Дом в тысячу этажей. Авторский сборник
Шрифт:
Брок успевает заметить, что под самым куполом открывается маленькое окошко. В нем показывается лицо. Отвратительная желтая физиономия, рыжая бородка, расщепленная надвое, вместо носа — черные дырки, нижняя губа потемнела и отвисла, будто гниет.
— Он жив? — раздался голос.
— Жив! — выдохнул великан, вытирая пот со лба.
Но эти два голоса уже звучат как бы из его старого сна. Над ним склоняются два человека в пожелтевших халатах, пахнущие карболкой. Один из них трогает носком сапога сероватую кучу и брезгливо откидывает с его лица угол халата.
— Жив, —
Сквозь завесу душного воздуха он видит желтый огонек, светящийся где-то между толстыми балками, поддерживающими этот смертельный свод. Два человека, пышущие здоровьем, кладут что-то тяжелое на носилки. Жилы на их руках набухают, и они в ногу — раз-два — трогаются по проходу между нарами. Видны лишь удаляющиеся сапоги.
Все это так странно, так непонятно и в то же время так просто! Достаточно прикрыть лицо уголком халата — и все исчезнет, кончится. Всего лишь уголок халата! Это надо запомнить!
XXXIV. „…Боитесь пойманного дьявола!“ — Каким видел Петра Брока Орсаг с помощью своих линз — „Что за бесстыдство…“ — „Он красив?..“
Очнувшись, Петр Брок обнаружил, что все еще опутан сетью, хотя веревка ослабла. Можно было вытянуться. Он находился в захламленной кухне. В углу — полуразвалившаяся плита. На стенах — светлые прямоугольники от висевших здесь когда-то вещей. В другом углу — стопка посуды.
Вокруг — множество незнакомых лиц. Глаза широко раскрыты, нервы напряжены. Между каймой сети и теми, кто ближе всех, — добрых три шага. Это расстояние не ущемляет самолюбия, но оно вполне соразмерно их трусости.
Странная это сеть. Она не опадает, как можно было бы ожидать. Но ведь воздухом сети не наполнишь. В этом случае она должна упасть, превратившись в бесформенную кучу. А эта сеть крепко натянута, она охватывает овальное пространство, некую твердую пустоту. И никто не отваживается сунуть руку в это шевелящееся, живое ничто!
— Эх вы, рыцари! Боитесь пойманного дьявола!
Молодая женщина в пестрой короткой юбке пробивается вперед.
— Пустите меня ближе! Я не боюсь! Я хочу дотронуться до него мизинцем!
— Да пустите ее. Не видит, так пусть дотронется. Банкир Салмон тоже пожертвовал пальцем!
— А почему она должна попасть ему именно в рот? Может быть, она сунет руку в другое место, хе-хе-хе!'
— От карающей руки бога Мюллера он не уйдет! — . покачал головой бородатый старик.
— Злого бога поймали в сеть!
— Что же с ним делать?
— Утопить его!
— Повесить!
— Задушить!
— Да что вы советуете всеведущему!
Это произнес великан, поймавший Брока. Его мощная грудь вздымалась от гордости. Ревниво охраняя свою добычу, он обошел ее, готовый броситься на нее в любую секунду, как только сеть пошевельнется.
Но в это время людское кольцо разорвалось и образовался коридор, ведущий к двери.
Вошли два человека. Первый — высокий мужчина с красивым, ухоженным лицом из породы благородных, следящих за собой старцев. Его орлиный нос
и синие жесткие глаза делают его похожим на военного в гражданской одежде. Все взоры перешептывающихся людей устремлены на него. А за ним — о, ужас! — идет слепой Орсаг с линзами на висках.Военный прошел по проходу твердым, уверенным шагом, он подошел к самой сети и пхнул по ней ногой с таким безразличием, будто это был мешок с грязным бельем. Он спросил Орсага:
— Как он выглядит?
Брок задрожал.
«Неужели этот слепой меня увидит? Ведь я сам не знаю, как я выгляжу! И он мне сейчас об этом скажет? Боже мой, как я боюсь этих круглых линзочек, которые будто прожигают мне душу! Я боюсь, боюсь в них взглянуть!»
Слепой Орсаг уже вертит винтики, чтобы навести на резкость. Волосатый гигант прерывает всеобщее молчание вопросом, который вертится у всех на языке:
— Ну, Орсаг, скажи — как он одет?
— Он вообще не одет! Он голый!
— Голый!!!
— О-о-о-о!
Сердечки дамских губок от ужаса вытягиваются в эллипсы.
— Какое бесстыдство!
Одна из дам с напудренными грудями, торчащими из глубокого выреза, падает в обморок.
Другие бросаются бежать.
А Брок ликует!
«Слепой не видит моей одежды! Какое счастье! Ведь у меня с собой бумажник с документами! Если бы Орсаг его увидел, это означало бы конец!..»
Между тем Орсаг приблизился к Броку, чтобы рассмотреть его вблизи;
— Он весь белый! У него белые глаза, белые губы, белые волосы! Я думаю, что у него и кровь белая!
Профессиональным движением перекупщиков лошадей он раскрыл ему рот и сказал:
— Я думаю, ему лет тридцать!
К этому времени женщины пришли в себя. Они постепенно подходят все ближе и ближе.
— Он красив? — спросила брюнетка с цыганскими глазами.
— Как вы можете спрашивать, Лаура? Ведь он же голый!
— Ну почему же сразу думать о самом худшем…
— И вы, княгиня, отваживаетесь…
— Я полагаю, что он скрывает свою наготу намного надежнее, чем многие из нас!
— Да ведь он совсем не одет!
— Вы его так себе представляете?
— Какая богатая фантазия!
— Кандалы! — голос военного, обратившегося к волосатому гиганту, перекрыл общий шум, напоминая звук упавшей на мостовую тяжелой цепи.
Приказ был немедленно выполнен.
XXXV. Опять все начинается с лампочки — Петр Брок сдерживает слово — Ночь, планы, побег — Разваливающиеся королевства — Не будет счастья в мире, пока стоит Мюллер-дом
Брок лежит в полузабытьи, прикованный ногами и руками к темноте. В этой глубокой пропасти нет ни дней, ни ночей. Лишь время от времени в сознании у него вспыхивает желтый огонек, тускло освещающий полусгнившие балки чердака…
Это помещение с серыми балахонами относится уже к его снам. Неожиданно у Брока появилось тело, отчетливо видимое, измученное болью и покрытое вонючими тряпками.
Когда после таких снов Брок приходил в себя, он благодарил бога за то, что у него вообще нет тела, что он — лишь голос, пойманный в сети.