Домби и сын

Бдная двушка съ крайнимъ испугомъ отскочила отъ всадника, который въ эту минуту выставилъ вс свои зубы, и трепещущимъ голосомъ проговорила, что не намрена писать къ отцу.

— Можетъ быть, вамъ угодно, миссъ Домби, послать что-нибудь? — сказалъ зубастый всадникъ.

— Нтъ, благодарю васъ. Мн нечего посылать, кром… кром моей любви.

Несмотря на ужасную взволнованность, Флоренса подняла на него выразительный, умоляющій взоръ, въ которомъ нетрудно было прочесть просьбу о пощад, такъ какъ всякое сношеніе между ею и отсутствующимъ отцомъ выходило изъ круга обыкновенныхъ вещей. М-ръ Каркеръ улыбнулся, отвсилъ низкій поклонъ и, снабженный комплиментами отъ сэра Барнета и леди Скеттльзъ къ м-ру Домби, поскакаль назадъ, оставивъ самое благопріятное впечатлніе въ превосходительныхъ сердцахъ. Флоренса между тмъ продолжала дрожать, какъ въ лихорадк, и сэръ Барнетъ, не чуждый народныхъ суеврій, заключилъ, что, вроятно, въ эту минуту проходилъ кто-нибудь по ея будущей могил. М-ръ Каркеръ еще разъ оглянулся изъ-за угла, поклонился и поскакалъ во весь опоръ… вроятно, на будущую могилу Флоренсы.

Глава XXV Странныя всти о дяд Соломон

Несмотря на твердое намреніе чуть свтъ сняться съ якоря, капитанъ Куттль не прежде, какъ въ шесть часовъ, проснулся въ своей кают посл того достопамятнаго вечера, когда онъ наблюдалъ черезъ окно, освщенное лампой, дядю Соломона за его письменнымъ столомъ, вмст съ деревяннымъ мичманомъ на прилавк и Благотворительнымъ Точильщикомъ, возившимся около своей постели за тмъ же прилавкомъ. Зато теперь капитанъ пробудился и тломъ, и душой. Сидя на постели, онъ озирался вокругъ комнаты и протиралъ свои глаза съ какимъто особеннымъ неистовсівомъ, какъ будто отъ нихъ теперь требовалась чрезвычайная услуга. Случай необыкновенный. Передъ особой капитана лицомъ къ лицу, задыхаясь отъ усталости, стоялъ Робъ Тудль, съ раскраснвшимися щеками и выпученными глазами, блиставшими самымъ яркимъ свтомъ.

— Ура! — проревлъ капитанъ. — Что новаго?

Но когда Робъ хотлъ отвчать, капитанъ вепремъ спрыгнулъ съ постели и рукою зажалъ ему ротъ.

— Погоди, любезный, плгоди, — сказалъ онъ, — не говори покуда ни слова.

Затмъ капитанъ повернулъ постителя налво кругомъ въ другую комнату, и, скрывшись самъ на нсколько минутъ, воротился въ синемъ камзол, подошелъ къ шкапу, налилъ дв рюмки водки и подалъ одну Благотворительному Точильщику. Потомъ, опорожнивъ собственную рюмку, капитань приложился спиною къ стн, какъ будто хотлъ на всякій случай предупредить возмзжность опрокинуться навзничь и, обративъ глаза на Точильщика, скомандовалъ довольно ршительнымъ тономъ:

— Ну, теперь отваливай, дружокъ, отваливай!

— Вы хотите, чтобы я говорилъ? — спросилъ Робъ, озадаченный капитанскими приготовленіями.

— Да, начинай.

— Мн почти нечего разсказывать, капитанъ. Вотъ вамъ!

Робъ показалъ связку ключей. Капитанъ, еще плотне прислонившись къ стн, бросалъ поперемнно взгляды то на ключи, то на Точильщика.

— Вотъ вамъ еще, — продолжалъ Робъ.

Тутъ онъ вынулъ запечатанный пакетъ, на который каиитанъ посмотрлъ съ такимъ же вниманіемъ, какъ и на ключи.

— Вставши сегодня въ пять часовъ, — продолжаль Робъ, — я нашелъ вс эти вещи на своей постели. Двери въ магазинъ были отперты, и м-ръ Гильсъ отошелъ…

— Какъ?! умеръ?! — проревлъ капитанъ, поблднвъ какъ смерть.

— Не умеръ, a исчезъ, — возразилъ Точильщикъ.

— Исчезъ?

— Скрылся изъ магазина, неизвстно куда.

Капитанъ заревлъ такимъ неистовымъ голосомъ и съ такою быстротою ринулся отъ стны, что бдный Точильщикъ, вооруженный ключами и пакетомъ, поспшилъ забиться въ противоположный уголъ.

— На ключахъ, сударь, и на пакет написано: "Для капитана Куттля", — завопилъ Робь, — Вотъ я и прибжалъ къ вамъ. Больше я ничего не знаю, капитанъ Куттль, ей-же-ей! Ужъ лучше бы мн провалиться сквозь землю. Вотъ нашли мсто для бднаго парня! Хозяинъ бжалъ и мн придется разстаться съ мстомъ, a еще меня же обвиняютъ!

