Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Вскор однако начало свтать, и тогда оруженосецъ нашъ втихомолку развязалъ ноги Россинанту. Почувствовавъ себя свободнымъ, конь Донъ-Кихота какъ будто немного ободрился, по крайней мр, онъ принялся топтать передними ногами; другаго, конечно, ничего и ждать отъ него нельзя было. Видя, что Россинантъ шевелится наконецъ, Донъ-Кихотъ невыразимо обрадовался и ршился тотчасъ же пуститься на встрчу ужасному приключенію. Теперь, между-прочимъ, при блдномъ свт зари, онъ увидлъ, что провелъ ночь подъ группою высокихъ каштановыхъ деревьевъ, дающихъ, какъ извстно, весьма широкую тнь. Страшные удары между тмъ не переставали раздаваться, а причина ихъ, по прежнему, оставалась скрыта. Но не колеблясь боле ни одного мгновенья, Донъ-Кихотъ простился еще разъ съ своимъ оруженосцемъ и приказалъ ему, по прежнему, ожидать его трое сутокъ, сказавъ, что если черезъ три дни онъ не возвратится, значитъ воля Господня совершилась, и Всевышній судилъ рыцарю погибнуть въ этомъ ужасномъ приключеніи. Онъ повторилъ Санчо, что долженъ онъ былъ сказать Дульцине, и просилъ не безпокоиться о своемъ жалованьи, увривъ его, что, узжая изъ дому, онъ оставилъ завщаніе, въ которомъ завщалъ уплатить своему оруженосцу жалованье сполна за все время его службы. Но, сказалъ въ заключеніе рыцарь, если Господь сохранитъ меня теперь, тогда, Санчо, ты можешь считать островъ уже въ своихъ рукахъ.

До глубины души тронутый грустнымъ прощаніемъ съ своимъ добрымъ господиномъ, Санчо не выдержалъ, залился слезами и ршился слдовать за Донъ-Кихотомъ всюду, намреваясь не покидать его до окончанія предстоявшаго ему ужаснаго дла. Судя по этимъ слезамъ и этой благородной ршимости, авторъ заключаетъ, что Санчо Пансо былъ отъ природы человкъ добрый, и притомъ христіанинъ стараго закала. Слезы его тронули, но нисколько не поколебали Донъ-Кихота. Напротивъ того, не теряя боле ни минуты, онъ похалъ въ ту сторону, гд слышались неумолкающіе удары и шумный грохотъ воды. Санчо слдовалъ за нимъ, по обыкновенію, пшкомъ, ведя за узду осла, неразлучнаго товарища своего въ хорошія и трудныя минуты жизни. Миновавъ пространство, расположенное подъ тнью каштановыхъ деревьевъ, наши искатели приключеній выхали на широкій лугъ, и тутъ увидли скалу, по которой съ грохотомъ и весьма живописно струилась вода. У подошвы ее расположены были какія-то строенія, боле походившія, впрочемъ, на развалины, и въ нихъ-то раздавались эти страшные удары, такъ напугавшіе Санчо. Теперь эти удары и шумъ воды испугали Россинанта, но Донъ-Кихотъ погладивъ и успокоивъ его словами, приблизился съ нимъ въ строеніямъ, поручая себя своей дам, и по обыкновенію прося ее — бодрствовать надъ нимъ въ эту ужасную минуту; мимоходомъ онъ не забылъ помолиться и Богу. Санчо, между тмъ, слдуя по пятамъ своего господина, вытягивался и все высматривалъ изъ-за спины и шеи Россинанта, надясь увидть, наконецъ, то, что повергло его, ночью, въ такой ужасъ. Такъ рыцарь и оруженосецъ его прохали шаговъ сто, и тутъ ясно увидли, что за штука такая производила вс эти адскіе удары, заставлявшіе ихъ цлую ночь не всть что воображать себ. Если сказать теб, читатель, правду, и если она не огорчитъ и не раздосадуетъ тебя, то узнай, что всю эту неслыханную кутерьму произвели шесть валяльныхъ мельницъ съ раздававшимися въ нихъ, по очереди, ударами.

