Дневник лабуха длиною в жизнь

– Я ведь с ней не был знаком, но был бы рад познакомиться.

– Не думаю, что ты будешь рад, если узнаешь причину.

– Да о чем ты, и что это за загадочный взгляд?

– Сейчас узнаешь, - промолвила жена, положив руки на стол.

– Ладно, кончай тянуть резину! В чем дело?

– Ты, когда был в Свердловске, видел Вовку?

– Да, и был рад его видеть после стольких лет.

– Ты его с кем-то знакомил?

Тут я растерялся! Это было так неожиданно. Я не знал, что ответить. "Поскольку Вовкина жена приходила - это неспроста, и она скорее всего что-то знает."

– Да, знакомил... с нашей певицей, - ответил я после некоторого колебания.

– Так вот, твоя певица... наградила его триппером... а он наградил им свою жену... которая была на девятом месяце беременности!

– возмущенно проговорила Ира.

Я присел на стул. "Вот это удружил другу!"

– Я спросила у нее, зачем она мне это рассказывает, - продолжила жена, - она сказала, что хотела сказать это тебе, но, на твое счастье, не застала дома.

– Да-а, ну и дела!
– проблеял я, и это было все, что я мог сказать.

Ресторан "Турист"

На улице все еще зябко и сыро. Середина ноября. Вот уже несколько дней не показывалось солнце. Кабан, Войтек и я стояли за столиком в "Аппендиците". Они потягивали кофе с коньяком, я - кофе. В кафе было тепло, и все столики были заняты.

– Ну что, - обратился Войтек к Кабану, - слабаем "Take five"?

– Конечно, - ответил Кабан и пошел за пятой дозой коньяка.

Зашел Славик Дымонт, молодой парнишка лет девятнадцати, ходивший в свое время на танцы в ГАС. Иногда я давал ему поиграть на гитаре одну-две вещи с нашим оркестром. Дымонт сказал, что ему нужно со мной поговорить. Мы отошли вдвоем с сторону. Славик сообщил мне, что в новом, открывающемся к новому году большом ресторане "Турист" при одноименной гостинице, в который многие музыканты хотели бы попасть, директором будет его дядя, доверивший ему набрать оркестр. Славик предложил это сделать мне, но при условии, что гитаристом будет он. Гитаристом был он не особо сильным, нот не знал, но слух был хороший. "Натаскаю", - подумал я и тут же, за столиком, предложил Кабану и Войтеку войти в состав ансамбля. Но Кабан как раз собирался на гастроли, а Войтек шел работать в оркестр к Софии Ротару. Кабан предложил мне написать оркестровую пьеску для его ансамбля. Я написал блюз. Им понравилось, и они взяли его в свой репертуар.

В течение двух дней набрал состав. Трубачом взял Володю Кота, саксофонистом Степана, оба они окончили Львовский медицинский институт и днем работали в какой-то лаборатории. При институте был джазовый ансамбль "Медикус", в котором они оба играли. Пригласил барабанщика и басиста - ребят постарше, опытных музыкантов, а также певицу Беллу, женщину лет сорока, знавшую свое дело. Можно начинать работать.

Просторный ресторан "Турист" открылся встречей нового, 1972 года. Мы стали зарабатывать сразу и неплохо. С колонией пришлось распрощаться: кто-то из девчонок где-то кому-то сказал лишнее, и у меня могли быть неприятности, во избежание которых я решил ретироваться. Марат на всякий случай тоже уволился. У меня еще остался торговый институт, и мне этого вполне хватало. Зарплата жены размером в восемьдесят рублей тратилась на шмотки. Я был не против. У Иры уже набрался приличный гардероб. Сам же я дефилировал по центру в своем польском пальто ржавого цвета в крупную клетку и дорогой ковбойской шляпе.

Двадцатого февраля мы с Ирой и Виталиком зашли поздравить с восьмилетием Марину, дочь тети Лили, папиной сестры, и Лёлика. Лёлик был к этому времени вот уже девять лет на свободе. За это время, через год после появления на свет дочери, они родили сына Игоря. В этом, високосном году Виталику исполнялось восемь лет. Двадцать девятого Лиля и Лёлик придут к нам поздравить именинника.

Как-то в "Аппендиците" я встретился с одним из своих многочисленных знакомых - Мишей Цимерманом, медбратом "скорой помощи". Зарплата его была небольшой, и поэтому он постоянно был в поисках дополнительного заработка. Миша предложил мне халтуру в колхозе.

