко. Просто-таки орешь на всю улицу! Может, в машину сядем?

Когда они уселись в машину, Горанин тихо и грустно сказал:

– Сашка, веришь, нет? Я Машу не убивал.

– А кто? Только сказки мне не рассказывай!

– Тот, кто ее убил, наказан достаточно. Поверь, ему сполна воздалось. И еще воздастся. Да, в ка­кой-то мере я виноват, но...

– Что «но»?

– Давай забудем. Я могу доказать, что не уби­вал, а вот если ты не успокоишься, тебе же будет хуже. Это нелепейшая история, просто бред. В который трудно поверить. Но, тем не менее, слу­чилось. Я сам долго не мог поверить. Пока не убе­дился. Давай начнем жить сначала?

– Как?

– Я все сделал для того, чтобы ты это смог. Время лечит. А насчет Вероники... Нет, этого не будет.

– Почему?

– Потому что нельзя.

– Ты «а» уже сказал. Давай, перебирай весь алфавит.

– Не время еще. И не место.

– Ага! Ты кого-то прикрываешь! Просто сте­ной стоишь!

– Заткнись, а?

И Герман повернул ключ в замке зажигания. Завьялов замолчал, мысленно прикладывая к паз-лу недостающие кусочки. Картинка-то вырисовы­вается! Герман не отрицает, что убил Косого. Не отрицает, что вывез труп с Фабрики. В багажни­ке - полотенце. Но в убийстве Маши не сознается.

– Откуда кровь на костюме?

– Спроси что-нибудь полегче.

– Скажешь, очередная галлюцинация? Но твоя мать это видела!

– Хорошо, я проясню насчет костюма. Пока­жу наглядно. Зайдешь ко мне как-нибудь и убе­дишься.

Завьялов понял, что разговор продолжать бес­смысленно. Город N посетило Наваждение. Сто­ял себе спокойно не одну сотню лет, и вот случи­лось. Оторвавшийся тромб закупорил артерию, сердце дало сбой. Видимо, у N плохая наслед­ственность.

Герман высадил его у подъезда, поинтересо­вался на прощание:

– Успокоился? Будешь жить нормальной жиз­нью?

– То есть забыть обо всем?

– Да.

– Наверное, я этого не смогу.

– Ну, твои проблемы. — И Горанин решитель­но захлопнул дверцу.

Когда он уехал, Завьялов постоял немного в раздумье, а потом развернулся и решительно на­правился в сторону Долины Бедных.

День второй

Шел он не по той дороге, по которой уехал Герман. Коттеджа мэра проще было достичь, обо­гнув Долину слева. Так ближе. И дорога лучше, потому что ею пользуется глава города. И, разу­меется, Аглая Серафимовна. От мысли о пред­стоящей встрече холодок пробежал по спине, но Завьялов не остановился. И даже не раздумы­вал над тем, пустят в дом или не пустят. Просто шел.

Очутившись в «предбаннике», решительно надавил на кнопку переговорного устройства, и, услышав Мишин голос, сказал:

– Завьялов. К Аглае Серафимовне.

Дверь тут же открылась. Миша даже попы­тался улыбнуться:

– Ну ты, че ли. Заходи!

– Миша! Кто там?

Она спускалась по лестнице. Сама. В блестя­щем домашнем платье, похожем на змеиную кожу. Маленькая голова на длинной шее, безупречный макияж. Не женщина, а картина.

– Здравствуйте, - вежливо сказал он.

– А! Господин Завьялов! Александр Алексан­дрович! Ну, наконец-то! Пожалуйте, в гостиную. Лена!

Тут же появилась блондиночка в голубом.

– Чаю нам в столовую.

– Да я бы и от ужина не. отказался, - смущен­но сказал он и пояснил: - С работы.

– Лена, накрой стол для ужина, - сказала хо­зяйка.

И Завьялову: Ну, прошу!

Аглая Серафимовна повела рукой в сторону гостиной. Или столовой. Это уж как ей будет угод­но назвать. Но его сей жест вдохновил на подвиги. Осторожно опустившись на стул, казавшийся таким хрупким, он первым делом извинился:

– Ничего, что без приглашения?

– А я вас, кажется, пригласила. Ну? С хоро­шими новостями?

– В общем-то, да.

– Вина выпьете?

– Я не пью.

– Глоток красного, сухого? Хорошее вино, не пожалеете. И я с вами за компанию.

– Уговорили.

– Лена!

Ужин был роскошным. Заливной язык, салат «Оливье», а на горячее - отличное жаркое. Про­следив, как он чуть тронул губами бокал, Аглая Серафимовна поинтересовалась:

– Ну, как?

– Очень вкусно! Спасибо.

Он ел осторожно, стараясь ничего не опроки­нуть и не разбить, как в прошлый раз. Все в этом Доме казалось таким хрупким!

– Я о вине?

– Я в винах не разбираюсь.

– А по ощущению?

– По ощущению - замечательно.

Она ждала. Он тоже. И собирался с мыслями.

– Вы пришли поговорить о Горанине?
– под­толкнула его к разговору Аглая Серафимовна.

– В общем-то... И да, и нет. О себе.

– О вас? То есть о том вознаграждении, кото­рое вы хотите получить?

– Ну да. О вознаграждении.

Глоток вина придал ему смелости.

– И что же вы хотите, Александр Александро­вич?
– ласково спросила гостеприимная хозяйка.

– Я...
– Он кашлянул в смущении. Ну как это выговорить?
– Я... Словом, я прошу руки вашей дочери.

– Кого?!

– Вероники.

– Вы что, с ума сошли?

– В общем-то... Да. Сошел.

– Ну, знаете ли!

И она принялась хохотать. Наверное, никто из посторонних никогда не видел Аглаю Серафимов­ну смеющейся. Глаза ее оставались холодными, в то время как женщина и в самом деле искренне веселилась.

– А она...
– сквозь смех спросила Аглая Сера­фимовна, - она об этом знает? Она-то согласна? У нас, милый мой, не Средневековье! Девушка должна знать, если просят ее руки! Ха-ха!