Дроны над Сталинградом
Шрифт:
*****
Берлин. Утро 1 февраля 1943 года.
Радиоприёмник на кухне Лотты Бем отчётливо передавал — не голос диктора, а траурные аккорды органа. Второй день подряд. Соседка снизу стучала по трубе: «Сделай тише!» — но Лотта даже не пошевелилась. Она сидела на табуретке в старом халате и держала в руках письмо с фронта. Последнее, что пришло от её сына, ефрейтора под Сталинградом. Поля запачканы, бумага пахла гарью и глиной.
На улицах Берлина было непривычно тихо. Газеты вышли с чёрной рамкой на первой полосе. "Фельдмаршал Паулюс взят в плен. 6-я армия погибла
Но никто уже не верил словам «смертью храбрых». Немцы понимали: это не героизм, это катастрофа.
В ставке Гитлера, в Растенбурге, воздух был натянут, как струна. Фюрер не спал вторые сутки. Он ходил из угла в угол, не замечая, как личный адьютант Гитлера штурмбаннфюрер СС Отто Гюнке положил на стол доклад.
— Что это? — резко спросил фюрер.
— Итоговая сводка Верхмахта. Радиоперехват подтверждён. Паулюс — в руках русских.
Гитлер побледнел. Его лицо, и без того истощённое, стало маской.
— Он… нарушил приказ.
Кейтель попытался осторожно вмешаться:
— Но, мой фюрер, он... был отрезан. У него не осталось возможности…
— У него было оружие, фельдмаршальский мундир и честь! — рявкнул Гитлер, ударив кулаком по подлокотнику. — Я дал ему фельдмаршальский жезл, а он сдался, как торговец на ярмарке!
Все молчали. Борман отвёл глаза. В этот момент никто не решился сказать фюреру, что жезл, возможно, был подарком к смертному приговору.
На другой день в министерстве пропаганды Йозеф Геббельс сидел перед портретом кайзера Вильгельма и курил одну сигарету за другой. Утренний брифинг был сорван — дикторы отказывались читать заранее написанный текст.
— Господа, — сказал он, когда в кабинет вошли сотрудники, — с этого момента — ни одного упоминания о Паулюсе. Он не существует. Поняли?
Кто-то попытался спросить:
— А как объяснять родным... исчезновение шести дивизий?
— Мы скажем, что они умерли, как герои, — прошипел Геббельс. — Умерли, но не сдались. А Паулюс... лучше бы он умер...
Он встал и со злостью сжал в руках свежий номер газеты. Фото генерала из довоенных лет, при параде в Париже, теперь выглядело как насмешка.
— Он умер раньше. Там, в этом подвале.
По всей Германии шли молчаливые похороны без тел. Женщины в чёрном сжимали у груди портреты сыновей. В Мюнхене, на Мариенплац, остановились часы — по легенде, именно в тот момент, когда Паулюс сдался. В Гамбурге отменили вечерний концерт. В Лейпциге в одной из школ священник тихо сказал:
— Сегодня мы молимся не только за погибших. Мы молимся о прощении. И о разуме для тех, кто ещё жив.
В рабочем общежитии Кёльна, за старым радиоприёмником, двое инженеров из Сименса курили в тишине.
— Знаешь, — проговорил один, молодой, — я не злорадствую. Просто... впервые за всё время мне стало по-настоящему страшно. Как будто всё это не остановится никогда.
— Остановится, — сказал другой, старше. — Но не скоро. И не здесь.
— А ты думаешь, Паулюс правильно поступил?
Старший задумался.
— Он был солдатом, а не фанатиком. Он выбрал жизнь.
Вечером, в одной из пригородных берлинских квартир, 12-летний мальчик подошёл к отцу и спросил:
— Папа, а если фельдмаршал сдался... это значит, мы проиграли?
Отец, ветеран Первой
мировой, поправил очки и долго смотрел на фотографию с фронта, где когда-то был он сам — в форме кайзеровской армии, молодой, полный надежд.— Это значит, — тихо сказал он, — что наша армия больше не бессмертна. А страна... уже не такая, как раньше.
На четвёртый день тишины в эфире радиостанции вновь заиграла музыка — бодрая, маршевым ритмом. Геббельс выдал новый лозунг: «Германский дух крепнет в испытаниях!»
Но в тысячах домов уже не включали приёмник. Только звук ветра за окнами и редкий стук молотка — кто-то забивал гвоздь, чтобы повесить чёрную ленту. Германию захлестнуло ощущение — не поражения, ещё нет, — но трещины. Первой, большой, зримой. И уже нельзя было делать вид, что её не существует. Это было начало конца!
*****
Берлин, особняк семьи Паулюсов на Августштрасе. Февраль 1943.
Снег ложился на стекла густой пеленой. В большой комнате, где раньше устраивались музыкальные вечера, теперь царила тревожная тишина. Пианино было накрыто тканью. У камина стояла супруга Паулюса румынская аристократка Елена-Констанция, держа в дрожащих руках газету. Заголовок гласил: "Фельдмаршал Паулюс попал в плен."
Она опустилась в кресло, развернула лист до конца. Черно-белое фото: груда кирпичей, полуобвалившаяся арка. Сталинградский универмаг.
— «Фельдмаршал», — тихо повторила она, почти с насмешкой. — Почему ты не сказал мне, что этот титул будет твоим крестом?
На её лице не было слёз. Только сдержанная, почти физическая боль в напряжённых пальцах. Посыльный вошёл с письмом — с печатью рейхсканцелярии. Она не стала вскрывать.
— Я помню, как ты стоял в форме на свадьбе моей сестры, — произнесла она в пустоту. — Все думали: «Он — будущее Германии». А ты хотел быть просто военным. Не палачом. Не мучеником. Не героем. Просто солдатом. Но война изменила нашу судьбу.
Она подошла к камину, бросила газету в огонь. Бумага вспыхнула, на миг озарив её бледное и усталое лицо.
— Ты жив. И пусть это — самое страшное, что ты сделал для этой страны, — но для меня ты остался тем, кто выбрал жизнь. А значит, ты ещё сможешь понять. Простить. И быть прощённым.
Пламя погасло. За окном продолжал идти снег.
*****
Штабной пункт 64-й армии. Утро 1 февраля 1943 года. Берег Волги.
Командный блиндаж Шумилова был оживлен. Короткие реплики, телефонные звонки, карта на деревянном столе, покрытая стрелками, кольцами, метками. Один из связистов вытирает лоб, поправляя наушники.
Генерал-лейтенант Михаил Шумилов стоит у карты, задумчиво покачивая карандашом.
— Значит, Паулюс и его генералы в Бекетовке, — говорит он, не оборачиваясь. — А на севере и юго-западе что?
Начальник разведки армии докладывает:
— Недобитки, товарищ генерал. На заводе «Баррикады» около двух батальонов. В районе Елшанки — недобитая рота СС. В районе оврага, что за элеватором сборные подразделения из рембатовцев и пехотного резерва.
— Сопротивление?
— Слабое. Неорганизованное. Но сдаваться пока не собираются