Дневник лабуха длиною в жизнь
Шрифт:
– Что предлагаешь? Что будем делать?
Она остановилась и, глядя мне в глаза, с вызовом произнесла:
– Именно это я хотела бы спросить у тебя!
– Почему ты мне не сказала, чтобы я был осторожен?
– спросил я ее с претензией в голосе.
– Почему, почему, - проговорила нервно она, - не знаю!
Мы продолжили идти.
– Ира, я дам деньги на аборт.
Она вдруг резко остановилась, сощурила глаза и, глядя на меня, произнесла:
– Аборт?!
– У тебя что, есть другие предложения?
– спросил я с неподдельным любопытством.
Видимо, в ее головке те все красивые
– Подлец!
– бросила с возмущением Ира Бузина.
– Не нужны мне твои деньги!
Резко развернувшись, она зашагала прочь. Пожав плечами, я молча смотрел вслед удаляющимся округлым бедрам. Ни разу я не сказал ей "люблю" и не ощущал за собой никакой вины. "Люблю" от меня слышала только моя Ира.
Через пару дней, когда я направлялся на работу, у входа в ресторан ко мне подошел мужчина и с ходу задал вопрос:
– Вы знаете Иру?
Внимательно взглянув на него, я ответил:
– Конечно, моя жена - Ира.
– Я не о вашей жене, а об Ире, с которой вы недавно виделись - она моя жена, - проговорил он, вызывающе приподняв подбородок.
– А, вы об этой Ире? Да, мы с ней знакомы по тем временам, когда она танцевала в ансамбле "Дружба", и не виделись шесть лет. Случайно встретились... зашли в кафе поболтать... и расстались, а что?
– Вы мне правду говорите?
– стараясь не выдавать волнения, спросил муж.
– У вас с ней ничего не было?
– Конечно же, ничего, - уверенно солгал я, - Ира хорошая девушка и хорошо танцевала. Нам было интересно вспомнить те года, съели по мороженому и на этом расстались.
– Вы говорите правду?
– Мне нечего скрывать, - убедительно заверил я несчастного и добавил: - Мне нужно идти на работу.
Я видел, ему хочется верить. Это частенько происходит с обманутыми.
– Извините, - пробормотал он, заглянув мне в глаза, и, ничего там не увидев, развернувшись, ушел восвояси.
Я сочувствовал!
Скоро должна была начаться летняя сессия, надобно было б и позаниматься. Все было бы неплохо, если бы не дурацкие, никому не нужные, просто страшные дисциплины: диамат, истмат, научный коммунизм. Кто же это будет учить?! Надо было искать концы для сделки с преподавателями. Было это несложно, студенты подсказали. Диамат - бутылка коньяка. Истмат - тоже. Преподавателю научного коммунизма - на пару часов ключи от моей квартиры.
В Москву на Питерсона
На гастроли в Москву приехал один из великих джазовых пианистов - Оскар Питерсон. Мы с Лёней, конечно, полетели в Москву. У концертного зала собралось много желающих попасть на концерт, но даже у спекулянтов билеты кончились. Лететь в такую даль - и нет билетов?! Расстроенные, мы предлагали сумасшедшие деньги, но никто ни хотел продавать. Пришло время начала концерта, в зал никого не пускали. На улице собралась огромная толпа. Тут вышел какой-то человек и объявил, что концерт не состоится, все могут сдать билеты. О причине отмены концерта он ничего не сказал. У касс выросла большая очередь из сдающих билеты. Брат глубокомысленно произнес:
–
В том, что получилось, есть два интересных момента: первый - плохо, что отменили концерт, и второй - хорошо, что мы не купили дорого билеты!Поздним вечером мы улетели домой. Позже узнали, что Питерсона долго никто не встречал, а когда наконец встретили, то поселили в какой-то вшивой, дешевой гостинице. Он и отменил концерт.
Контора
Только что прошел дождь. В небе таяли тучи. Солнышко робко подбиралось к городу. Пахло свежестью. Я сдал последний экзамен за третий курс и в приподнятом настроении направлялся к "Аппендициту". У кафе кучковались лабухи. Увидев Войтека с Таперичкиным, направился к ним. Поведал о том, что разделался с третьим курсом и в честь этого события предложил выпить по коньячку. Мы зашли в кафе и, выпив по пятьдесят грамм, вышли на улицу. К нам присоединилась еще пара человек, и пошли байки. Мимо проходили два мужика в пиджачках, с конторским выражением глаз. Так оно и оказалось. Они остановились, и один из них сказал.
– Чего столпились, разойдитесь!
Все развернули головы в их сторону и, сообразив кто перед ними, стали молча, медленно расходиться.
– С какой стати мы должны разойтись, мы никому не мешаем!
– возмутился я.
– А с такой, - оба сделали шаг в мою сторону, - что мы сказали, быстренько разошлись, понятно?
– приказал наглым, хамским тоном один из них.
– С каких это пор стало больше трех не собираться?
– не мог угомониться я.
– Ты что здесь, самый умный? А ну пошли с нами!
– и, как по команде, они взяли меня с двух сторон под руки.
– Никуда я с вами не пойду!
– высвободив руки и держа в одной из них портфель с нотами, возразил я.
– Еще как пойдешь!
– возвысил голос конторский, приблизив свое лицо к моему.
– А будешь упираться, поволочем!
Поодаль стояли ребята, молча наблюдая за происходящим. Поверив, что поволокут, я пошел с ними. Гады! Испортили такое хорошее настроение!
Меня привели в ближайшее отделение милиции, в то самое, куда меня подростком приводила мама. Завели в какую-то комнату.
– Так ты самый умный? А ну-ка, что это у тебя в портфеле?!
Я без слов протянул им портфель. Конторский взяв портфель, раскрыв, высыпал на стол ноты.
– Музыкант, значит.
Я молчал.
– Фамилия, имя, отчество, адрес!
– рявкнул конторский.
Сказал.
Тот черкнул что-то на бумажке и, подняв голову, сердито произнес:
– Когда тебе говорят - делать надо, а то разумничался тут. Понял?!
– буравя меня глазами, бурчал он.
– Я могу идти?
– Собирай свои ноты, музыкант, не умничай больше и вали!
Собрав со стола ноты, я ушел. К властям, а вместе с ними и к Родине, любви поубавилось.
Вернулся к "Аппендициту". Погода все еще была хорошая. Музыканты стояли за столиками.
– Ну что?
– повернулось в мою сторону сразу несколько голов.
– Ничего страшного. Высыпали мои ноты на стол и стали проверять, нет ли каких непозволительных ошибок в гармонии. Спросили, нравится ли мне дважды гармонический минор. Я сказал, что да, и спросил, а это плохо? А они мне так грубо ответили: "Вали на х...!"