Эти жалобныя восклицанія были вызваны сверкающими глазами капитана, который весь, съ ногъ до головы, пылалъ подозрніемъ и угрозами. Принявъ пакетъ изъ рукъ Точильщика, капитанъ разломалъ печать и принялси читать:

"Милый мой Недъ Куттль, здсь ты найдешь мою волю" — капитанъ для удостовренія перевернулъ листъ — "и завщаніе"…

— Гд же завщаніе? — закричалъ капитанъ, бросивъ подозрительный взглядь на Точильщика. — Воля здсь, a завщанія я не вижу. Куда двалъ ты завщаніе?

— Я не видалъ никакого завщанія — возразилъ Робъ. — Пожалуйста, капитанъ, не нападайте на меня. Я не трогалъ завщанія.

Капитанъ сомнительно покачалъ г. оловой и съ важностью продолжалъ чтеніе:

"Не вскрывай документа до истеченія года или пока не будетъ получено врнаго извстія о моемъ миломъ Вальтер, который также — я увренъ въ этомъ — дорогъ и для тебя, любезный Недъ…

Здсь капитанъ остановился съ видимымъ волненіемъ. Понимая, однако-жъ, важность настоящаго случая, онъ, для возстановленія своего достоинства, бросилъ на Точильщика строгій взглядъ и продолжалъ:

"Если ты никогда не услышишь обо мн или не увидишь меня больше, вспоминай, любезный Недъ, о старомъ друг такъ же, какъ онъ будетъ вспоминать о теб до послдняго издыханія — съ любовью, и заступи, ради Вальтера, его мсто при магазин до истеченія упомянутаго срока. Долговъ нтъ. Заемъ фирм Домби и Сынъ уплаченъ. Посылаю теб ключи. Храни все это въ тайн и не длай обо мн никакихъ разспросовъ. Это безполезно. Больше писать нечего, любеный Недъ. Остаюсь твой врный друтъ Соломонъ Гильсъ.

Капитанъ перевелъ духъ и читалъ дале постскриптъ.

"Мальчикъ Робъ, рекомендованный фирмой, какъ я теб говорилъ, можетъ остаться при магазин… Если окажется необходимымъ продавать вещи съ аукціона, прибереги, милый Недъ, маленькаго мичмана".

Капитанъ Куттль перечиталъ письмо, по крайней мр, двадцать разъ и съ сотню разъ перевернулъ его въ рукахъ, сидя въ глубокомъ раздумьи на своемъ стул. Сначала мысли его были исключительно прикованы къ письму, и онъ ни о чемъ больше не былъ въ состояніи думать. Потомъ онъ постепенно началъ вникать въ постороннія обстоятельства, и мало-по-малу идея военнаго суда образовалась и созрла въ его голов. Но подсудимымъ былъ Благотворительный Точильщикъ, и никто больше. Его слдовало допросить. Утвердившись въ этой мысли, капитанъ принялъ такой ршительный, строгій, истинно судейскій видъ, что Точиьщикъ, еще прежде начатія допроса, понялъ всю опасность своего положенія и счелъ необходимымъ опровергнуть обвинительные пункты, начертанные на чел грознаго судіи.

— О, зачмъ вы на меня такъ смотрите, капитанъ? — воскликнулъ Точильщикъ. — Въ чемъ я провинился передъ вами?

— Не кричи, любезный, не кричи! Нечего обвинять себя прежде времени.

— Я ни въ чемъ не виноватъ, капитанъ!

— Увидимъ, a покамстъ распускай-ка паруса и — маршъ впередъ!

Съ глубокимъ чувствомъ отвтственности, возложенной на него въ настоящемъ случа, капитанъ ршился немедленно произвести строжайшее слдствіе на самомъ мст и, вооруживщись сучковатымъ жезломъ, отправился въ Сити вмст съ Благотворительнымъ Точильщикомъ. Считая этого малаго своимъ арестантомъ, онъ думалъ сначала сковать его или, по крайней мр, стянуть его руки, но, не зная обычныхъ формъ, употребительныхъ при такомъ арест, удовольствовался лишь тмъ, что держалъ его плечи во всю дорогу, приготовившись, въ случа малйшаго сопротивленія, дать ему пинка и повалить на мостовую.

Но сопротивленія не было, и они, безъ всякихъ приключеній, достигли въ Сити до дверей инструментальнаго мастера. Такъ какъ ставни еще не были открыты, то капитанъ прежде всего озаботился освтить магазинъ, и когда дневной свтъ пробился черезъ окна, онъ приступилъ къ дальнйшимъ изслдованіямъ.

Расположившись въ креслахъ, какъ судья торжественнаго трибунала, капитанъ приказалъ Робу лечь въ свою постель подъ прилавкомъ и въ точности объяснить: во-первыхъ, гд и какъ нашелъ онъ ключи съ пакетомъ по своемъ пробужденіи; во-вторыхъ, въ какомъ положеніи находились двери по его пробужденіи; въ-третьихъ, за чмъ и какъ побжалъ онъ на Корабельную площадь по своемъ пробужденіи — пунктъ очень важный въ случа, если бы Точильщикъ скрылся черезъ окно. На вс эти и другіе, мене важные пункты подсудимый отвчалъ нсколько разъ очень удовлетворительнымъ образомъ. Судья опустилъ голову и, казалось, вывелъ положительное заключеніе, что дло принимало очень дурной оборотъ.