Дети белой богини

– Очень интересно! Значит, вы рисуете свою ненависть к Горанину?

– Что-то вроде того. То есть, ненависть послу­жила толчком. С нее и начались рисунки. Мне хотелось, чтобы ему было больно. Но не прямо, а косвенно. Через что-то или через кого-то.

– Вы, Александр Александрович, прежде все­го недовольны собой. Своим теперешним поло­жением. И ненависть эту перенаправляете на луч­шего друга. Что естественно.

– Естественно? Почему естественно?
– Уди­вился Завьялов.

– Накопление агрессии тем опаснее, чем луч­ше люди знают друг друга. И чем больше они друг друга понимают и любят. На мельчайшие жесты близкого человека, стоит ему не так высморкать­ся или не так откашляться, реагируют, как на ос­корбление пьяного хулигана. Или на пощечину. Слишком уж бурно. Понимающий человек найдет выход из создавшейся ситуации. Он устранит­ся и переждет, пока это раздражение пройдет. А непонимающий может дойти и до убийства. Если раздражение копится годами. Это один из фено­менов человеческой психики.

– Выходит, Маша была права? Я могу дойти до убийства Горанина?

– Ну зачем же так! Пока еще вы только рису­ете. Предаетесь фантазиям, быть может, жесто­ким, но...

– Но мои фантазии воплощаются в реаль­ность! Вот в чем дело! Я только рисую, а кто-то.. делает! Крушит и убивает!

– И кто, по-вашему, может этим заниматься? — с интересом спросил Алексей Иванович.

– Да Горанин, кто же еще!

– Гм-м-м... А вы уверены, что эти рисунки на самом деле существуют?

– В том-то и дело, что не до конца! Они исче­зают загадочным образом! Первый я выбросил в мусорный контейнер. Второй исчез, подозреваю, что его взяла моя жена. И он попал к Герману. Это точно, но доказать я не могу. Отсюда и не­уверенность. У меня на руках нет ни одного, и боюсь, что они, эти рисунки, теперь просто-на­просто уничтожены.

– Гм-м-м...
– вновь задумчиво протянул врач.
– В фантазиях скрыты наши желания, которые по­давляются в реальности и не допускаются в со­знание. Если бы это были просто сны, все можно было бы легко объяснить. Но материальные до­казательства, то бишь ваши рисунки... Может, это просто галлюцинации? Последствия тяжелого ранения, трепанации черепа. Человеческая пси­хика - вещь настолько тонкая, что никогда нельзя быть уверенным в точности диагноза. Всегда ос­тается какая-то тайна, маленькая лазейка. В ва­шем случае, разумеется, без последствий не мог­ло обойтись. У вас это вылилось в жестокие фан­тазии. В рисунки.

– Не обо мне сейчас речь. О Горанине. Воз­можно ли, чтобы в голову человека, ну, скажем, не совсем здорового, пришла безумная идея реа­лизовать чужие жестокие фантазии?

– В данном случае, не чужие. Вы близкий ему человек.

– Всего лишь друг.

– Всего лишь. Как странно это слышать! Дру­жеская привязанность бывает иной раз крепче, чем узы любви. Недаром дружба зачастую пере­живает любовь. Люди расстаются, влюбляются вновь, но при этом продолжают поддерживать дружеские отношения. Между ними по-прежнему существует духовная близость.

– Я не об этом говорю!
– с отчаянием сказал Завьялов.
– О Жестокости! Мог Горанин или не мог?

– Фантазия - клапан для выхода опасных же­ланий. Средство освободиться от психического напряжения. Но есть у нее и опасная сторона. Бессознательно узнавание в чужой фантазии сво­его собственного вытесненного желания. И это может послужить соблазном для его актуализа­ции, - несколько запинаясь, выговорил Алексей Иванович. Словно припоминая заученную фра­зу из пособия по психиатрии.