– В колхозе? Я не ослышался?

– Ты сначала послушай, что я тебе скажу, и, пожалуйста, не перебивай!
– попросил Миша.

– Говори!

– У меня есть концы в одном колхозе-миллионере, час езды от города, и не спрашивай, как я их заимел!

– Я ведь молчу!

– Так вот, председатель этого колхоза, родной брат председателя горисполкома Львова товарища Телишевского, хочет колхозных ребят научить играть на разных инструментах, чтобы иметь свой колхозный эстрадный оркестр, - сказал Цимерман и, набрав воздух в легкие, продолжил: - Он согласился взять пятерых музыкантов с окладом сто пятьдесят рублей каждому и руководителю - двести в месяц. Кроме обучения ребят, музыканты будут обязаны отыграть два праздничных концерта в год. И что еще немаловажно, - продолжал Миша, - в колхозном клубе уже стоит классная заграничная аппаратура, а также имеется новый саксофон, труба, флейта, гитара и ударная установка. Что конкретно надо было купить и где взять, подсказал Телишевскому я. Все, что тебе надо - это найти ребят, причем одного из них - с машиной. И что очень важно знать - приезжать можно только раз в неделю!
– закончил с гордостью он.

– Согласен!

– Согласен что?

– Согласен взять работу и найти музыканта с машиной.

Музыкантов я набрал быстро. У одного был горбатый "Запорожец", в который мы втискивались впятером. Из пяти музыкантов, плюс Миша Цимерман, четверо были евреями. Такого нашествия евреев колхоз-миллионер еще не видал.

Директором колхозного клуба был Степан, мужичок небольшого росточка, с маленькими плутоватыми глазами. В дальнейшем, когда он начнет строить себе каменный домик, мы станем давать ему шестьдесят рублей в месяц и приезжать будем еще реже. Халтура - лучше не придумаешь!

Обокрали

Окончив первый курс консерватории, после последнего экзамена находясь в хорошем настроении, я стоял с Войтеком и Кастро в жаркий, душный летний день у "Аппендицита", собираясь по этому случаю угостить ребят кофе с коньяком. К нам подошел вернувшийся из гастролей Коля Мидный, и я пригласил его присоединиться к нам.

– Ну что, - сказал Войтек, глядя с улыбкой в потолок, - театр имени Марии Заньковецкой уехал на гастроли.

– Да-а...
– подняв глаза к потолку, протянул я.

– Да, да, да, - подхватил Кастро, - давайте выпьем за то, что ему осталось учиться всего четыре года!

– За это и я сегодня выпью!
– живо ответил я и опрокинул в горло рюмку (хорошо, что не поперхнулся).
– Завтра поеду на сутки в Ходорив к сыну, рыбку половим, - проговорил я мечтательно.

– О, чувак, - встрепенулся Коля Мидный, - пусти передрушлять на одну ночь, а то у меня лажа негде друшлять - знакомые пустили на пару дней, и уже надо схиливать.

Мидный был детдомовским. Во Львове жилья у него не было и непонятно было, кто и где пускает его переспать. Он старался чаще ездить на гастроли, чтобы не искать себе ночлег. Сейчас он временно заменял ударника в каком-то ресторане.

– А дальше где будешь друшлять?

– Я уже докарнался с людьми, и мне нужно всего на одну ночь... Пусти, чувак, а?
– жалобно посмотрел на меня Мидный.

– Хорошо, - согласился я, - на одну ночь.

– Раз такое дело, - оживленно вступил Войтек, глядя на Мидного, - ты только приехал с гастролей, так что выставляй за ночлег.

– Что, всем?
– пробормотал Мидный.

– Всем!
– убедительно произнес Войтек.

Мидный потоптался с ноги на ногу и пошел к прилавку. Он был известен своей прижимистостью, и Войтек решил немного раскрутить его.

На следующий день, отдав Мидному ключ от квартиры, я уехал в Ходорив. Привез Виталику конфеты, тестю для разнообразия - коньяк. Поплавали в озере. Сынок уже неплохо плавал. Половили рыбку, и я вернулся домой.

Зашел в квартиру. Мидный сидел за столом, уткнувшись лбом в руки, плетьми лежащими на столе, и ныл.

– Коля, что случилось?
– взволнованно спросил я его.

– Ой, чувак! Лажа!
– произнес Коля, не поднимая головы.

– Да говори уже что произошло!

– Ты понимаешь, - начал Мидный, - я пошел на работу и оставил ее дома ждать меня.