Дождь в полынной пустоши. Книга 2

– Эсм являются единокровными сестрами.

Какие-либо дополнительные уточнения о гостьях унгриец придержал, явить слуге образчик воспитанности и галантности.

– Где собираются? В малой гостевой?

Место встречи порой скажет больше о людях, чем они сами о себе.

– Сомон-холле, - торжественно объявили Колину. Просто оранжево-красном невыразительно. А вот сомон — цвет энтурийской семги, звучит по-особенному.

Чуть дальше оружейной, но совсем близко к кунскамере, - беспокоится унгриец, в бытность новиком, облазивший дворец от крыши до подвала. Встреч в Сомон-холл прежде не назначали. Обедов не проводили.

– Десерт заявлен?

Глупость спросил, - признал Колин. Не от нечего же делать дважды! гоняли посыльных, зазвать его к трапезе.

– Соответственно! — довольно блестел глазкам слуга.

Значит, я, - накручивал себя советник гранды в подозрениях, прибывать в центре всеобщего внимания.

– Вас давно ждут, - на всякий случай напомнили и поторопили барона Хирлофа присоединиться к компании хозяев и гостей.

Не лопнули бы, ждавши. Надеюсь, хоть чаем насиловать не станут, - пожелал Колин маленькой поблажки.

Всегда отыщется повод задержаться. Добрые знакомства обязательно всячески поддерживать и придавать им новый импульс развития.

– Больше не обижает? — унгриец, без церемоний забрал холодные ладошки Снейт в свои грубые лапищи, согреть и унять дрожь. Кружев и крахмала на взволнованной девушке больше обычного. И какие кружева!? Филе!!!*

Неужто для меня?
– умилился унгриец девичьим стараниям сразить его в самое сердце.

– Нет, саин, - служанка не пыталась высвободиться, прослыть неблагодарной.

– А другие?

– Нет-нет, что вы!

– Вот видишь. Приятельство со мной не так ужасно, как я сам.

Снейт растерялась окончательно и лишь беззащитно улыбалась своему покровителю.

– Тебе идет, - похвалил он скромницу в филе. Ласковое слово и кошке приятно! Правда, помниться ласка недолго.

– Благодарю, саин, - краснеет служанка невинному комплементу.

Что в ней плохо, помимо того что плохо все? Словарный запас дрессированного скворца. И эмоции садовой статуи, — вглядывался Колин в застенчивую дурнушку. Порой чужие недостатки, не все конечно, лучше рассматривать за достоинства. И у унгрийца на то собственные и весьма небескорыстные соображения.

Колин шагнул в распахнутую перед ним дверь оранжево-красного чрева Сомон-холла. Наитие его не обмануло. Странно бы было случись с ним такой промах. Атмосфера трапезной напоминала поминальную. Не хватало только задрапированных зеркал, черных свечей и курильниц с пахучим ладаном. Бледная и одинокая Сатеник, нервная и сердитая Гё, пришибленная и скромная Кэйталин, притихшая и молчаливая Лисэль. Мужчины обреченные и смурые. Лаурэ аф Бюккюс, она старшая, сидит возле гранды, отхватив за столом места на двоих. Похожая на тощую и голодную ворону, гостья в фиолетовом катарди в серебряную нить. Волосы убраны в ретикулу с жемчугом, прикрыть щедрую седину. У Эции, высокий лоб и выпяченная неправильным прикусом челюсть. Честолюбие её проклятье и благословление. Из таких получаются отменные свахи. Выявляют изъяны не заглядывая под рубашку и в шоссы. В одежде младшей, много белого золота и голубых камней. В шитье и на коротких пальцах тоже хватает.

Этих на крышу не загонишь, - дана первая оценка потенциальным мучительницам.

– Колин аф Поллак, барон Хирлофа!
– воодушевлением прогундел слуга, излишне стараясь с ударением.

Унгриец учтиво раскланялся с присутствующими, уделив особенное внимание сестрам.

– Эсм, счастлив быть вам представлен.

Бюккюс (причем единодушно) заверениям барона не поверили, отразив сомнения на старушечьих морщинистых лицах. Юноша не походил на осчастливленного их высоким присутствием и весьма скептически настроен испытать счастье впоследствии.

