Дождись лета и посмотри, что будет

— А в каком смысле квартиры не пустые?

Я переспросил. Хотелось уточнить. Действительно ведь непонятно. Ничего не понятно. Эдуард Петрович вместо ответа встал, направился к двери и махнул рукой, чтобы мы шли за ним.

Коридор как дорога. Грунтовая, покрытая асфальтом или линолеумом. Неважно. Здесь мы хочется сказать «мы шли по дороге несколько часов». Эдуард Петрович приветствовал жителей окрестных мест, они кивали ему в ответ. Вышли из отделения, поднялись по лестнице на верхний этаж, зашли в зал. На стенках висели портреты строгих и наверняка легендарных врачей. Четко расставленные стулья рядком, и небольшая сцена. Похоже на актовый зал в школе. Даже по цвету и запаху. Пол и сцена покрашены в коричневый. Сразу нахлынули воспоминания, как нас водили всем классом на филармонию. Приезжали культурные деятели со скрипками, нас загоняли, мы недоуменно сидели и впитывали высокую музыку. Еще пару раз то же самое было с учительницей пения. Она садилась за пианино, опускала пальцы на клавиши, закатывала глаза, играла музыку из мультфильмов, и пела. Пела она как опере по телевизору — громко и непонятно, эти представления вызывали чувство грусти и легкой жалости к ней. И здесь все похоже. Наверное, сейчас Эдуард Петрович сядет за синтезатор, со знанием и напряжением в лице ударит пальцами по черно-белым выступам, и запоет песню из мультфильма. «Жить в своем доме нельзя одному, скучно и мне, и тебе, и ему, сколько на свете веселых затей». Будет уже не тревожно, а жутко.

Зашли еще три человека, расселись в зале, Эдуард Петрович сказал, что свои люди, подозвал одного из них и попросил рассказать, как он сюда попал. Тот застеснялся. А кого стесняться? Короче, пару недель назад он сел на землю, прямо на снег и сказал себе, что не встанет, пока не наступит весна. Так и просидел, пока не забрали. Почему он не вставал? Не видел смысла. Сейчас все нормально.

Эдуард Петрович сказал, что здесь не просто больничный театр, а настоящая лаборатория, в которой изучается мир. Есть вопросы, кажущиеся сложными, а приходишь сюда и получаешь ответы.

Эдуард Петрович протянул мне пустой лист бумаги, попросил записать адреса по памяти. Это заняло минут пятнадцать. Все молча смотрели, как я вспоминаю и записываю. Конечно, я предполагал, что однажды практики запоминания где-то пригодятся. Представлял себе сложную длинную карточную игру, в которой надо помнить все вышедшие карты. Но не это же.

После составления списка, Эдуард Петрович попросил зачеркнуть первый адрес. И когда я это сделал, он заметил, что адрес был не первым в списке, а находился в середине. Он заинтересовался, почему я сначала поехал именно туда. И здесь. Возник какой-то внутренний запрет, показалось, что нельзя рассказывать ему о том, что тянул карты и что они задали очередность адресов. Ответил, что показалось так.

— Хорошо. Сейчас поезжай во второму адресу, внимательно повторяя все движения.

В зале стало темнее. Появились дополнительные тусклые огоньки. Люди встали со своих мест и пошли по улицам, создавая ощущение живущего в себе города. Это день, а не вечер, но все в тяжелой зимней дымке, поэтому порой не разглядеть даже тех, кто рядом.

Посмотрел на список. Ехать минут сорок. Пару станций на метро, а дальше уже совсем рядом. Там будут дворы, поедающие друг друга, спрятанные дома, одни из них — тот самый. В метро напротив дремлющий человек. Нервный свет, шатающийся туда-сюда.

Я думал о том, как доставляю еду. Как люди приходят с работы, устало звонят по телефону, просят принести поесть, я нагружаю сумку продуктами, еду к ним. Даже если это утро или день, они все равно усталые, а я нет, могу привезти, что надо.

Вышел из метро, нырнул во дворы. Прошел по лабиринту и оказался у нужного дома. Вошел в подъезд, зашел в лифт. Верхний этаж. Действительно, похоже на наши многоэтажки. Такая же лестничная клетка, стены, окна.

