Девушка с экрана. История экстремальной любви

— А что не так с интервью?

— Оно сделано с легкой американской небрежностью. Но дело не в этом, мы с вами договаривались, что оно записывается для американского журнала «Интервью» и ни в коем случае не для имперской прессы, с которой у меня свои счеты.

— Я не собирался без вашего согласия ничего публиковать. Я думал…

— Вы думали? Вы знаете, что такое русские редакции, где все воруется и публикуется без разрешения автора?!

— Они не посмеют этого сделать, я их засужу.

Он взвинтил голос:

— Вы хотите, чтобы я стал вашим колоссальнейшим врагом?! Я им стану…

— Нет, этого я не хочу. Я хочу, чтобы мы сняли фильм вместе.

— Вот мое последнее слово: немедленно пошлите своих близких в редакцию забрать интервью, и чтобы завтра же оно лежало на столе у моего директора. И упаси вас Господи, если кто-то его где-то опубликует. Пока это не будет сделано, нам больше не о чем разговаривать!

Он бросил трубку, не попрощавшись.

Я не мог понять, отчего такая бурная реакция. Я знал, что пресса много писала о нем и часть статей лягала его, что свой лучший фильм «Раба» он снял, позаимствовав сценарий у другого режиссера, которому не дали доснять черно-белый вариант, как слишком авангардный и символистский. Но чтобы звонить с угрозой и разрывать все отношения — должна быть или газетная паранойя, или что-то еще более серьезное. Но что? Я не представлял.

Я немедленно звоню Арине, ее нет в час ночи. Странно. Она перезванивает позже и говорит, что не успела заехать в понедельник. Но завтра в девять утра клянется быть там и все сделать. Я прошу ее дословно передать, что я думаю о честности и порядочности Алексея Наумовича: «…..»

— Так и сказать? — не верит она.

— Так и скажи, — говорю я.

Хотя горбатого могила исправит. Разговор с Панаевым оставляет у меня очень неприятный осадок, и я не могу понять, почему…

С давних времен в Нью-Йорке я приятельствовал с двумя гинекологами, д-ром Паскалем и д-ром Бьюнгом, которые лечили моих девушек, принимали роды, включая роды моих детей, выписывали таблетки и многое другое. А также были моими клиентами в компании, где я работаю. Долго думаю, кого из них выбрать и останавливаюсь на д-ре Бьюнге. Он великолепно доставил моих малышей в этот мир. Без сучка и задоринки. Сучки там очень не к месту. Только задоринки.

Я приглашаю его в модный итальянский ресторан на Бродвее, который открылся год назад. Мы встречаемся около четырех, в шесть у него обход в госпитале.

— Будем пить водку по-русски! — сразу же объявляет он.

— Еще как! — соглашаюсь я и заказываю нам двойные порции английской водки «Тангерей».

Почему все считают, что русские умеют и пьют водку профессионально? Но они действительно ее пить умеют.

— Как мои подопечные? — спрашивает доктор гинеколог-акушер.

Я показываю ему фотографию детишек, которую всегда ношу с собой.

— Очень хорошие малыши. А как их мама?

— Пьет мою кровь в судах.

— Кто б мог подумать! — с удивлением говорит он. — она была такой милой и красивой.

Мы улыбаемся, чокаемся и выпиваем. Он пьет до дна. Идет неинтересный для вас и интересный для нас гастрономический разговор по поводу итальянского меню. Мы останавливаемся на разных деликатесных пастах с необыкновенными соусами.

Через стеклянные двери я вижу: дождь, будто обезумевши, льет как из ведра. Настоящая гроза. Но хуже, чем у Островского.

— В такую погоду только пить водку у зажженного камина, — улыбается д-р Бьюнг, и я заказываю двойные порции по второму кругу.

— С кем ты встречаешься? — спрашивает доктор, не подозревая. (Что одна из тех, с кем встречаюсь, — чешка, его пациентка… Но это бывает, только когда я разрываю отношения с актрисой).

— Практически ни с кем.

— А не практически? — шутит он и отпивает водку.

— Док, я хотел поговорить с вами об одном существенном деле. Помимо того, что мне всегда приятно вас видеть и беседовать на медицинские темы.

— Взаимно. — Он склоняет седеющую голову. — Ты говорил, что твой отец был знаменитый медик там!

— Был. Но, к сожалению, не любил ходить к докторам…

— Отчего он умер?

— Рак желчного пузыря.

— Какая досада! Это самый легкооперируемый рак.

Я опрокидываю свою водку залпом, чтобы не думать о папе, делаю знак официанту повторить и говорю:

— Это касается моей знакомой, которая хочет родить малыша в Америке.

— А потом остаться здесь?

— Она вернется в Россию и будет его воспитывать там. Но в любой момент ребенок будет иметь право вернуться…

— Как американский гражданин. Все ясно, в чем же проблема?

— У нее нет медицинской страховки и соответственно денег.

— В Нью-Йорке это очень дорогое удовольствие…

— Я это хорошо знаю. Но слышал, что есть система, если роженицы туристы или в гостях, их доставляет «неотложная помощь» в приемный покой…

И он начинает мне рассказывать о процедуре. Мы увлеченно обсуждаем детали, перебрасываясь вариантами. Вся эта якобы отвлеченная дискуссия очень похожа на выработку детального плана. Нам приносят новую водку и закуски. Забавно, в Америке никому бы в голову не пришло заказать бутылку водки на стол. (Такого и в прейскуранте нет.) В России, напротив, никому бы и в голову не пришло заказывать водку стопками или бокалами.

— Все сводится к тому, что когда твою знакомую привезут в госпиталь, где я работаю, ее обязательно спросят, какого доктора она бы хотела. Таков закон. Тогда она или кто-то, кто ее привезет, скажет: доктора Бьюнга. Ее спросят, есть ли у нее медицинская страховка; она иностранка, ее нет. Тогда все это будет оформляться через «вэлфёр», который потом оплатит расходы госпиталю, а также доктору и анестезиологу. Хотя докторам в этом случае платят половину обычной ставки. Но ради тебя я согласен это сделать. Когда станешь известным писателем — рассчитаешься.

— Благодарю вас, — произношу я.

Нам приносят дымящуюся пасту, которую посыпают свежим сыром.

— А кто она по профессии?

— Актриса.

— Где играет?

— В театре и в кино.

— Значит, я буду принимать роды у русской актрисы, никогда бы не подумал. За это надо выпить русской водки. А не английской.

Я заказываю опять. Мы напиваемся так, что отказываемся от десерта. Святая святых американцев!

— Ты решился на это, все обдумав? — спрашивает доктор и, несмотря на количество выпитого, внимательно смотрит мне в глаза.

— Я здесь ни при чем, — говорю я не совсем лживую фразу. И прошу счет.

На улице льет, как будто это последний день мира.

— Прыгай в машину, я тебя подвезу.

Это небывалая любезность со стороны американского доктора. Ее надо заслужить. Обычно все носятся с ними, как с писаными торбами. Оставшуюся часть поездки мы говорим о литературе. Ему очень льстит, что я писатель. Я обещаю, что выведу его одним из положительных персонажей в своем будущем романе.

— Кем? — спрашивает он.