Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Не обращая никакого вниманія на слова Санчо, Донъ-Кихотъ въ отчаяніи продолжалъ понукать своего коня, но чмъ сильне, онъ его шпорилъ, тмъ мене достигалъ своей цля. Видя, наконецъ, положительную невозможность сладить съ нимъ, и не подогрвая никого ни въ чемъ, онъ ршился покориться судьб и терпливо ожидать или зари, или возвращенія Россинанту способности двигаться. Приписывая однако неудачу своихъ попытокъ всему, кром уловки Санчо, онъ сказалъ ему: «если дла такъ устроились, что Россинантъ не хочетъ или не можетъ двигаться, тогда длать нечего, нужно покориться судьб и со слезами на главахъ ожидать улыбки зари».

— Какія тутъ слезы, ваша милость? отвчалъ Санчо, я всю ночь стану забавлять васъ сказками, если только вамъ не угодно будетъ слзть съ коня, лечь на траву и немного вздремнуть среди чистаго поля, какъ настоящій странствующій рыцарь. Право отдохните, ваша милость, и соберитесь къ свту съ силами, чтобы бодре встртиться съ ожидающимъ васъ ужаснымъ приключеніемъ.

— Что ты называешь слзть съ коня? что ты называешь отдохнуть? воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Неужели ты думаешь, что я изъ тхъ жалкихъ рыцарей, которые отдыхаютъ въ ту минуту, когда имъ слдуетъ летть на встрчу величайшей опасности? Спи — ты, созданный для спанья; ты длай, что теб угодно, а я буду длать то, что мн велитъ мой долгъ.

— Не гнвайтесь, ваша милость, я это сказалъ такъ себ, отъ нечего длать, отвчалъ Санчо. Съ послднимъ словомъ, онъ приблизился къ рыцарю, и запустилъ одну руку подъ арчакъ его спереди, а другую сзади. Обнявъ такимъ образомъ лвую ляжку своего господина, онъ оставался какъ будто пришитымъ къ ней, не смя тронуться съ мста; такъ напугалъ его громъ этихъ ударовъ, все еще не перестававшихъ раздаваться одинъ за другимъ.

Донъ-Кихотъ между тмъ веллъ Санчо разсказывать общанную сказку.

— Разсказалъ бы я вамъ ее, еслибъ страхъ не одолвалъ меня, отвчалъ Санчо; ну, да куда ни шло, попытаюсь я разсказать вамъ такую сказку, что если только поможетъ мн Богъ вспомнить ее всю, какъ она есть, то это будетъ самая прекраснйшая изъ всхъ сказокъ. Слушайте же, ваша милость, да внимательне слушайте; вотъ она:

— Случилось какъ то, ваша милость, такъ началъ Санчо, то, что случилось… и да пребудетъ благодать надъ всмъ и со всми, а зло съ тми, кто ищетъ его; такъ то старые люди начинали свои вечернія сказки, и не спроста это такъ начинали они, потому что вотъ эта приговорка: «а зло съ тми, кто ищетъ его», придумана не ими, а самимъ римскимъ Катононъ; и такъ она кстати приходится теперь, словно перстень къ пальцу; такъ кажется и говоритъ вашей милости, чтобы вы оставались спокойны, да и я бы тоже не кидался на всякую бду, какъ угорлый, а чтобы свернули мы поскорй съ этой дороги, потому что никто не заставляетъ насъ, въ самомъ дл, здить тамъ, гд намъ грозятъ всякіе ужасы.

— Продолжай Санчо, свою сказку, перебилъ его Донъ-Кихотъ, а о дорог предоставь заботиться мн.

— И такъ, государь мой, продолжалъ Санчо, жилъ былъ, въ Эстрамадур, козій пастухъ, то есть, такой человкъ, который пасъ козъ, и который, то есть пастухъ, какъ говорится въ сказк, звался Лопе Руизъ; и вотъ этотъ то пастухъ, Лопе Руизъ, возьми, да и влюбись въ пастушку Таральву, а эта пастушка Таральва была дочь богатйшаго владльца стадъ, и этотъ то богатйшій владлецъ стадъ….

— Санчо! если ты разсказываешь твои сказки, повторяя всякое слово два раза, то, право, мы не кончимъ до завтра. Говори съ толкомъ, или замолчи, замтилъ Донъ-Кихотъ.

— Что же мн длать, ваша милость, отвчалъ Санчо, когда на нашей сторон вс вечернія сказки такъ сказываются; меня не научили разсказывать иначе, и со стороны вашей милости было бы несправедливо требовать отъ меня новыхъ порядковъ.

— Говори, какъ знаешь, воскликнулъ Донъ-Кихотъ; ужь если я вынужденъ слушать твои сказки, то, право, мн все равно, какъ ты будешь разсказывать ихъ.

— И такъ, господинъ души моей, продолжалъ Санчо, я ужь изволилъ сказать вамъ, что пастухъ этотъ былъ влюбленъ въ пастушку Таральву, двку здоровую и краснощекую, да къ тому еще съ душкомъ, ну словомъ — бой-бабу, то есть, какъ есть, бой-бабу, даже съ усами, да такими — что мн кажется, будто я ихъ вижу отсюда.