Внизу послышались шаги, кто-то зашел в свою квартиру, закрыл дверь ключом. Подошел к двери, позвонил. Никого. Никаких звуков.

— Заходи.

Наверняка это сказал Эдуард Петрович, но его голос не расслышался, скорее это прозвучало как послание всего окружающего пространства. Я толкнул дверь, она была не заперта. Зашел.

Коридор. Темная комната, кровать. Окна занавешены, иначе не было бы так темно. Нет, не занавешены, их нет. В комнате нет окон. Дернулся, оглянулся, никакой двери нет, непонятно, как я только что зашел.

Почувствовался легкий ароматный ветер. Тот самый дымовой нектар, хвойный, мягкий. Сегодня 17 сентября. Мы приехали с мамой и папой в волшебное место у озера. Это озеро поглощает звуки. Солнце растянуто по всему небу как золотистое покрывало, на нем вышиты красные звезды.

Появилась музыка, тоже сначала вдалеке, а затем рядом. Нежный женский голос. Ин зе хет оф зе найт. Бат ай кэн стэнд ит энимор. На мгновение я пришел в себя, с сомнением покрутился по сторонам. Неужели это реально Эдуард Петрович играет на синтезаторе. Распылил кислоту по залу, задернул шторы, устроил очередной волшебный праздник. Да какая разница. Никого не видно. Голос-то прекрасный, можно сесть на кровать и слушать. Неважно, где я нахожусь: на берегу озера 17 сентября, в квартире без окон или актовом зале психиатрической больницы.

Ю кол фор ми эгэйн ай си. Это лучшая музыка, из всего, что можно услышать. Песня разливалась по всей комнате, проступала как звучащий сладкий воздух. Сколько она могла длиться? Песни ведь заканчиваются быстро, но в ней протягивались часы и дни, не было никакого конца.

Я буду сидеть здесь, пока она не придет. Нет смысла уходить. Как тот человек, который ждал весну. Просто нет смысла.

Понятно, почему квартиры не пустые? Да, конечно.

А что за «иные интонации»? Звуки воздуха, кружащаяся пыльца, движения прошлого-будущего.

А что за новый дом? Возможность, допустимость, доступность. Все понятно.

А картинки в книгах? Понятно, конечно. Они повсюду, только их не видно, они как растения или деревья, на них не обращаешь внимания. Все это из-за невнимательности.

А в чем были твои проблемы? В памяти. Я неправильно к ней относился.

Ты немного понимаешь английский, о чем поют сейчас? Да, понимаю. Поговори со мной, пожелай моей любви, в сердце ночи.

В этот момент я почувствовал, как мои глаза прикрыли руками, сзади кто-то подошел. Это женские руки, пахнущие как приятная вода.

— Это ты?

Я спросил, хотя сам себя не услышал. Может даже произнес про себя. Но услышал ответ. Да. Нежный голос, ни с чем не сравнимый, тот самый. Значит, я правильно почувствовал, что именно в этой квартире она находится, надо было лишь сделать следующий шаг, открыть дверь и пройти в темный коридор. А где окна? Они не нужны. Мы останемся здесь, а солнце с красными звездами станет нашим покрывалом.

В момент ветер наполнился влагой, показалось, что это море, я стою у берега и вдыхаю безграничные послания волн, шелест поверхности, касаюсь руками колышущихся лунных дорожек.

Я резко сбросил ее руки со своего лица и повернулся. Это была та секси-медсестра. Она сделала шаг назад и удивленно посмотрела, как бы спрашивая «что не так». Да все так. Или все не так. Эдуард Петрович — хуев колдун, психотерапевт ебаный.

Ласло догнал меня уже на улице и спросил, чего это я так напрягся. Да не хочу, чтобы в меня залезали и там копались как сантехники в трубах. Нехорошо как-то вышло. А хорошо лезть во внутреннюю жизнь человека? Вообще-то это ты сам рассказал, и он хотел лишь помочь. Ну да. Интересно, если бы я не остановился, мы бы там с секси-медсестрой трахнулись, а потом бы она мне откусила голову?