При вид ихъ Донъ-Кихотъ весь поблднлъ и мигомъ низринулся съ страшной высоты. Взглянувъ на своего господина, Санчо увидлъ, что онъ стоитъ съ головой опущенной на грудь, смущенный и разстроенный. Рыцарь также взглянулъ на Санчо, который съ вздутыми щеками, чуть не давился отъ напряженія, такъ трудно ему было удержаться отъ того, чтобы не захохотать во все горло. Какъ ни грустенъ былъ въ эту минуту Донъ-Кихотъ, но при вид уморительной мины Санчо, онъ самъ улыбнулся; и тогда оруженосецъ, не находя боле нужнымъ притворяться, принялся хохотать до того, что въ буквальномъ значеніи слова, надрывалъ себ животъ. Четыре раза онъ останавливался, и четыре раза снова принимался хохотать. Донъ-Кихотъ посылалъ и его, и самаго себя ко всмъ чертямъ, въ особенности когда Санчо, передразнивая его голосъ и жесты, воскликнулъ: «узнай, Санчо, что, по вол небесъ, и родился въ этотъ желзный вкъ, чтобы воскресить золотой. Для меня созданы величайшія опасности, меня ожидаютъ величественные подвиги и безсмертныя дла»; повторяя такимъ образомъ слово въ слово рчь, съ которою обратился къ нему Донъ-Кихотъ, когда услышалъ стукъ молотовъ. Видя, что Санчо, просто на просто, потшается надъ нимъ, Донъ-Кихотъ до того взбсился, что приподнялъ копье и ударилъ имъ два раза Санчо по плечамъ съ такою силою, что если-бы онъ ударилъ его такъ по голов, то рыцарю пришлось бы тогда уплатить жалованье не самому Санчо, а ужь наслдникамъ его. Видя, что Донъ-Кихотъ не шутитъ и страшась, чтобы онъ не удвоилъ своей благодарности, Санчо, заискивающимъ, униженнымъ голосомъ, съ умиленнымъ лицомъ, сказалъ ему: «успокойтесь, ваша милость, разв вы не видите, что я шучу».

— И вотъ по этому то именно я самъ не шучу, отвтилъ Донъ-Кихотъ. Скажи мн, несчастное твореніе: неужели ты думаешь, что еслибъ вмсто этихъ валяльныхъ молотовъ, я наткнулся здсь на какое-нибудь ужасное приключеніе, то у меня не хватило-бы духу кинуться въ эту опасность и довести дло до конца? И разв я обязанъ, по своему званію странствующаго рыцаря, умть различать всякіе звуки, будутъ-ли это звуки молота, или какіе-бы тамъ ни были? и что тутъ удивительнаго, если я принялъ за что-то другое стукъ валяльныхъ молотовъ, котораго я никогда не слыхалъ; точно такъ какъ ты, рожденный, вскормленный и воспитанный между ними, видлъ и слышалъ вс эти молоты и ихъ стуки. Пусть, въ это мгновенье, эти шесть молотовъ превратятся въ шесть великановъ, и кинутся на меня одинъ за другимъ, или вс разомъ, и если я, въ одну минуту, не разгромлю ихъ, тогда смйся надо мною, сколько теб будетъ угодно.

— Довольно, довольно, добрый мой господинъ, говорилъ Санчо; сознаюсь, что я позволилъ себ лишнее, но, только, теперь, когда миръ между нами возстановленъ, и приключеніе это окончилось такъ счастливо, какъ дай Богъ, чтобы оканчивались вс наши приключенія, скажите мн, разв не о чемъ тутъ толковать, и не надъ чмъ посмяться, когда вспомнишь про наши страхи-то ночные, по крайней мр, про мои, потому что, ваша милость, я знаю, никогда и ничего не страшится.

— Я не спорю, что это оригинальное происшествіе дйствительно довольно смшно, отвтилъ Донъ-Кихотъ, но въ чему и о чемъ тутъ особенно толковать? этого я не понимаю. Вдь не у всхъ твоихъ слушателей хватитъ на столько разсудка, чтобы съумть оцнить это дло какъ слдуетъ.

— По крайней мр копье вашей милости съумло, какъ слдуетъ, оцнить мсто, на которое оно попало, сказалъ Санчо, потому что ваша то милость мтила мн въ башку, да только, благодаря Соедателю и моему проворству, копье хватило меня по плечу. Но, Богъ съ нимъ; на свт все забывается, и въ тому же, не даромъ, говорятъ, что тотъ кто любитъ, — тотъ заставляетъ плакать тебя, и у великихъ господъ тауъ ужь водится, что посерчаютъ они, да потомъ и пожалуютъ. Чмъ они жалуютъ прислугу свою отдувъ ее палками, этого я не знаю, но крпко на крпко увренъ, что странствующіе рыцари посл такихъ палочныхъ оказій жалуютъ своихъ оруженосцевъ островомъ, или даже какимъ-нибудь имньицемъ на твердой земл.

