Дневник лабуха длиною в жизнь

Папа улыбался и пожимал плечами.

Ресторан "Высокий замок"

Спустя некоторое время мне предложили работу в красивом большом ресторане "Высокий замок" - играть с хорошими музыкантами. Я согласился. Мой электроорган уже устарел, и мне нужен был более современный. Я пошел к "Аппендициту" - место, где каждый день собирались львовские музыканты, своего рода биржа музыкантов, где можно было узнать много разной и полезной информации. Толпились в маленьком, с высокими столиками кафе и рядом с ним на улице. Пятьдесят грамм коньяка с чашечкой кофе стоили сорок две копейки. Лабухи могли себе позволить многократные подходы. Здесь можно было услышать музыкальный жаргон в действии, примерно такого содержания: "Вчера лабали халтуру. С басистом нам не похиляло. Весло было какое-то верзовое. Просил его не выбарываться и в ритмах на умца-умца, лабать хлеб-соль, но он кочумал и лабал свое. Потом чувак накирялся и начал бегать в верзошник - то посурлять, то поверзать. Я пока что умотрал бароху с клевыми сурдинами и хорошей верзохой. Только бемоль был великоват. Тут же представил себе ее в басовом ключе. Оказалась флейтисткой, в общем - флейтанутая, но я укарнал ее. С халтуры леганул кир, берлеж, и мы похиляли на хату. Все было бы клево, если б я не перекирял. Никак не мог прийти к коде".

Познакомился с саксофонистом Додиком Рубинчиком. Он собирался ехать в Тернополь покупать у кого-то аппаратуру для своего оркестра и сказал, что там же продают орган "Weltmaister". Просят тысячу сто рублей, что было довольно внушительной суммой.

И как всегда, баба Гутя подсобила - сказала, чтобы каждый месяц отдавал ей сколько смогу. После двух месяцев возвращения долга бабушка простила мне весь остаток:

– Я вижу - ты молодец. Больше ты мне ничего не должен.

Жизнь заставила ее быть экономной и, собирая понемногу, она отдавала собранное мне и младшей дочери Рае. Баба Гутя обняла и сказала: "Майнэ таерэ зунэлэ". Я знал, что это означает - "мое дорогое дитя".

Такого органа в городе еще ни у кого не было. Меня взяли на "Высокий замок" заменить хорошего музыканта Вову Таперичкина, которого на год призвали в армию. Две вещи мне сразу понравились. Во-первых - я стал играть с хорошими музыкантами. Особенно приятно было играть с Войтеком - прекрасным басистом, гитаристом, трубачом и очень хорошим парнем. И второе, не менее важное - это то, что каждый день уходя с работы я в кармане уносил "свежую копеечку".

Я стал профессиональным лабухом. Две мои дневные халтуры, плюс ресторан, давали возможность покупать в комиссионных магазинах хорошие и дорогие вещи. Мы с Ирой приоделись. Время от времени я экспериментировал со своей внешностью, отпуская и сбривая усы. Иногда ходил с бородой. Удачно прошли и мои первомайские концерты в торговом институте и колонии. К счастью, Майя Михайловна нашла себе мужчину и не предложила мне отпраздновать удачный концерт.

Пришло время экзаменов в консерваторию: у меня - в третий раз, у Лёни - во второй. По всем музыкальным дисциплинам я получил "отлично". На устном экзамене по украинскому женщина-экзаменатор спросила знаю ли я, хоть одно стихотворение на украинском языке? Я знал одно. Она спросила:

– Какое?

– "Contra spem spero" Леси Украинки ("Без надежды надеюсь").

Улыбнувшись мне, она попросила меня его рассказать. Я рассказал и получил четверку. Как и в два предыдущих раза, меня бы вполне устроила тройка по истории КПСС. Кроме того, что готовился, я еще и обложился шпаргалками. Сел за стол все к тому же Сиренко, стал отвечать на билет. Он слушал, повернув в сторону голову, ухмыляясь своей отвратительной улыбкой. Перебив меня, стал задавать вопросы, на которые я не смог ответить. Историю не сдал!

Тут мама сказала: "Мой сын должен учиться!" Понесла деньги, уже во второй раз (первый раз за Лёню в училище. За меня в училище носил папа), главе Львовского отдела культуры Витошинскому.

– Что привело вас ко мне в этот раз?
– приветливо улыбнувшись, спросил глава отдела культуры.

