Девушка с экрана. История экстремальной любви

— И куда же я денусь с тремя тысячами книг?

— Переедешь в Центральный парк, где живут бездомные. О тебе будут писать все газеты, показывать по телевидению. Заголовки в прессе будут гласить: «Русский писатель живет со своими книгами в Центральном парке».

— Вы это все серьезно?

— Абсолютно! По американским законам, судья может сделать что угодно.

— Начхать мне на американские законы. Вы лучший адвокат в Нью-Йорке и окрестностях, мы не должны проиграть.

— Но рано или поздно все приходит к логическому концу.

— Спасибо за обещание розового будущего!

— Пожалуйста! Я вот о чем подумал, что бы ты предпочел: заплатить двадцать тысяч долга и оставить за собой эту квартиру или выехать поскорей, если тебе скостят этот долг?

— Выехать. Но куда?!

— Тогда ищи. Когда найдешь, дай мне знать. Я попробую, чтобы мои младшие адвокаты сторговались с адвокатами твоего хозяина… Как его фамилия?

— Московиц.

— Он что, из России?

— Нет, он польский еврей, приехал сюда после войны. У него восемьдесят зданий.

— Тебе надо просто с ним увидеться и объяснить, что ты из Москвы, известный писатель (кому я известен?), что тебе негде жить и что в таких условиях ты не можешь писать! И чтобы он дал тебе квартиру побольше и посветлее в одном из своих восьмидесяти домов.

Я смеюсь и прощаюсь. У него хорошее чувство юмора: он миллионер.

В этот уик-энд мне наконец совершенно неожиданно повезло: в многоэтажном доме, зовущемся небоскребом, освободилась одна квартира с видом через Гудзон на Нью-Йорк. Дом стоял на берегу, квартира была большая и светлая, я мог писать и фотографировать.

Менеджер по сдаче и найму Эдди что-то долго считал, калькулировал и сказал, что такая прекрасная квартира будет стоить всего тысячу долларов в месяц.

«Где деньги, Зин?!» Предыдущая стоила пятьсот, и то я за нее не платил и до следующего слушания в августе жил в ней беспокойно и бесплатно. Выгодней не бывает.

— Причем въезжать надо через неделю! — успокоил он.

Как?! Я попробовал с ним торговаться, но все было без толку, последний срок был 15 июня.

— Задаток — плата за полтора месяца. Плюс…

— Даже в Нью-Йорке берут за один месяц!

— В Нью-Джерси свои законы. Причем задаток надо дать сегодня, иначе я буду показывать квартиру другим. Хотя ты мне нравишься.

Я всем нравлюсь, когда нужно давать деньги.

— Но ее хоть покрасят?

— Она в прекрасном состоянии. Так да или нет, потому что в три часа у меня следующая встреча? Приедут смотреть «твою» квартиру.

Больше всего меня очаровывал свет. Его было много. В большом раздумье я выписал ему чек. Со счета, на котором не было и половины денег, проставленных на чеке.

Мудрый сказал, что ему «и гроша не накопили строчки». Я могу перефразировать: меня строчки разорили до гроша. У всех уже свои бизнесы, дома, лодки… Пропади все пропадом, я не для этого приехал.

Вечером зазвонил телефон, а на ответчике мигало, что звонили уже четыре раза.

— Алешенька, где ты был, на свидании? С кем?

Кто о чем…

— Да.

— Ты меня больше не любишь?

— Я никогда тебя не любил.

— А мою…

— Пиздусю (это было мое шутливое название для ее «тоннеля») — безумно хочу.

— Я рада, что хоть ее, я ей завидую.

— Я тоже.

— А с кем ты был на свидании? Она секси, как у вас говорят?

— Это он, Эдди. Помнишь, в первый твой приезд мы смотрели в большом доме квартиры?

— Да, он еще понимал по-русски и приехал когда-то из Риги. И что?

Они все откуда-то приехали. На мою голову: Московиц, Эдди, «пиявка» и другие.

— Я снял квартиру, ура! Наконец-таки меня никто не будет выселять.

— Не может быть! В этом доме, где бассейн? И есть ресторан с магазинчиком?

Кто о чем…

— Кажется, есть.

— Когда ты переезжаешь?

— Через две недели.

— Хочешь, чтобы я тебе помогла, я хорошо пакую? Алешенька, ты один все равно не справишься.

— Это очень мило и человечно с твоей стороны. А как же театр?

— Сезон кончается двенадцатого, я могу прилететь тринадцатого. Если ты, конечно, захочешь.

— Надолго?

— Я буду свободна целый месяц, потом у меня съемки в Минске.

Я надолго задумался. Месяц… А вдруг опять начнется?

— Алешенька, — уже как будто все решено, продолжала она, — только билеты опять поднялись в цене и стоят дороже даже, чем у вас.

— Хорошо, я куплю его здесь, а ты получишь билет там.

— Спасибо, мой любимый. Ой, я не верю, что через две недели мы увидимся. Я буду готовить для тебя, Алешенька, я буду хорошей.

И я ей верил, идиот. После всего — я ей верил.

Ариночка прилетела со своей фотокамерой и двумя звездами имперского кино — Леоновым и Табаковым, с которыми она меня познакомила. И весело щебетала потом в машине, рассказывая, как они летели и фотографировались.

Готовить дома было уже не на чем, и мы пошли в китайский ресторанчик с вкусной едой праздновать ее приезд.

Ночь была в ласках, неге и нежностях. Она не скандалила. Мне как-то даже не верилось.

До переезда оставалось три дня, и она сразу впряглась в работу. Она великолепно и невероятно искусно паковала в картонные ящики все, что должно было быть упакованным. Я занимался только книгами, альбомами, рукописями, журналами и фотографиями. Мы ложились спать в пять утра.

Переезд для меня всегда связан с ужасом, кошмарами, потерями и бесчестным надувательствами со стороны перевозчиков. Когда все твои пожитки, мебель, тарелки лежат в грузовике — они говорят, что не будут разгружать, пока ты не заплатишь в полтора раза больше. Почему?!? — вопишь ты. Так как вся процедура заняла в два раза больше времени, чем они рассчитывали. Кто?! Они рассчитывали. Кто вас просил так рассчитывать!

Переезд в дом с израильтянами из компании «Шолом» чуть не кончился стрельбой из пистолета. Самые наглые твари — израильские перевозчики. (Теперь я начинаю понимать, почему их так любят соседи-арабы!..) И ничего ты не можешь сделать, если хочешь получить свой скарб обратно.

На этот раз мне помогали мои друзья, русский и американец, и мне казалось, что они трехжильные. Таскать мои книги в ящиках могут только волы. Даже профессиональные грузчики больше всего ненавидят перевозить книги.