— Ничего мудренаго нтъ, Санчо, если слова твои оправдаются, замтилъ Донъ-Кихотъ. Въ настоящую же минуту, прости мою вспышку; ты, какъ человкъ разсудительный, очень хорошо понимаешь, что мы не отвчаемъ за первыя движенія въ минуту гнва. Умерь же Санчо, скажу теб, не вдавайся ты, слишкомъ, въ разговоры со мною, потому что ни въ одной рыцарской книг не видлъ я, а прочелъ я ихъ, кажется, не мало, чтобы какой-нибудь болтунъ-оруженосецъ такъ безцеремонно разговаривалъ съ своимъ господиномъ, какъ ты со мной. Въ этомъ мы, конечно, оба виноваты; ты — за твое непочтеніе ко мн, а я за то, что не умлъ внушить теб этого почтенія. Вспомни оруженосца Амадиса, Гондалина, впослдствіи владтеля Твердаго острова; онъ никогда не говорилъ съ своимъ господиномъ иначе, какъ съ обнаженной, и почтительно наклоненной головой — more turqueso; или оруженосца донъ-Гадаора, Газибала, который до того умлъ сдерживать свой языкъ, что имя его упоминается всего однажды во всей длинной и истинной исторіи донъ-Галаора, и что сдлано, конечно, съ тою цлью, чтобы преисполнить насъ удивленіемъ къ чудесному умнію этого оруженосца молчать везд и всегда. Изъ этого ты долженъ заключить, Санчо, что нужно длать нкоторое различіе между, господиномъ и слугою, государемъ и подданнымъ, рыцаремъ и оруженосцемъ. И по этому, мы просимъ тебя отнын быть почтительне къ намъ, и не позволять себ въ присутствіи нашемъ никакихъ вольностей и шуточекъ; потому что какъ бы не проявился мой гнвъ, невыгода будетъ всегда на твоей сторон. Общанныя теб награды дадутся въ свое время, а пока ты все же знаешь очень хорошо, что жалованье твое не потеряно.

— Все это такъ, отвчалъ Санчо, но только желательно было бы мн знать, въ случа, если никакихъ чрезвычайныхъ наградъ намъ никогда не дождаться, и дло кончится на одномъ жалованьи, то сколько полагается его оруженосцамъ странствующихъ рыцарей, и по какимъ срокамъ выплачивается оно: помсячно или поденно, какъ поденщикамъ на каменныхъ работахъ?

— Не думаю, сказалъ Донъ-Кихотъ, чтобы оруженосцы прежнихъ временъ получали опредленное жалованье; они, кажется, служили даромъ; и если я въ моемъ завщаніи опредлилъ теб жалованье, то это, единственно вслдствіе неизвстности, что можетъ случиться; Богъ всть, какъ взглянутъ еще на рыцарство въ эти бдственныя времена, а между тмъ отвчать на томъ свт за такой пустякъ, какъ твое жалованье, у меня, право, нтъ ни малйшей охоты. Поврь мн, Санчо, нтъ пути боле опаснаго и тернистаго, какъ тотъ, по которому слдуютъ искатели приключеній.

— Еще бы! сказалъ Санчо, если одинъ стукъ валяльныхъ мельницъ могъ смутить такого безстрашнаго рыцаря, какъ вы. На счетъ-же всего остальнаго, будьте покойны; потому что, отнын, я рта не разину для какой-нибудь шуточки, и не пикну иначе, какъ только для восхваленія и прославленія вашей милости.

— И хорошо сдлаешь, сказалъ Донъ-Кихотъ, потому что посл родителей, господа ваши достойны наибольшаго съ вашей стороны уваженія, какъ люди, имющіе одинаковыя обязанности и права съ вашими родителями.

Глава XXI

Въ это время началъ накрапывать дождикъ, и Санчо не прочь былъ укрыться отъ него въ одной изъ валяльныхъ мельницъ, но Донъ-Кихотъ до того возненавидлъ ихъ за ту штуку, которую он сыграли съ нимъ, что просто видть ихъ не могъ. Онъ круто повернулъ Россинанта, и выхалъ съ оруженосцемъ своимъ на дорогу, близко походившую на вчерашнюю. Тутъ вскор привелось ему замтить всадника, голова котораго покрыта была чмъ-то, сіявшимъ какъ золото.

— Санчо! сказалъ онъ своему оруженосцу, нтъ, кажется, пословицы, которая не была бы сущей истинной; да и что он, какъ не истины, высказанныя опытомъ, источникомъ всякаго знанія. Въ особенности это врно относительно пословицы, говорящей: «когда затворяется одна дверь, другая открывается»; и въ самомъ дл, если вчера судьба закрыла передъ нами двери одного приключенія, обманувъ насъ стукомъ валяльныхъ молотовъ, то сегодня растворяетъ передъ нами двери другого — лучшаго и боле легкаго; и если теперь я не съумю войти въ нихъ, то это уже будетъ по моей вин, которой нельзя будетъ оправдать ни невденіемъ, ни ночнымъ мракомъ. Это я говорю теб, Санчо, потому, что, если я не ошибаюсь, на встрчу намъ детъ незнакомый всадникъ съ тмъ самымъ Мамбреновскимъ шлемомъ на голов, по поводу котораго я далъ хорошо извстную клятву.

— Ради Бога, отвчалъ Санчо, подумайте, ваша милость, что вы говорите, и особенно о томъ, что думаете вы длать; право, я вовсе не хочу наткнуться на другіе валяльные молоты, которые окончательно отобьютъ у насъ всякій разсудокъ.

— Чтобъ чортъ тебя наконецъ побралъ, крикнулъ Донъ-Кихотъ; что общаго между шлемомъ и молотомъ?

— Право не знаю, возразилъ Санчо, но еслибъ только я могъ теперь говорить по прежнему, то представилъ бы такіе резоны, которые ясно показали бы вамъ, что вы ошибаетесь.