— Тамъ ты, значитъ, зналъ ее? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Нтъ, я то самъ не зналъ ее, отвчалъ Санчо; но только тотъ, кто разсказывалъ мн эту сказку, самъ уврялъ меня, что это такая сущая правда, что если приведется мн когда-нибудь разсказывать ее другимъ, то я могу присягнуть, какъ будто видлъ нее это собственными глазами. Время между тмъ шло да пью, день за днемъ, и чортъ, который никогда не дремлетъ и везд высматриваетъ какъ бы перевернуть все вверхъ ногами, смастерилъ такую штуку, что любовь пастушка къ пастушк обратилась въ ненависть, и стала Таральва ему хуже горькой рдьки, а виною всему, какъ говорятъ длинные языки, была ревность. Возненавидвъ свою возлюбленную, пастухъ видть не могъ ее, и чтобы никогда больше не встрчаться съ нею, ршился уйти изъ родной своей стороны. Таральва же, какъ только возненавидлъ ее пастухъ, сама такъ крпко полюбила его, какъ никогда еще не любила.

— Такова ужь женская натура, замтилъ Донъ-Кихотъ: любить тхъ, кто ихъ ненавидитъ — и ненавидть влюбленныхъ въ нихъ.

— Собралъ пастухъ свое стадо, продолжалъ Санчо, и направился съ нимъ въ Эстрамадуру, намреваясь оттуда пробраться въ Португалію. Провдавъ это, Таральва, пустилась за нимъ слдомъ, на босую ногу, съ башмаками въ одной, съ посохомъ въ другой рук и съ котомкой за плечами. Въ котомку, какъ слышно было, уложила она кусокъ зеркала, кусокъ гребня и коробочку съ какими-то красками для штукатурки своего лица. Но мн, право, нтъ охоты разбирать, что она тамъ уложила, да и не въ этомъ дло, а въ томъ, что пастухъ нашъ пришелъ къ берегамъ Гвадіаны, когда вода въ рк поднялась, и почти что вышла изъ береговъ, а между тмъ съ той то стороны, съ которой переправляться надо ему, не видать ни лодочки, ни лодочника, ни парома. Взяла тутъ нашего пастуха досада, потому что если не успетъ онъ скоро переправиться, такъ, того и гляди, нагонитъ его, да разрюмится передъ нимъ Таральва. Думалъ онъ, думалъ, глядлъ онъ, глядлъ, да таки выглядлъ, наконецъ рыбака съ душегубкой, да только такой малюсенькой, что на ней умститься всего на всего могла одна коза, да одинъ человкъ. Нечего длать, кликнулъ пастухъ этого рыбака и попросилъ перевезти на другой берегъ его самаго и триста возъ его. Рыбакъ взялъ одну козу, перевезъ ее — пріхалъ, взялъ другую козу, перевезъ другую, пріхалъ, взялъ третью козу, перевезъ третью — Ради Бога, ваша милость, не ошибитесь въ счет козъ, продолжалъ Санчо, потому что если вы ошибетесь хоть въ одной, тогда, баста, не будетъ вамъ сказки, то есть, ни одного словечка нельзя будетъ больше припомнить. Теперь нужно вамъ сказать, — что другой-то берегъ былъ крутой, глинистый и скользкій, такъ что рыбаку много нужно было времени, чтобы перезжать туда и назадъ. Похалъ однако еще за козой, да еще, да еще

— Ради Бога, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, ну считай, что онъ уже всхъ ихъ перевезъ, и перестань перезжать съ одного конца на другой, иначе ты въ цлый годъ не перевезешь всхъ твоихъ козъ.

— А сколько ихъ перевезено до сихъ поръ? спросилъ Санчо.

— Чортъ ихъ знаетъ — отвтилъ Донъ-Кихотъ.

— А вдь предупреждалъ же я вашу милость, замтилъ Санчо, не сбиться въ счет; ну, теперь сказка кончена, продолжать ее ужь никакъ нельзя.

— Что за дьяволъ, воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Что за отношеніе такое между сказкою твоею и счетомъ козъ? И какъ это можетъ быть, чтобы пропустивши въ счет одну козу, ты не могъ бы сказать больше ни слова.

— Ну вотъ подите-же, не могу, да и только! отвчалъ Санчо, потому что, когда я спрашивалъ у вашей милости, сколько перевезено козъ, и когда вы мн отвтили, что не знаете, въ ту самую минуту, у меня отшибло память; и теперь, хоть тресни, я ничего не припомню; знаю только, что оставалось мн досказать вамъ самое лучшее, что было во всей сказк.

— Такъ сказка твоя кончена? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Какъ жизнь моей матери. — отвтилъ Санчо.

— Клянусь Богомъ, замтилъ Донъ-Кихотъ, сказка эта — одна изъ самыхъ диковинныхъ вещей за свт, особенно еще, такъ какъ ты разсказывалъ и закончилъ ее; оно, впрочемъ, и странно было-бы ожидать чего-нибудь лучшаго отъ такого умницы, какъ ты. Впрочемъ, очень можетъ быть, что шумъ этихъ неустанно раздающихся ударовъ, дйствительно, отшибъ у тебя память. Удивляться тутъ, кажется, нечему.

— На свт нтъ ничего невозможнаго, отвчалъ Санчо, но только, что касается моей сказки, то позвольте доложить вашей милости, что она дйствительно должна окончиться въ ту минуту, когда спутаешься въ счет козъ.

— Ну и Богъ съ ней, кончай ее, когда теб угодно, сказалъ Донъ-Кихотъ. Посмотримъ-ка лучше, не тронется-ли, наконецъ, Россинантъ. Съ послднимъ словомъ онъ пришпорилъ его, но увы! Россинантъ опять подпрыгнулъ и только; съ мста онъ не двинулся ни на шагъ, такъ хорошо связалъ его Санчо.