Дитя леса

В этот раз меня разрывали тоска и восторг. Сердце привычно замирало от красоты покрытых белым пушком деревьев и невесомого снежного одеяла, укутавшего землю, а на глаза наворачивались слёзы. Я хотела бы разделить этот миг с ним. Радоваться и дурачиться вместе. Обниматься и смеяться. Отпраздновать первый снег тыквенным пирогом. Зажечь свечи. Валяться на кровати с книгами. Обсуждать прочитанное. Чувствовать себя защищённой. Но ничего этого не будет. Я осталась одна. Не в первый раз, но теперь, зная, каково это, когда рядом любимый человек, я плакала.

И тут же вспоминала: я не одна. Вытирала слёзы, прикладывала руки к животу и пыталась представить, что происходит внутри. Уже в следующем году мы будем смотреть на первый снег вместе с малышом.

Привыкнуть к мысли, что у меня родится ребёнок, и не когда-нибудь через десять лет, а уже в мае, оказалось несложно. Я не билась в истерике и не проклинала судьбу. На следующее утро после того, как я увидела две полоски на тесте, я проснулась с желанием разделить эту жизнь с маленьким человечком, который рос внутри меня. Я не боялась ни родов, ни материнства, напротив, мне казалось, что судьба сделала мне подарок. Теперь я знала, зачем я здесь, что должна делать, ради чего идти вперёд.

Отец снова начал снабжать меня свежим мясом и рыбой, и я совсем разленилась: перестала ставить силки, даже рыбачить ходила скорее ради удовольствия, нежели ради улова. Я по-прежнему не видела его самого, но перестала этого требовать. С улыбкой принимала его дары и каждый раз говорила спасибо, обращаясь в сторону леса. Не знаю, слышал ли он меня, но это было не важно.

Природа сжалилась над беременной женщиной, живущей в тайге, и послала тёплую, не слишком снежную, светлую зиму. К Новому году меня перестало подташнивать, а в начале января я почувствовала ласковое щекотание в животе и поняла, что это шевелится малыш. Разобраться в том, что происходит с телом, и хотя бы теоретически подготовиться к родам помог учебник для медицинских вузов по акушерству. Я не помнила, как он оказался в домашней библиотеке, но ведь мама рожала меня здесь, в этой самой избушке, а не в больнице. Возможно, когда-то он помог и ей.

Я собиралась дождаться мая, когда, по моим расчётам, придёт срок родов, и, как только чуть подсохнет земля, отправиться в город.

К весне я стала неповоротливой, как гружёная баржа. Кто бы мог представить, что моё тело перестанет влезать в одежду, и чтобы выйти на улицу, придётся напяливать тяжелый отцовский ватник, слишком широкий в плечах и слишком обтягивающий живот. Ноги тоже раздулись и помещались только в старые растоптанные валенки. А ведь до родов ещё целый месяц!

Несмотря на жуткие метаморфозы, я заставляла себя каждый день гулять и проводить как можно больше времени на свежем воздухе. Весна случилась ранняя, и в апреле снег начал таять, обнажая чёрные прогалины влажной земли. Это значило, что, если погода не станет чудить, через пару недель я смогу пойти в город.

Лес просыпался. Речушка журчала всё веселее и радостнее, деревья наливались соками, птицы с упоением щебетали. Даже рыба ловилась быстрее и легче, но для этого приходилось уходить выше по течению.

В тот день солнце нещадно слепило глаза, и я, отправившись на рыбалку, пожалела, что не надела тёмные очки. В последнее время я стала слишком рассеянной, как будто жила не в настоящем, а в будущем. Или в прошлом. Или вообще в параллельной реальности.

Костя заявлялся в мою голову без спроса. Рассказывал, как живёт в своём Питере, где пьёт кофе, какие фильмы смотрит. Я видела его гуляющим по набережной, разглядывающим картины в музее, сидящим в вагоне метро, но больше всего я любила представлять его на фоне ночного неба, бликующей в темноте Невы и подсвеченного огнями разведённого моста. Мне хотелось оказаться там, рядом с ним, взять его под руку, прижаться щекой к плечу, почувствовать колкость шерстяного пальто и свежесть ветра, но я знала, что это невозможно.

