Девушка по имени Каламити

Я была пленницей, окруженной всевозможными путешественниками. Я была расстроена. У меня была клаустрофобия. Мне хотелось кричать и умолять кого-нибудь из этих людей помочь мне.

— Ты не уйдешь, — сухо сказал Уэстон.

— Неважно, скольким людям ты соизволишь рассказать.

Я поморщилась. Я ненавидела, когда он использовал это слово: человек.

— Куда ты меня ведешь? — спросила я.

Его взгляд говорил: "Зачем задавать вопрос, на который ты уже знаешь ответ?"

Печать. Эта отвратительная штука, которая уже привела к смертям и причинила бы гораздо больше, если бы ее открыли.

Я задавалась вопросом, как он узнал, где это. Бабушка говорила мне, что я была единственной, кто мог найти ее. Если она ошибалась, то как Уэстон думал, что я вообще смогу ее открыть? Я не думала, что смогу найти печать, даже если попытаюсь. Я не чувствовала притяжения ни в каком направлении, когда обыскивала землю.

У меня не было магии, даже искры, когда меня чуть не изнасиловали. Может быть, просто может быть, я была всего лишь фермерской девушкой из Алжира. Единственное, что изменилось, — это волосатость. И это все же вернулось прежде, чем я успела осознать.

Я все еще была слаба. Я признавала это вопреки своему собственному желанию.

Я надеялась, что смогу избавиться от наивности, но это должно было быть пересмотрено позже. И ко мне все еще прилипло это мерзкое слово, от которого у меня остался неприятный привкус во рту: убийца.

Я знала, что глупо чувствовать вину за то, чего я не делала. Но я была мягче, чем когда-либо до этого путешествия. Хотя у меня было чувство, что эта сторона меня долго не продержится. Эти смерти — они были из-за меня; с этим не поспоришь.

С каждым шагом, который мы делали все дальше от Ундали, по моей коже все сильнее выступал холодный пот. Возможно, я не лучшим образом играла девицу в беде.

Ее разум так же силен, как и слабое тело.

У меня был план.

О котором я бы не стала думать, имея уши в голове

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

РАЗВЛЕЧЕНИЕ УБИЙЦЫ

— Почему мы всегда должны сходить с пути?

Мы в очередной раз пошли в обход, путём, которым, казалось, больше никто не воспользовался.

— Это никогда ничем хорошим не заканчивается, — сказала я Уэстону, когда мы остановились в конце леса, чтобы напоить лошадей.

— Я думаю, это в основном из-за тебя.

Я усмехнулась.

— Это ты втягиваешь меня в это свое садистское путешествие.

— Похоже, что я тебя принуждаю? — спросил он с некоторым весельем, и было что-то еще в его глазах, что я не собиралась лгать, напугало меня.

Я подняла бровь.

— О, так значит, я могу уйти?

— Мир — твоя устрица. Продолжай, принцесса.

Я некоторое время наблюдала за ним в тяжелом молчании.

— Мне это не нравится, — сказала я неловко.

— Что? — спросил он с озорством в голосе.

Я покачала головой.

— Я не играю ни в какую бы игру, какой бы она ни была.

— Игры нет. Продолжай, — он указал на поле перед нами.

— Уэстон… — прорычала я.

Я собиралась убить его за то, что он размахивал фруктом у меня перед лицом, просто чтобы отобрать его.

— Ты не смогла бы выбраться отсюда одна, признай это, принцесса.

— Прекрати называть меня принцессой!

Он так разозлил меня, что я готова была закричать, но не из-за этого дурацкого прозвища, которым он меня назвал; это было просто раздражение. Я была зла из-за того, что он был прав. И потому, что у меня могли быть проблемы с гневом — которые, я была уверена, передавались по наследству — за что я бы отчитала бабушку, если бы когда-нибудь увидела ее снова. Потому что эти досадные проблемы могли заставить меня принять некоторые решения, в которых и близко не было чувства самосохранения.

— От твоих мыслей у меня сильно болит голова, — сказал он со вздохом.

— Да, ну, у тебя от себя же сильно болит голова.

Настоящая взрослая, Каламити.

Он скрестил руки на груди.

— Вот что я тебе скажу. Если ты сможешь пересечь это поле, тогда я сам сопровожу тебя к Ундали.

Я моргнула, не веря в это.

— Что?

Мое сердце билось быстрее, и если он лгал, я собиралась ударить его ножом.

Будь настоящей, Кэл. Ты попытаешься.

— Ты слышала меня, — протянул он.

Я неуверенно посмотрела на поле, а затем снова на него. Он увидел неуверенность на моем лице и, очевидно, подумал, что это достаточно забавно, чтобы рассмеяться.

Я нахмурилась.

— Это глупо.

Он снова рассмеялся.

— Ну, у меня никогда не было заложницы, которая не хотела бы сбежать.

— Заткнись, — парировала я.

— Тебе скучно, и ты играешь со мной в какую-то гнустную игру. А я не хочу играть.

Я скрестила руки на груди.

На его губах появилась усмешка.

— Признай это, принцесса. Ты напугана.

— Назови меня принцессой еще раз… — прорычала я.

Опять же, не это меня разозлило.

Я сказала себе, что справлюсь с этим, не играя в его игру, но то, что он сказал дальше, заставило мои досадные проблемы проявиться в полную силу.

— Ты неравнодушна ко мне, принцесса? У меня были менее навязчивые служанки, которые год не видели другого мужчину.

Мне пришлось прикусить язык. Сильно. И сказать своему рту, что я здесь главная.

— Ты сопроводишь меня к Ундали? — я зарычала, не будучи в состоянии находиться рядом с ним ни секунды без того, чтобы не ударить его ножом.

— Я никогда не был рядом с кем-то, кто так много думает о том, чтобы ударить другого человека ножом, как ты, и ты думаешь, что я сумасшедший?

— Я клянусь..

— Ты пересечешь это поле. Я провожу тебя до Ундали.

— И я могу ударить тебя ножом, — сказала я.

Это определенно должно было быть частью этой дурацкой сделки, или никакой сделки вообще.