– Этим и ограничишься? — сразу вгрызлась в бедного унгрийца Эция.

Замученный вид Гауса и Лоу, ярчайший пример неумения ответствовать на каверзные вопросы. Справедливости ради, и у Колина отсутствовала уверенность угодить с ответом. Или все же от него требовалось не угождать? Так сразу и не определить.

– Всякая граница, условность, не более. Обозначить некий предел. Все дело в желании его нарушить.

– Следовательно, не ограничишься? — вопрос-подсказка от Лаурэ. Старшая Бюккюс дружелюбней. Или просто хитрей. Способней видеть дальше и тоньше чувствовать оттенки чужого настроения.

– Обратное, ни что иное, как неуважением к присутствующим, - не поскупился унгриец вторично раскланяться, превзойдя безупречностью манер рекомендации Бальдассаре Кастильоне изложенные в,Il Cortegiano.

Старухи ничего не упустили из его слов. Но выводы сделали намного раньше. У одной одобрение — мальчик хорош! У второй предубеждение — не столь хорошо, как говорят. Из этого следовало, и Колину понятно, покоя сегодня ему не дадут ни минуты.

Унгриец уселся на отведенное место. Все-таки у барона и советника немало преимуществ. Теперь он располагался гораздо ближе к владетельнице Серебряного Двора, и соответственно ближе к серебряному блюду с печеньками трехдневной давности, уже неинтересным даже цветочным мошкам.

По знаку гранды, засуетились, забегали подавальщики блюд и закусок. Оживились голоса, забрякала посуда, ложки, вилки, ножи.

Рядом с Колином, но не перед ним, в высокой салатнице, мешанина из яиц, анчоусов, овощей и сала. В глубокой супнице варево из гребешков, мидий и крабов. Остро пахнет рыбой и тимьяном.

Как такое жрать? — недоумевал унгриец, представляя садовую кадку с опарышами, червями и личинками.

О вкусах рекомендовано не спорить. Теми, у кого он совершенно отсутствует или в зачаточном состоянии.

Вино расставлено в зеленом привозном стекле, причем стекло значительно превосходит количеством собственное содержимое. Экзотические сладости: ладду и шербет собрали к себе всю не вымерзшую мухоту. Фрукты непривлекательны и пахнут залежалым. Остальное…. Слишком много ароматов определиться с предпочтениями и не запутаться в тарелках и приборах. Как не вспомнить Мечи и свиристелку? Все по-простецки и можно честно и безоглядно черпать и плехать ложкой в миске. Шумно дуть и шумно сербать горячее. Отскабливать картофельные подгарки и золотисто-коричневое сало. Натыкивать на вилку или подхватывать шмат пальцами, тащить в рот. Слизывать жир чуть ли не с локтя. Говорить с набитым ртом, ковыряться ножом в зубах, выбирать лучшие куски, вылавливать из соуса тараканов и показывать соседям. Сбивать мух в суповую чашку и похваляться удалью. Дохлебывая вино, мыкать погодить со следующим разливом. Подставлять кружку, жадно следя за рубиновым потоком, и стремительно пить, проливая на грудь. Отдуваясь, млеть от вкуса и хмеля. Выглядит, возможно, дурно, но так и в глаз никто не ткнет. И косо не посмотрит. И необязательно вникать в тайный смысл слов, взглядов и вздохов.

– Твоя молитва, Поллак? — вернули мечтателя к проистекающей действительности.

– Что простите? — прикинулся глухим Колин.

– Твоя молитва. Хваление Всевышнему, за…., - Эция провела ладонью над изобилием стола.

– В Унгрии за подобное не благодарствуют, — не согласился Колин с Бюккюс. — Хлеб наш - пот наш. Так у нас говорят. Причем тут бог?

– В его власти лишить нив, садов, и тучных стад, - с удовольствием постращали юнца.

– Вы рисуете какого-то записного злодея. Бог не тот, кого больше всего бояться. А тот, кого более всех любят, - очень рассудителен Колин.
– Принцип просите и воздастся, порочен. Сделай и пользуйся, куда верней и справедливей.