Двуглавый. Книга вторая

Однако же, как бы там ни было, общение с Эммой проходило больше по любовно-постельной части, чем по деловой. А вот с частью деловой дела обстояли не так уж и хорошо…

В поисках способов преодоления сложностей с автомобильной телепортацией тёзка обратился к Кривулину, вот тут-то окончательно и выяснилось то, что мы с дворянином Елисеевым где-то как-то ощущали, но не могли для самих себя сформулировать, прямо как та умная собака, которая всё понимает, а сказать не может.

— Даже не знаю, Виктор Михайлович, чем можно вам помочь, — вопрос дворянина Елисеева поверг директора института в задумчивость. — Должен признаться, я здесь решения не вижу. Это, конечно, не значит, что решения нет, но…

Тёзка терпеливо ждал, когда Сергей Юрьевич продолжит, мне не оставалось ничего иного, как ждать вместе с ним.

— Но я, как мне представляется, вижу суть ваших затруднений, — снова заговорил директор. А вот это уже интересно… — Суть тут, на мой взгляд, в том, что вы, находясь в автомобиле, не можете определить точку приложения вашего желания и вашего ментального усилия. Да, пожалуй, что так.

Вот! Вот оно, то самое, что не могла сказать та умная собака, которую мы с дворянином Елисеевым столь убедительно изображали! Точка приложения!

— Видите ли, Виктор Михайлович, — Кривулин перешёл к разъяснению подробностей, — когда вы телепортируетесь сами, в одиночку или с другими людьми, вы прилагаете ментальное усилие к себе и вашим спутникам, задавая одновременно этому усилию направление движением вашего тела и тел ваших спутников. Когда же вы телепортируете материальные предметы, ментальное усилие вы прилагаете к ним, опять-таки задавая ему направление движением руки. Так ведь?

— Так, Сергей Юрьевич, — тёзке оставалось лишь согласиться с очевидным и давно понятным.

— А к чему, и главное, каким образом вы можете приложить это усилие, сидя в автомобиле? — вопросил Кривулин. К себе не можете, потому что у вас нет возможности шагнуть. К автомобилю не можете, потому что в данном случае он не является для вас внешним предметом, каковой вы должны телепортировать, оставаясь на месте. Вот вам, Виктор Михайлович, и причина неудачи.

И вот что тут скажешь?! Умнейший человек Сергей Юрьевич, что есть, то есть… Ведь ни убавить, ни прибавить — несколько слов и проблема изложена во всей её неприглядности. Нет точки приложения — нет телепортации.

— Но я бы не стал утверждать, что всё так уж бесполезно, — обнадёжил Кривулин тёзку. — Ищите, Виктор Михайлович, думайте. Я не удивлюсь, если найти решение вы всё же сумеете.

— Спасибо на добром слове, Сергей Юрьевич, — слова директора тёзке были, конечно, приятны, но хотелось чего-то конкретного, что помогло бы понять, в каком направлении то самое решение искать. В итоге дворянин Елисеев потратил ещё день на раздумья, замучал меня вопросами и идеями, по большей части совсем уж завиральными, и мы с ним мудро решили пока что вопрос отложить. В конце концов, обычная-то телепортация оставалась тёзке доступной. Обычная, ага. Дожили, понимаешь, такие вещи обычными стали…

— Я понял вас, Виктор Михайлович, — каким-то сильно огорчённым Денневитц после тёзкиного доклада не выглядел. — Что же, в Покров вам всё равно пока рано, успеем ещё придумать, как с вашим отбытием и прибытием поступить.

Да, в Покров пока рано. Работа по списку Хвалынцева ещё продолжалась, и мало-помалу открывались там интереснейшие подробности. Выяснилось, например, что помощник инженера Юрский, насмерть сбитый неустановленным автомобилем, был заядлым игроком, причём играл не в игорных домах, а в приятельских компаниях. Умно, кстати — в игорных домах он быстро бы попал в чёрные списки, потому что с завидным постоянством выигрывал, а вот среди своих знакомых просто прослыл невероятным везунчиком, обеспечивая себе доход, как минимум не меньший, чем плата, получаемая им на заводе. Но то ли кого-то обыграл господин Юрский очень уж крупно, то ли просто кому-то из его знакомых сильно не понравилось постоянно проигрывать… В общем, отправилось дело на доследование, чтобы выявить всех, кто составлял господину Юрскому компанию в его увлечении, и дать возможность титулярному советнику Воронкову вдумчиво с ними побеседовать.

Кстати, не один Юрский отличался такой удачливостью в играх — двое москвичей из тех, кто до сих пор оставался в живых, успели, судя по словам соседей, примелькаться с систематической покупкой лотерейных билетов, а если учесть, что рассказывали об этом соседи с плохо скрываемой завистью, то покупки эти вовсе не были делом убыточным. Ну, для нас с тёзкой дело знакомое — купленные ещё перед похищением несчастной Анечки Фокиной лотерейные билеты принесли дворянину Елисееву в общей сложности почти одиннадцать тысяч рублей выигрыша, деньги эти тёзка по моему совету положил в сберкассу под неплохой процент, и если что, у нас имелась хорошая такая финансовая подушка безопасности.