– Мой старший сын хороший музыкант. Он в третий раз из-за истории КПСС не поступил в консерваторию!
– твердо, с возмущением произнесла мама.

Когда наша полутораметровая мама говорила твердо и с возмущением, то она выглядела намного выше.

– Присядьте, - Витошинский кивнул головой в сторону стула. Набрал чей-то телефон. Поговорив с минуту, произнес в трубку: - Нехай вчиться!

Повернувшись к матери, Витошинский сказал, что говорил с ректором консерватории Дашаком. Тот рассказал ему, что за Эдуарда Шика уже приходил просить сам глава дирижерского отдела - профессор Колесса.

– Он говорил, что сын ваш - способный парень, который должен учиться, но ректор сказал ему и мне, что ваш сын политически неграмотен и не может выучить историю КПСС, - тут Витошинский добавил: - Вы слышали, что я ему сказал? Нехай вчиться!

Мама поднялась со стула и положила на его стол конверт. Меня взяли. Лёня не поступил, во второй раз. Провалил историю у того же Сиренко. И ведь брат мой способный и не такой ленивый, как я. Далась же этому хмырю фамилия Шик!

Вроцлав

Сестра тещи, живущая в Польше, пригласила нас приехать погостить у нее во Вроцлаве. Поехать в Польшу было большим делом. Мы подали документы, и, к нашему удивлению, нам быстро разрешили. Мы с Ирой стали готовиться. Я каждый день зарабатывал в ресторане в среднем по двадцать рублей. Моя зарплата плюс приход за мои самодеятельности дали нам возможность прикупить несколько золотых колечек, которые, как говорили сведущие люди, хорошо "идут" в Польше. Возле "Аппендицита" купил двадцать долларов.

За несколько дней до отъезда мы поехали к сынишке в Ходорив. Тесть с тещей всегда радушно меня принимали. Мы выпивали с тестем по сто грамм самогонки. Он уже знал мою дозу. Вуйко (дядя) Ромка давал нам свою лодку, и мы с Виталькой ловили рыбу.

Тесть ездил на подводе, запряженной пожилой пегой кобылой, на мясокомбинат. Там он брал мясо и колбасы и развозил этот товар по местным точкам. Я попросил тестя поехать с ним и дать поуправлять лошадью.

– Хорошо! Поехали, дам!
– чисто по-русски сказал дед Владек.

За восемь лет лагерей освоил язык. Сели на козлы. Тесть спросил:

– Ты знаешь, ким я працюю?

– Знаю. Вы развозите мясо та й ковбасу по магазинам.

– Ни, я знаешь хто?

– Хто?

Подняв палец вверх произнес:

– Я экспедитор!

Кобылой управлять не было надобности - она останавливалась там, где надо было, затем сама трогалась с места. Тесть дал мне вожжи, кнут и я, довольный, сказал кобыле:

– Пошла!

Пегая, повернув голову, бросила на меня косой взгляд. Мясокомбинат находился в двух километрах от дома. Я гордо сидел на козлах. Лошадь еле ползла. Слегка дав ей по заднице кнутом, прикрикнул:

– Пошла быстрей!

Кобыла, не обращая на мою команду никакого внимания, продолжала тащиться.

– Она швидше не пиде, - улыбнулся тесть.

При подъезде к комбинату тесть сказал:

– Бачиш ти ворота? Нам туда. Будем подъезжать, притрымай лошадь. Нам треба, шоб лошадь прошла, а фира встала не весы.

– Понял!
– уверенно ответил я.

Перед большой каменной аркой натянул поводья. Кобыла медленно заходила в ворота, и тут тесть гаркнул:

– Трымай вливо!

От неожиданности хлопнул лошадь кнутом, та дернулась, и фира правым боком уперлась в арку.

– Стой! Стой!
– кричал дед Владек, выхватывая из моих рук поводья.

Поменялись местами, и тесть благополучно заехал на весы. Мы сошли с подводы. Ее взвесили, и мы тронулись к цеху за товаром.

– Зараз тоби покажу як треба работать, - произнес дед Владек.

Только заехали на территорию, дед Владек вытащил из подводы два припрятанных кирпича и положил их под какую-то стену. "Свой человек" позже вывозил их с мусором. Он знал, сколько весят кирпичи, и опять же от "своего человека" на этот вес тесть соответственно получал мясо и колбасу. Мясо и колбаса были, сахар на самогон был. Можно жить!