Я опять унеслась куда-то далеко, забыв про рыбалку, когда вдруг почувствовала за спиной какое-то движение. В ответ на него лес загудел, застонал. Слишком резко обернувшись, я оступилась и чуть не упала в воду.

– Что за чёрт?

Там кто-то был. Я положила удочку на землю и инстинктивно пригнулась. Но меня нельзя было не заметить на открытом пространстве под ярким солнцем. И тут, среди тонких веток акации, справа от меня показался бурый бок медведя.

Худой, облезлый, он вывалился на берег и остановился, заметив меня. Потянул носом, прицениваясь, стоит ли опасаться противника. Между нами было не больше тридцати метров. Прямо передо мной на снегу подрагивала только что выловленная рыба. Возможно, именно её запах привлёк зверя. Я схватила одну и бросила в сторону медведя. Слизнув угощение, он направился в мою сторону, но шансов на то, что рыба задержит его надолго, не было.

Не паниковать, не убегать, не поворачиваться спиной. За двадцать лет я ни разу не видела медведя так близко, но правила поведения при встрече с ним отец заставил вызубрить раньше, чем таблицу умножения.

Я попятилась.

Медведь отвёл уши назад, опустил голову, оскалил зубы. Я почувствовала смрадное дыхание и увидела собственную смерть в его мутных глазах. Кровь вскипела от адреналина, ещё несколько секунд, и я не выдержу, развернусь и брошусь бежать. Нельзя, нельзя. Подумай о ребёнке!

– Помоги… – прошептала я.

Медведь остановился, но только для того, чтобы испустить грозный рык и приготовиться к рывку.

И тут раздался выстрел.

Я упала на спину, как будто меня снесло ударной волной. Зверь зарычал в десять раз яростнее и, резко поменяв направление, рванул в лес. Я увидела человека с ружьём, но он не успел выстрелить ещё раз. Медведь молниеносно подмял его под собой.

Я сошла с ума. Или сплю и вижу самый кошмарный и самый реалистичный сон из всех. Кровь. Снег. Мёрзлая земля.

– Не-е-ет!

Я поползла.

– Отец…

Стон, крик, рычание.

Ближе. Ближе.

Земля. Небо.

Всё вокруг движется, трясётся, пляшет в предсмертном танце. Мне не выбраться отсюда живой.

Наконец звуки затихли.

Нашарив горсть снега, я вытерла лицо, не чувствуя ни холода, ни сырости. Взгляд прояснился. В десяти шагах от меня лежала бездыханная туша бурого медведя и тело отца.

Из меня вырвались нечленораздельные звуки. То ли рыдание, то ли мольба. Я подползла вплотную. Отец сжимал в руке окровавленный охотничий нож и смотрел на меня. Лицо, покрытое глубокими морщинами, каких я не помнила, бледнело с каждой секундой. Но в чёрных как бездна глазах не было ни капли безумия.

– Леся… – прошептал он и захлебнулся в булькающем кашле.

Только сейчас я заметила рану от когтей во всю грудную клетку. Она стремительно наполнялась тёмной кровью.

– Тише, ничего не говори. Я отнесу тебя домой. Домой, папа…

Моё лицо перекосило от слёз. Голос был слишком тихим. Услышал ли он меня?

Отец поднял дрожащую руку, засунул её в карман куртки и достал потрёпанную бумажку, свёрнутую в крошечный прямоугольник.

– Прости…

Я успела сжать его ладонь, прежде чем она бессильно упала на грудь. Он посмотрел на небо и затих навсегда.

Прости. Одно-единственное слово, которое я хотел сказать тебе последние четыре года. Сказать так, чтобы ты поняла и поверила. Но я не знал, как это сделать. Всё, что я умел раньше, перестало работать. Рухнуло. Сломалось. Испортилось. И я, подчиняясь безумию и трусости, скрывался в самой густой чаще, там, где только зверьё могло слышать мой вой. Ибо только это и заслужил.

И всё-таки ты должна знать, что у меня на душе. Я отдал бы жизнь за то, чтобы твоя мама осталась жива. Я умер бы вместо неё самой мучительной смертью. Я вечность блуждал бы в потёмках собственного разума без надежды найти выход и увидеть свет. Но я не бог. Не дьявол. Не время. Я всего лишь человек и не могу ничего изменить.