Застреленный неизвестным преступником господин Гартман, лишённый дворянства из-за отказа от службы, безбедно жил, с успехом играя на бирже, что тоже было широко известно в узких кругах. Не настолько, однако же, узких, чтобы сведения прошли мимо внимания полиции, жандармов и кого-то ещё, кто поделился ими потом то ли с Бежиным, то ли напрямую с Хвалынцевым.

Невероятным везением отличались ещё три человека из списка, правда, везение это проявлялось в другом. Городовой среднего оклада [1] Яков Семёнович Бугримов в одиночку вступил в схватку с тремя вооружёнными грабителями, получил восемь ножевых ранений, однако до прибытия подмоги задержал всех троих, выжил и продолжал службу, гордо нося медаль «За храбрость» и получив повышение в чине. Некоего господина Мелентьева можно было бы посчитать хроническим неудачником — он постоянно становился жертвой несчастных случаев, попадая под автомобили, падая с третьего этажа и с моста, роняя на себя посуду с кипятком и так далее, но каждый раз отделывался наиболее лёгкими из возможных травм, так что скорее был кем-то средним между неудачником и везунчиком. А госпожа Семипяткина умудрилась побывать в двух автокатастрофах, крушении пассажирского поезда и трёх пожарах, неизменно оставаясь в живых и не получая никаких телесных повреждений вообще!

Но, как говорится, не везением единым — отметились в списке и люди, вокруг которых происходили необычные события иного рода. Например, среди родни и близких знакомых супругов Шаровых из Подольска оказалось очень уж много тех, кто совершенно неожиданно излечился от самых разных болезней, в том числе и весьма тяжёлых, и даже хронических — здесь тоже не обошлось без словоохотливых соседей.

Остальные пятеро либо никак себя не проявили, либо, что скорее всего, полицейские и жандармы пока не успели накопать о них сведений — каким-то же образом эти люди в списке Хвалынцева оказались…

Нашлись примечательные подробности и в деле об отравлении госпожи Судельцевой. Точнее, не в самом деле, туда это не попало, а в разговоре Воронкова со следователем. По словам Дмитрия Антоновича, этот пожилой уже многоопытный коллежский асессор, выслужившийся с самых низов, напрочь отказывался верить, что беспутный племянник сам додумался посыпать тётке яду: мол, такой был дурак и неумёха, что даже тут не справился бы. Да и приятели у него такие же балбесы были, что и он сам, но вот же нашёлся кто-то и подсказал. Видели, говорят, этого олуха в компании немолодого уже да на вид умного господинчика, да только что за господинчик, толком никто и не знал, ни имени его, ни откуда он вообще взялся. Так и не позволило начальство старому служаке даже вписать в дело упоминание о том господинчике — дескать, и сам племянник сознался, и все улики налицо, чего, Иван Степаныч, тебе ещё надо? Внятного описания примет таинственного господина тоже никаких не имелось, но что-то уж очень отчётливо запахло в деле знакомым уже душком того самого Яковлева, будь он неладен…

Дальше, однако, тёзке стало не до полицейско-жандармских новостей. Пришли предложения от Кривулина, Чадского, Бежина и Эммы, и Денневитц усадил дворянина Елисеева составлять на их основе единую бумагу для подачи наверх, разумеется, после того, как выкинул все идеи, показавшиеся ему негодными. Однако и эти отвергнутые предложения тёзке надлежало свести вместе, сочинив отдельный документ с обоснованием их нежелательности.

Вообще, конечно, институтские деятели напридумывали… Хитрее всех поступил Кривулин, что, в общем, и ожидалось. Помимо вполне толковых и обоснованных предложений по организации работы в институте, Сергей Юрьевич изящно прогнулся перед Карлом Фёдоровичем, предложив поставить госпожу Кошельную во главе медицинского направления, а под господина Елисеева даже создать почти что самостоятельное отделение прикладного обучения — что Денневитц благоволит Эмме Витольдовне, директор вовремя заметил, а уж с тёзкой тут и так всё было ясно. Под этот прогиб Кривулин пытался протащить расширение собственных полномочий, да ещё и усложнить до предела процедуру смены директора, то есть себя, любимого. Чадский, особо не мудрствуя, написал почти то же самое, о чём говорил с дворянином Елисеевым в последние дни. А Бежин разочаровал — если на словах его идеи смотрелись даже интересно, то в письменном виде он растворил их в таком оголтелом прожектёрстве, что мы с тёзкой даже засомневались, а стоило ли вытаскивать Юрия Ивановича из сумасшедшего дома. Вот Эмма приятно удивила — её проект отличался продуманностью и взвешенностью, разве что некоторый перекос в сторону целительства был заметен, но ожидать от неё чего-то иного уж точно не стоило.