– Вот!
– возбужденно сказал Завьялов.
– Вот за­чем я к вам пришел! Узнавание своего собственно­го желания! Вот оно! То есть я придумал, а он сде­лал! А то, что именно мои опасные желания он пре­творяет в жизнь, так на то есть ваша теория о ду­ховной близости вследствие многолетней дружбы!

– Я ничего такого не говорил!
– замахал рука­ми врач.

– Горанин был здесь?

– Да. Но... по другому вопросу.

– А именно?

– Это врачебная тайна.

– Он что, болен?

– С чего вы взяли?
– Алексей Иванович отвел взгляд.
– Абсолютно здоров!

– Тогда зачем же он приходил?

– Я ведь уже сказал - беспокоился о вас.

– Интересовался насчет рисунков? Так? Мо­жет быть, приносил их?

– Послушайте, я бы порекомендовал вам лечь в стационар. Сей феномен, подлежит тщательно­му изучению. И, признаться, я в этот бред не верю. Рисунки, исполнение желаний... Когда они были сделаны, эти рисунки? До или после?

– Ну, разумеется, до!

– Докажите.

«А ведь я никогда об этом не думал!
– сообра­зил Завьялов.
– А это серьезно! До или после? Это может быть ключом ко всему!»

– Извините, я отнял у вас много времени...

– Пустяки! Всегда приятно побеседовать с умным человеком. А то, знаете ли, приходят ка­кие-то дебилы и рассказывают, как в состоянии алкогольного опьянения полностью теряют над собой контроль. Начинают бить, крушить, ломать. Но главное, наутро ничего не помнят. И это им обидно. Я говорю: пить, мол, не надо. А они: дайте мне таблетки, чтобы наутро помнил, каких дров наломал. Вот недавно был случай...

– Да-да. Это очень интересно, - пробормотал Завьялов.

– Да не интересно вам! И мне давно уже не интересно слушать о чужих болезнях! Как толь­ко узнают, что ты врач, сразу начинают жаловать­ся на свои болячки! И никто не думает, интерес­но тебе это или нет, - взорвался вдруг Алексей Иванович.
– Еще один феномен человеческой пси­хики. Приходит, допустим, парень за справкой о том, что он психически здоров, и пока ты ее вы­писываешь, начинает рассказывать о своей бес­соннице или о том, что родственник в десятом колене вообразил себя Наполеоном. Раз ты врач, так будь добр выслушать. Почему считают, что с врачом можно говорить только о болезнях, а с ми­лиционером - о преступниках. А?

– Не знаю, -сказал Завьялов.
– Но эти стены располагают к разговору о болезнях.

Алексей Иванович с любопытством оглядел свой кабинет.

– Может, сказать Люде, чтобы комнатных цветов из дома принесла? Или рыбок завести. Золотых.

– Лучше гуппи.

– Гуппи? Почему гуппи?

– Не знаю. Книжка в детстве была. Про рыб. Отчего-то запомнил два названия: вуалехвост и гуппи.

– Вуалехвост... Гм-м-м... Красиво! Где они нынче, вуалехвосты?

Завьялов вспомнил длинноногую Люду. Вуа­лехвост. Г-м-м-м... И уже в дверях, обернувшись, чтобы видеть лицо врача, спросил:

– Знаете, какой вопрос мне задал недавно Гер­ман? То есть Герман Георгиевич Горанин.

– Какой?
– без особого интереса спросил врач.

– Топил ли я щенков.

– Щенков? Почему щенков?

– Или котят. Это, по-вашему, нормально?

– Топить котят? Нет, конечно!

– Задавать друзьям такие вопросы.

– Ну, может быть, он не имел в виду конкрет­но щенков:

– А кого? Котят?

– Нет. И не их.

– Но кого?

– Мне-то откуда знать?
– развел руками врач.
– Он пришел за консультацией, и я его проконсульти­ровал. А насчетугопленных щенков... Нет, ни о чем таком мы с Германом Георгиевичем не говорили.